От печи веяло теплом, по комнате неспешно плыл аромат грибной похлёбки и свежевыпеченного хлеба. После бани я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Понимая, что это может быть последняя настоящая помывка в моей жизни, я ожесточённо тёрла и скребла себя, угомонившись только после глубокомысленного колдунского замечания, что на ледяных статуях грязь не видать. Окутанный паром, он восседал на втором полке, словно бог шаек и берёзовых веников, облачённый в тогу из простыни. Север омовение совершать не стал, он предпочёл остаться у печи, наблюдая за приготовлением ужина.
Ольга изящной кошечкой растянулась под самым потолком и блаженствовала, игнорируя нашу добродушную перебранку. Чем ближе мы были к разгадке исчезновения её сердечного друга, тем молчаливее и задумчивей становилась она. Банник так и не показался, предпочитая не попадаться на глаза колдуну с вампиршей, следуя примеру сообразительной нечисти в лесу. Века не проживёшь, если лезть на рожон. Намывшись и напарившись до позеленения, мы вернулись в дом к хлебосольному хозяину.
– Вы уверены, что из лесу никто ещё не возвращался? – допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.
Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:
– Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает. Забрать коней на обратном пути обещают, но ещё ни один не вернулся. Ногир ждёт год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.
– Ха! – подал голос Ногир, слуга Шенва. – Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!
Колдун поморщился.
– Карлы. Всё им неймется, крючконосым! Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, – проворчал Ногир, – влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели жопы морозить.
Ольга вскинула голову:
– И что?
– Што – што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум и хвост короток, – слуга схватил миску с похлёбкой, шумно отхлебнул. Шенв снова поморщился, но промолчал.
Ногир был холмовиком, а спорить с подземным народцем было себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребёнка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И, вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились близкой родней людоедам.
– А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете? – спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.
– А то! – обрадовался Ногир. – Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печёнку!
Ольга побледнела. Вейр насторожился.
– А вот и врёшь. Что отсюда можно увидеть? – поддела я гнома.
После длительного возмущённого бульканья и сопения Ногир выдохнул:
– Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!
– Ног, помолчи, – поджал губы старый колдун.
– А не надо молчать, – зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги. – Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они … уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалёку орудовал ещё один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я всё правильно сказала? – змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.
– Ты, вампирша, всё верно баешь. Чего тады спрашивать? – дрожащим голосом спросил холмовик.
– Ольга, – прохрипел колдун тихо.
– Я уже сто лет как Ольга! – взвилась вампирша. – Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось. Когда тебя убивает твоя же сила веры…
Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстранённым взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.
– Я долго живу. Я чего только не видела… Но седых детей… мёртвых седых детей я не видела никогда, – глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.
Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени, и где-то там, в небытии, призраки мёртвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.
Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.
Гавкнул цепной пёс, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул её головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул ещё раз, и ещё, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.
Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.
– Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь? – склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.
Север не отводил глаз. Они словно вели немой разговор, слышимый только им двоим. Волк сел, облизнулся и мотнул головой. Я улыбнулась.
– Оль, неправда твоя.
– Что, неправда? – она резко обернулась.
– Тебе не сто лет.
Она немного расслабилась.
– А сколько?
– Девяносто девять.
Захохотав, она взбежала по ступеням и скрылась в доме. Север последовал за ней.
Я сидела и любовалась звёздами, мерцавшими над сияющим в ночи призрачным бело-голубым лесом. Затявкал вдалеке койот, еле слышно ухнула сова. Там, за дальними далями, привычный родной мир. Со своими радостями, горестями и бедами. А здесь, на краю земли, дышал холодом мёртвый лес, оскалив зубы. Неизвестно, что хуже. Сотворённое людьми зло или неведомое нечто, поджидающее нас среди льдов. Прощай, Царица Ночь. Может, уже и не свидимся. «Прощай, веда…». Вздрогнув, прислушалась. Я была одна, как перст. Призрачное эхо тихо смеялось.
Мне было не до смеха.
