Нос – это был нос незнакомца, красный и лоснящийся, – полетел на пол, издав звук, с каким падает пустой картонный коробок. Вслед затем незнакомец сдернул очки, и у всех присутствующих захватило дыхание. Он сбросил шляпу и в бешенстве начал срывать с себя бинты, хотя бинты поддались не сразу. Прошла минута томительного ожидания.
– О, господи! – сказал кто-то.
Бинты соскочили.
Никто в Айпинге не видел ничего подобного, более того, ничего столь же пугающего. Миссис Холл, стоявшая все время разинув рот и цепеневшая от ужаса, громко взвизгнула при виде того, что увидала, и бросилась вон из дома. За нею следом двинулись и остальные. Все ожидали ран, увечья, определенных ужасов, были к ним готовы, и вдруг ничего! Бинты и парик полетели через коридор в буфет и чуть не задели какого-то отскочившего вовремя мальчугана. Давя друг друга, все общество кубарем летело с лестницы, и не мудрено: человек, стоявший в дверях и оравший какие-то бессвязные объяснения, до воротника пальто представлял из себя плотную, сильно жестикулирующую фигуру, – а дальше была пустота, полное отсутствие чего бы то ни было.
В деревне слышали визг и крики, потом видели стремительно вырывающуюся из гостиницы толпу. Видели, как упала миссис Гилль, и перепрыгнул через нее чуть не споткнувшийся было Тедди Годфрей, слышали страшные вопли Милли, которая выскочила из кухни на шум и прямо наткнулись на стоявшего к ней спиной незнакомца без головы. Но вопли эти внезапно смолкли.
И тотчас же все, кто был на улице – торговец пряниками, хозяин тира и его помощник, хозяин качелей, мальчишки и девчонки, расфранченная молодежь, старики в блузах, цыгане в фартуках – все бросилась бежать по направлению к гостинице, и в удивительно короткое время толпа человек в сорок, быстро увеличиваясь, заколыхалась перед заведением миссис Холл, сновала, кричала, расспрашивала, восклицала и давала советы. Всем хотелось говорить сразу, и в результате получалось вавилонское столпотворение. Маленькая кучка народу суетилась вокруг миссис Холл, которую подняли без чувств. Царствовало полное смятение, среди которого какой-то очевидец что было мочи горланил свои совершенно невероятные показания:
– Оборотень!
– Так что ж такое он сделал-то?
– Девчонку приколотил!
– С ножом на нее бросился, вот что.
– Да говорю ж я вам: безголовый! Не то что, как говорят, «безголовый», а просто без головы!
– Вздор это, фокус какой-нибудь.
– Как снял он это бинты, тут, братцы мои, и…
Стараясь заглянуть в отворенную дверь, толпа сплотилась в нечто вроде напиравшего вперед клина, вершину которого, обращенную к гостинице, составляли наиболее смелые.
– Стоит это он, а девчонка как заорет, – он и обернись! Она давай Бог ноги, а он за ней… Всего какая-нибудь минута пришла, а он уж назад и ножик в руке, а в другой коврига хлеба, и встал, будто глядит. Вот сейчас только… В эту дверь вошел… Говорю ж я вам: башки у него никакой и в помине! Кабы вы раньше, сами бы…
Позади началось смятение, и оратор умолк. Он посторонился, чтобы дать пройти маленькой процессии, твердым шагом направлявшейся прямо к дому, во главе ее шел мистер Холл, красный и решительный, за ним мистер Бобби Джефферс, деревенский констебль, и позади всех осмотрительный мистер Уоджерс. Они явились, вооруженные приказом об аресте.
Толпа кричала противоречивые показания о последних событиях.
– С головой ли, без головы ли, – говорил мистер Джефферс, – а арестовать надо непременно, и я его арестую.
Мистер Холл торжественно поднялся по лестнице и торжественно подошел к двери приемной.
– Констебль, – сказал он, – исполняйте вашу обязанность.
Джефферс вошел в приемную, а ним – Холл, а за Холлом – Уоджерс. Им предстала в полумраке безголовая фигура с обглоданною коркой хлеба в одной, обтянутой перчаткой руке и куском сыру в другой.
– Вот он, – сказал Холл.
– Куда вы лезете, черти? – раздалось над воротником пальто.
– Чудной-то вы чудной, сударь мой, что и говорить, – сказал Джефферс, – да насчет головы в приказе ничего особенного не значится, сколько есть, столько и арестуем. Что нужно, то нужно.
– Не подходи! – заревела безголовая фигура, отскакивая.
В одно мгновение незнакомец швырнул хлеб и сыр, и мистер Холл едва успел поймать и спрятать упавший на стол ножик. Перчатка слетела с левой руки незнакомца и шлепнулась прямо в лицо Джефферса. Через минуту, прервав начатое было объяснение касательно арестов вообще, Джефферс схватил незнакомца за лишенную кисти руку и невидимое горло. Звонкий удар по ляжке заставил его вскрикнуть, но он не разжал рук. Холл толкнул через стол ножик Уоджерсу, исполнявшему обязанность как бы судебного пристава, и сделал шаг вперед, между тем как Джефферс и незнакомец, сцепившись и колотя друг друга, надвигались, пошатываясь прямо на него. На дороге попался им стул и с треском грохнулся об пол, а за ним растянулись и сами противники.
– Берите за ноги, – промычал сквозь зубы Джефферс.
