Дорогой читатель, фолиант, который ты сейчас держишь в руке — хроника боли, пытки и открытий. В этих мемуарах я познакомлю тебя с моей глупой и провальной попыткой обрести великую мощь. Пройди вместе со мной путь, на котором я разорвал узы общепринятых норм, отбросил ограничения, налагаемые древними законами таинств, и оставил за бортом путы магической этики. В завершение ты найдешь предсмертные слова Вексиса Велруана.
Да будет тебе известно, мой верный читатель, что я посвятил всю свою жизнь изучению магии, до последней минуты. Но я — не простой ученик. Я тот, кто проложил свой собственный путь к глубочайшему пониманию принципов магии. Обратив действие магии разрушения на свою собственную плоть, я добился большего, чем кто-либо из ученых до меня.
Именно это безрассудство и привело меня к моему нынешнему состоянию. Рассудок мой ясен, я полностью сознаю свои способности, а также здраво оцениваю жертвы, принесенные мной на этом пути. Я давно уже утратил способность к физическим ощущениям, пожалуй, за исключением запредельной боли, приводящей к агонии. Я столь сроднился с болью, столь далек от обычных чувств. Она всегда со мной. Ты же не думаешь о том, что тебя окружает воздух?
Ты спросишь, как я дошел до такого состояния? Все началось достаточно невинно. Когда-то я был целителем, одним из самых многообещающих учеников храма. Какого? Неважно. В конце концов меня изгнали. Глупцы. Видите ли, в нашем скромном святилище была группа пациентов, инфицированных красной лихорадкой. Мои старания использовать магические искусства, чтобы заставить болезнь пожрать саму себя, были более чем неэффективны даже на ранних стадиях. За попытку найти способ лечения я был изгнан.
Вскоре после своего изгнания я нашел способ искоренить болезнь, используя разрушительную энергию магии. В своих исследованиях школы разрушения я обнаружил, что, пропуская элементные энергии через собственное тело, я могу увеличить свои способности. Подвергнув себя разряду молнии, мне удалось углубить понимание природных сил магии.
Вначале боль была терпима. Я обращал лишь малую часть энергии на самого себя. Я учился сочетать разрушительные и восстанавливающие энергии. Это умеряло ущерб, причиняемый моему телу, но не избавляло от самой боли.
По мере того, как повышался болевой порог, я начал прокачивать все больше и больше энергии через свое тело. Мое понимание разрушения стало обширнее моих познаний в восстановлении. Я мог лишь уменьшить ущерб, но не мог добиться полного исцеления. Моя кожа обуглилась и почернела; она иссыхала, шелушилась и лопалась. От меня пахло паленым мясом. Но я не мог сопротивляться тяге ко все большей и большей мощи.
Я стал подобен пожирателю скумы самого худшего сорта. Я больше не использовал магию для практических целей. Я просто выкачивал все больше и больше энергии — я почувствовал вкус к боли. Предвкушал момент, когда сила и боль омоют меня, как одно целое, замораживая мою плоть, сжигая ее сверх всякой меры. Моя кожа превратилась в сеть шрамов, язв, ран и ожогов. Но мне все было мало. Всегда. Мне нужно было больше. Больше боли. Больше мощи.
Я потерял зрение. Мои глаза превратились в кипящие озера стекла, столь горячие, что оставили после себя полосы вспузырившейся кожи, когда стекли по лицу подобно горящим слезам. Моя правая рука смерзлась и разлетелась на тысячу кусков, когда я безрассудно ударил ей по косяку в ужасе от случившегося. Кости обеих моих ног раскололись подобно битому стеклу, разрывая плоть и мышцы, окружавшие их.
Хотя это может видеться через призму ужаснейших последствий, но, дражайший читатель, могу тебя заверить — тебе никогда не осознать себя творением из плоти и крови настолько же ясно, как мне. Тебе никогда не достигнуть уровня понимания хрупкости плоти, до которого дорос я. Я познал магию лучше, чем высшие мастера Гильдии, но это достижение бледнеет в сравнении с открытиями, которыми одарил меня мой опыт.
Все люди, включая тебя, считают, что боли надо избегать. Прятаться от нее. Страшиться. Через мои страдания и нечувствительность, что лишает меня способности ощущать ее, я могу сказать тебе: боль есть обычный фактор человеческого существования. Она дает нам возможность чувствовать — ценить временное убежище, занимаемое нашим духом. Боль есть величайший дар богов, когда либо данный смертным.
И ныне, когда я передаю тебе эту историю руками писца, я есть лишь обрубок человека, опутанный протекающими повязками, неспособный вновь познать наслаждение. Однако у меня есть еще одна мысль, которой хочу поделиться с тобой: прими себя таким, каков ты есть.
Слава лорду Шеогорату, ибо он открыл мне глаза.
