И все же в целом ее беспокоила не девушка. Это были мужчины, которые предшествовали ей.
Двое из них в длинных твидовых пальто, волосы вдоль ушей и шеи плохо подстрижены. Они пришли за день до ее приезда, всегда держа руки в карманах, как поступают мужчины, когда им есть что скрывать. Они сказали, что хотели осмотреть больницу. Они представляли богатого промышленника, который должен был нанести визит и которому потребовались бы лучшие условия проживания, особенно уединение. Они выбрали Сен-Дени из-за этого. Он был немец, этот их хозяин, и находился под большим давлением, но не немец, которым они искалечили язык святого Августина. Это было что-то более гортанное, происходящее дальше на восток.
У одного из них под пальто был пистолет. Она заметила это, когда он потянулся за блокнотом для заметок: маленькое угольно-черное оружие, сверкавшее на солнце. Именно тогда она знала, что они придут снова, убийцы, которые убивали из-за денег, страны или какого-то другого ложного бога, и она знала, что больше не сможет бороться с ними. Она была слишком старой; она слишком привыкла к миру.
Пара фар осветила стену крохотной часовни. Кто это мог быть в такой час? - подумала она. Затем сердце ее старой монахини начало бешено биться в груди. Это были они! Девушка была здесь меньше суток, а они уже здесь! Она схватилась за спинку скамьи и с трудом поднялась на ноги. Она должна их остановить! Она должна запереть дверь!
* * *
Синтия Барнс смотрела, как фары разбегаются по стене. Ник! подумала она взволнованно.
Она натянула халат и скользнула в инвалидное кресло. Пора ему вернуться. У нее был список жалоб на это место размером с вашу руку, начиная с той седой старой монахини, которая приставала к ней днем и ночью, и ему придется выслушать каждую из них.
Она подкатилась к окну, когда машина с треском остановилась на гравийном дворе внизу. Звук заставил ее остановиться. Это не был звук, издаваемый автомобилем, который неторопливо звонит. В этом была срочность, которая ей не нравилась. Это сигнализировало об опасности.
Две пары шагов, одна к двери, другая - по дороге. Вокруг спины? она думала. Почему Ник посылает кого-то прикрыть спину?
На стене появилась вторая пара фар, когда она услышала настойчивый стук человека в дверь. Сердце ее забилось в рот. Это был вовсе не Ник! Ловушка с наживкой сработала слишком рано. Слишком рано.
Монахиня у двери велела мужчине уйти. Все спали. Мужчина прорычал что-то по-русски, слишком невнятное, чтобы его слышать.
Синтия перекатилась к тумбочке, взяла пачку «Бенсон и Хеджес», вытащила одну и зажгла ее. Что ей было делать? Подождите?
Невозможность успешно выдать себя за чью-то дочь внезапно пришла ей в голову, вместе со всем, что она знала о Кобелеве, его безжалостности, его диким непредсказуемым нравом ... Сигарета начала неудержимо трястись.
В дверь послышался мягкий стук. «Мадемуазель, мадемуазель», - хриплым шепотом послышался женский голос.
"Это кто?"
«Сестра Мария-Тереза».
«Заходи. Заходи».
В комнату вошла старая монахиня. «Они пришли», - строго объявила она.
"Кто?"
«От кого бы вы ни убегали. Они догнали вас, и вы должны идти тихо. У нас не может быть насилия в клинике. У нас есть другие пациенты, о которых нужно думать».
"Я просила у вас защиты?" - холодно спросила Синтия.
«Нет, вы этого не сделали. Но, тем не менее, мы хотим, чтобы эти люди покинули территорию как можно скорее. Я помогу вам собрать ваши вещи». Она повернулась и начала медленно вытаскивать одежду из комода.
«Вы имеете в виду, что передали бы меня им, даже если бы знали, что они намерены убить меня?» - недоверчиво спросила Синтия.
«Это не касается меня или клиники. Внешняя жизнь наших пациентов - их личное дело. Бывают моменты, когда даже сестра Церкви должна смотреть в другую сторону».
«Большое спасибо», - пробормотала Синтия, вдыхая то, что осталось от ее сигареты.
Суматоха у входной двери утихла. Теперь по мраморной лестнице, ведущей на третий этаж, раздались слишком многочисленные шаги, чтобы их сосчитать.
«Что, если бы я сказал тебе, что они собираются убить меня?»
Старуха остановилась и на мгновение замерла со стопкой нижнего белья в руке. «Я бы не хотел знать». Она уронила одежду, затем наклонилась и вытащила самый нижний ящик.
«С ними мужчина. Русский. Человек, который хочет возглавить их тайную полицию. Он убил немало в свое время, и я уверен, что он без колебаний убьет меня».
Женщина снова остановилась, на этот раз более коротко. "Это не
моя забота, - решительно сказала она.
«У меня есть друзья, которые собирались защитить меня. Они вернутся. Вы должны им сказать».
Старуха покачала головой. «Я не могу. Вы не должны спрашивать меня».
В холле раздались шаги.
«Черт возьми, старушка, они не оставили мне оружия».