Мистер Холл, пытаясь выполнить инструкцию, получил здоровенный удар в грудь, на минуту совсем его ошеломивший, а мистер Уоджерс, видя, что безголовый незнакомец очутился теперь уже поверх Джефферса, с ножом в руке отступил к двери, где и наткнулся прямо на мистера Хакстерса и сиддербриджского ломового, явившихся на выручку закона и порядка. В ту же минуту со шкафа слетело три или четыре склянки, и в воздухе пахнуло каким-то едким запахом.
– Сдаюсь! – крикнул незнакомец, хоть и подмял под себя Джефферса, и через минуту встал на ноги.
Он задыхался и представлял весьма странную фигуру – без головы и без рук, так как теперь снял уже и левую перчатку.
– Делать нечего! – прибавил он захлебывающимся, почти рыдающим голосом.
Удивительно странно было слышать этот голос, исходящий как бы из пустого пространства, но сассэкские крестьяне – может быть, самый положительный народ в мире. Джефферс тоже встал и вынул ручные кандалы, но тут он выпучил глаза.
– Да что же это? – проговорил он, огорошенный смутным сознанием несообразности всего происшедшего. – Черт возьми!.. Того… Куда ж их?
Незнакомец провел рукою вдоль жилета, и будто чудом все пуговицы, к которым обращался пустой рукав, расстегивались сами собою, потом он сказал что-то о своих ногах, наклонился, и видно было, что он возится со своими башмаками и носками.
– Батюшки! – вдруг воскликнул Хакстерс. – Да ведь это совсем даже и не человек никакой! Просто пустая одежа!.. Глядите-ка! Через ворот-то все насквозь видно, всю подкладку, как есть! Руку можно просунуть.
Он протянул было руку, но как будто наткнулся ею на что-то в воздухе и отдернул ее с громким криком.
– Потрудитесь не совать мне пальцев в глаза, – произнес воздушный голос тоном свирепой укоризны. – В сущности, ведь я весь тут: голова, руки, ноги и все прочее, только так случилось, что я невидим. Случай очень неприятный, черт бы его побрал, но оно так, и это не причина, чтобы всякий айпингский болван мог безнаказанно тыкать в меня пальцами. Понимаете?
И пара платья, теперь вся расстегнутая и свободно висевшая на своих невидимых опорах, остановилась среди комнаты, держа руки фертом.
Вошло еще несколько человек, и стало тесно.
– Невидим, ишь ты! – сказал Хакстерс, игнорируя брань незнакомца. – Да слыханное ли это дело?
– Оно действительно странно, но все же это не преступление. Почему на меня вдруг накинулся полицейский?
– А! Ну, это особая статья, – сказал Джефферс. – Конечно, вас трудненько разглядеть при этом свете, но приказ, – вот он, и все законным порядком. Кого там видно, кого не видно, – это до меня не касается, а вот воровство – дело другое. В один дом забрались воры и стащили деньги.
– Ну?
– И обстоятельства, несомненно, указывают…
– Вздор и чепуха, – сказал Невидимка.
– Надеюсь, сэр. Но я получил приказание…
– Хорошо, – сказал незнакомец, – пойду. Пойду. Только без кандалов.
– Так полагается, – сказал Джефферс.
– Без кандалов, – решил незнакомец.
– Извините, – сказал Джефферс.
Вдруг фигура села, и прежде чем кто-либо мог что-либо сообразить, туфли, носки и панталоны полетели на пол. Потом Невидимка вскочил и сбросил пиджак.
– Стой, этак не годится! – воскликнул Джефферс, вдруг поняв, в чем дело. Он ухватился за жилет, жилет сопротивлялся, потом оттуда выскочила рубашка и оставила его, пустой и мягкий, в руках Джефферса.
– Держи его! – крякнул Джефферс. – Коли он все снимет…
– Держи его! – закричали все и бросились на трепетавшую в воздухе рубашку, представлявшую теперь уже последнее, что осталось от незнакомца.
Рукав рубашки ловкой оплеухой остановил Холла, который придвинулся было, расставив руки, и отбросил его назад, на старого пономаря Тутстона, еще минута – и вся рубашка приподнялась, судорожно задергалась и бессильно замахала повисшими рукавами, точь-в-точь так, будто кто-нибудь снимал ее через голову. Джефферс вцепился в нее, но от этого она только скорее снялась. Что-то из воздуха дало ему в зубы, он выхватил свою дубинку и неистово ударил ею по макушке Тедди Хенфри.
– Берегись! – кричали все, колотя наобум и ни во что не попадая. – Держи его. Запри дверь! Не выпускай! Я что-то поймал! Вот он!
Поднялось просто какое-то вавилонское столпотворение. Всем как будто доставалось одновременно, и Санди Уоджерс, со своей обычной сообразительностью и еще освеженный крепким ударом в нос головою, отворил дверь и начал отступление. Остальные тотчас повалили за ним, и в уголке у двери происходила с минуту страшная давка. Удары продолжались. У Фиппса, унитария, был вышиблен зуб, а у Хенфри повреждено ухо. Джефферс получил пощечину и, обернувшись, поймал что-то, что отделяло его в давке от Хакстерса и мешало им сойтись. Он ощупал мускулистую грудь, а через минуту вся куча борющихся людей вывалилась в полные народом сени.
– Поймал! – гаркнул Джефферс захлебываясь.
Он кружась пробирался сквозь толпу и, весь красный, с надувшимися на лбу жилами, боролся с невидимым противником. Толпа отшатывалась направо и налево перед удивительным поединком, который качаясь несся к выходу и кубарем слетел с шеста ступенек крыльца. Джефферс вскрикнул задавленным голосом, все еще не выпуская противника и сильно работая коленями, перекувырнулся и, подмятый им, со всего размаха ударился головою о землю. Только тогда он разжал пальцы.