Глава 20
В которой герои в Хладном лесу воюют не на жизнь, а на смерть
– А тебе, борода, не страшно здесь жить, рядом с лесом? – спросила я холмовика, которому вздумалось с утра пораньше заняться уборкой.
Мы завтракали, и клубы пыли, поднятые метлой, которой рьяно орудовал Ногир, не слишком способствовали аппетиту. Но, судя по грозно посверкивающим гномьим глазкам, нам и заикаться не следовало, чтобы он отложил домашние хлопоты.
– Я? Боюсь? Тут страшнее дурни, которые туды пруться, а не то, что лезет оттель, – проворчал гном, усердно подметавший пол.
– А что лезет оттель?
– Хрень всякая.
– Ясен пень, что не добрый фей, – заразилась я гномьей манерой.
На столе дымились блины, стояли разноцветные плошки с вареньем, грибами и лесной ягодой. Несмотря на храп Севера, я всю ночь продрыхла без задних ног, поэтому чувствовала себя заново родившейся на свет. И, как всегда, жутко голодной. Дом Шенва, снаружи обычная изба, на самом деле был магической крепостью, поэтому об аггелах на эту ночь можно было забыть. Вейр, судя по его виду, тоже не провел ночь в слезах и тяжких раздумьях о своей горькой судьбинушке. Лихорадочный румянец исчез, пепельный хвост тщательно, волосок к волоску, расчёсан, а очередная рубаха торжествующе сверкает белизной назло нам с Ольгой. Нет, пытать буду, но скажет, как он это делает… Колдун неторопливо завтракал, вампирша задумчиво помешивала ложечкой кошмарный напиток. Друзья смаковали последние крохи уюта и тепла.
– Не, не фейки. Духи там, зверье несусветное, но хуже всего великаны ледовые, – ответил Ногир, придирчиво разглядывая сосновый пол. Он хмурил брови, сопел и дёргал себя за ухо размером с оладью. Неудовлетворённый осмотром, он снова рьяно замахал метлой, бурча себе под нос.
– Я и спрашиваю, – терпеливо повторила я, – как же вы не опасаетесь, что они перейдут поле? Дом-то совсем рядом!
– Ты, ведьма, сама рассуди, щас сочтём, – Ногир замер, оперся на метлу, поднял руку и растопырил пальцы, приготовившись считать. Я затаила дыхание. – Дом собран без единого гвоздочка – раз, – он согнул палец, – в лес мы не премся – два, хозяин у меня великий колдун – три, а, главное, у нас сторож есть, ведьму ему в печёнку! – он уставился на большой палец, оставшийся несосчитанным, согнул и его, подумал и добавил:
– Ещё труха всякая, навроде кругов и обережников, – донельзя довольный, он разжал кулак и взялся за метлу.
– То есть, если на нас не будет железа, то, может, и пронесёт? – не поверила я своим ушам.
– Думай головой-то, а не задницей! Ежели и жизнь из тебя высосать, тады, мож, и пронесёт, но за энтим уж к вампирше на поклон.
Ольга прищурилась и улыбнулась, глядя на разговорчивого гнома. Ногир позеленел и торопливо замахал метлой, двигаясь в противоположную от вампирши сторону.
Я ухмыльнулась.
– И что это за сторож у вас такой?
Истошный, неистовый крик оглушил, ударил, впился безжалостными когтями в уши. Вопль взмывал ввысь, горячей волной тошноты окатывая тело, вибрировал, то усиливаясь, то спадая, чтобы вновь с удвоенной силой подняться до бесконечных пронзительных высот. Казалось, ещё мгновение, и я сойду с ума, рассыплюсь в прах, умру. Чувствуя, что настал мой последний час, попыталась встать, но ноги не держали, и тут, когда уже не осталось сил выносить эту муку, крик оборвался. Я открыла глаза, дрожащей рукой пригладила вставшие дыбом волосы и оглядела поле боя. Ногир, выронив метлу, ожесточённо тёр уши и мотал бородатой головой. Вейра и Ольги в комнате уже не было. В ушах пребольно щёлкнуло, я услышала поскуливание Севера и истошное ржание лошадей.