Старая монахиня бросила последнюю одежду на кровать и посмотрела на Синтию. Затем ее глаза смягчились, а губы сжались в массу морщин, как будто она что-то взвешивала в своем уме. Громкий стук в дверь заставил ее подпрыгнуть.
«Ты моя единственная надежда», - прошептала Синтия, пока старуха пыталась открыть дверь через комнату.
Двое здоровенных мужчин ворвались внутрь, едва не сбив сестру с ног. На них были одинаковые черные водолазки, а головы были гладко выбриты. Один держал направленный на старуху пистолет-пулемет, а другой быстро обыскал комнату.
Через несколько секунд вошел третий мужчина и остановился прямо в дверном проеме. Он был выше двух других, его манера держаться царственнее. Его белоснежные волосы были зачесаны назад со лба острым вдовьим козырьком, а из-под изогнутых бровей метались его темные глаза, вглядываясь во все с первого взгляда.
Синтия не нуждалась в представлении. Безумный блеск в этих глазах был очевиден. Это мог быть только сам Николай Федорович Кобелев.
"Татьяна!" - воскликнул он, когда эти глаза наконец остановились на ней.
Она попыталась заставить улыбнуться.
«Я не могу позволить тебе забрать ее», - сказала старая монахиня, выступая вперед.
"Почему?" - спросил Кобелев по-французски, повернувшись к ней в изумлении.
«Она находится в отделении больницы. Она должна оставаться здесь, пока врач не подпишет ее выписки. Мне очень жаль, но таковы правила».
«Меня не волнуют твои правила. Это моя дочь».
«Мне очень жаль, но я не могу этого допустить». Она протолкнулась между головорезом с пистолетом и оказалась прямо между Кобелевым и Синтией. «Она была глупой, - подумала Синтия, - но храброй. «Вы не имеете права врываться сюда и забрать одного из моих пациентов!» - рявкнула старуха. «У нас есть процедуры, которым нужно следовать, и их просто нельзя игнорировать».
Кобелев коротко рассмеялся, затем повернулся к Синтии. «Такова безопасность, которую обеспечивают вам американцы», - сказал он ей по-русски. Затем он сделал знак одному из своих людей, который схватил старуху за руку и оттащил ее с дороги.
"Вы не должны брать ее!" - закричала старая монахиня, топнув ногой по носку человека, который держал ее. Он поднял ногу от боли, она отстранилась и заковыляла к Кобелеву. «Во имя Церкви и всего святого для человека и Бога, я требую, чтобы вы немедленно покинули эти помещения!»
Она добралась до него и схватила за руку, хотя было не совсем ясно, сдерживать ли его или поддерживать себя. Глаза Кобелева сердито вспыхнули, и он быстрым кивком головы дал знак человеку с пистолетом. Произошла короткая очередь, и монахиня рухнула на кровать.
"Сестра!" Синтия скорбно крикнула, и Кобелев повернулся к ней широко раскрытыми глазами. И в этот краткий миг - недели работы бригады пластических хирургов, часы изучения фильмов Татьяны, то, как она двигалась, качала головой, держалась в кресле-каталке, запоминания всех известных фактов из своего прошлого и имитируя ее голос, пока каждая интонация и нюанс не были доведены до совершенства, не терялись. В этот мучительный момент она была Синтия Барнс, а не Татьяна Кобелева.
Пятая глава.
Картер выглянул из затемненного дверного проема штаб-квартиры Freie Deutsche Jugend, коммунистической молодежной организации. Улица была пустынна в обоих направлениях, если не считать машины, припаркованной у противоположного тротуара. Было ли это частным или официальным, было невозможно сказать через завесу падающего дождя, но он был занят. Из выхлопной трубы поднимался след выхлопных газов.
Пока ему везло. За два часа, которые он провел в Восточном секторе, он никого не встретил. В отличие от своего западного аналога, Восточный Берлин ночью практически безлюден. За исключением нескольких основных магистралей, выключены даже уличные фонари. Ему удалось пройти полторы мили до Бранденбургских ворот, проскользнуть в боковую дверь, подняться по кованой лестнице на крышу, спрятать свой цилиндр и ускользнуть незамеченным. Единственный человек, который мог его заметить, охранник, стоявший у ворот, чтобы следить за стеной, которая находилась всего в нескольких сотнях ярдов от него, не переставал жевать свой бутерброд.
Теперь оставалось только найти Мариендорфштрассе, оценить охрану, а затем, может быть, поспать где-нибудь на скамейке перед предстоящей конфронтацией с Кобелевым. По словам Клиста, Мариендорфштрассе лежала всего в двух кварталах к северу от его нынешнего положения. Он мог пройти его за минуту, но не хотел, чтобы его видели, а его испачканная углем одежда, почерневшие руки и лицо наверняка вызовут подозрения.
Дверь открылась в здании напротив, и продолговатый свет пролился на дождь.
. Двое мужчин и женщина, напевая и смеясь, подошли к машине, распахнули ее двери и сели в нее. Затем водитель выкатил машину на центр улицы, повернул налево и исчез. Картер подождал, пока он не услышал, как они переходят на третье место в следующем квартале, прежде чем поднял воро