Ловушка (Неизвестный автор)
Я увидел золото и взял его. Знаю, другой человек, может, и не поступил бы так. Время от времени я возвращаюсь в мыслях к той минуте, когда я увидел золото и забрал его. Видите ли, я хотел есть. Какая ирония, правда?
Я почти ничего больше не помню о той ночи — только золото и голод. Я не помню, как называлась таверна, и даже как называлась деревня, но, думаю, это было где-то на юге Вварденфелла. Точно сказать не могу. Какое-то время я тупо сидел в кресле, не в силах думать ни о чем, кроме нестерпимой рези в животе. Если вы никогда не голодали по-настоящему — так, чтобы несколько дней не иметь во рту ни крошки — вы не сможете даже представить себе, каково это. Ни на чем невозможно сосредоточиться. Это продолжалось до тех пор, пока слева от меня какой-то человек не встал, чтобы взять выпивку. На столе он оставил столбик золотых монет, который привлек мое внимание.
С этого мгновения я все помню совершенно отчетливо.
Я смотрю на золото. Потом на спину незнакомца, спокойно направляющегося к хозяйке. Моя рука на кучке золота. Золото у меня в кармане. Я встаю из-за стола и выхожу за дверь. На мгновение я оборачиваюсь. Незнакомец тоже оборачивается и смотрит на меня. На нем капюшон, но я чувствую, как его глаза встречаются с моими. Клянусь, я чувствую, что он улыбается.
Выбегаю на улицу и прячусь за бочками, ожидая погони. У человека, который вечно скрывается от стражников, есть по крайней мере одно преимущество — я умею исчезать. Почти целый час я ждал там, с каждой минутой все больше страдая от голода. Понимаете, к этому времени я уже очнулся, и у меня было достаточно денег, чтобы устроить себе пир. Эта мысль терзала меня. Когда, наконец, я поднялся на ноги, то чуть не потерял сознание. Моей энергии хватило только на то, чтобы добраться до другого конца деревни и рухнуть за стол в таверне. Кажется, я потерял сознание за мгновение до того, как услышал голос трактирщицы.
— Принести тебе что-нибудь поесть, сэра?
Я побаловал себя жареным мясом, пирожками и огромной кружкой пенистого грифа. Когда туман смертельного голода начал рассеиваться, я поднял глаза от тарелки и обнаружил, что на меня смотрит незнакомец в золотой маске. Маска ослепительно сверкала в свете луны, проникающем через окно. На незнакомце были черные кожаные доспехи, и фигура его была совсем не похожа на фигуру человека, которого я ограбил, но я понял, что он знает. Я быстро заплатил за еду и ушел.
Я направился к краю деревни через мощеную центральную площадь, окруженную запущенными крестьянскими домишками. Ни одного луча света не пробивалось сквозь щели в дверях и ставнях. Никого не было на улицах. Я не нашел места, где спрятаться и быстро покинул деревню. Несколько дней подряд мною управлял только голод, но теперь меня подгоняло чувство, которое я тогда принял за угрызения совести. Но, возможно, уже тогда это был страх.
Я дважды упал, пока бежал по темной незнакомой дороге. Неожиданно звуки ночной жизни, к которым я так долго был глух, стали очень громкими. И было в этих звуках нечто новое. Звук погони.
У дороги стояла низкая каменная стена. Я перемахнул через нее и спрятался. Это я умел делать достаточно хорошо: я выбрал такое место, где мой силуэт — даже если кто-нибудь его заметит — покажется лишь частью стены. Прошло немного времени, и я услышал быстрые шаги нескольких пар ног. Они прошли мимо, потом остановились. Перешепнулись — и один из преследователей повернулся и побежал назад, к деревне. И тишина.
Спустя несколько минут я осторожно выглянул из-за стены. Женская фигура в сером платье и накидке стояла на дороге. С другой стороны, преграждая путь в деревню, стоял рыцарь в черных доспехах. Я не видел их лиц. На мгновение я застыл, не зная, заметили ли они меня.
— Беги, — сказала женщина мертвым голосом.
Холм у меня за спиной был слишком крутым, так что я в два прыжка преодолел стену и дорогу. Я бежал в лес под сводящий с ума звон проклятого золота у меня в кармане. Я знал, что произвожу слишком много шума и что преследователи просто не могут не слышать меня, но сейчас больше заботился не о том, чтобы остаться незаметным, а о том, чтобы убежать подальше. В лунном свете поднимались облака пепла, но я знал, что еще слишком светло, чтобы прятаться. Я бежал и бежал, пока не почувствовал, как кровь стучит у меня в висках и в сердце, вынуждая остановиться.
Я оказался на опушке леса, на берегу мелкого ручья. Напротив меня стоял покосившийся дом, окруженный забором из жердей. За спиной у меня были слышны шаги по иссохшей, пыльной земле. С юга, ниже по течению, слышались всплески — что-то неумолимо приближалось.
У меня не было выбора. Я наполовину прыгнул, наполовину упал в грязь, и выбрался на другой берег. Я пролез под забором и побежал через открытое место к дому. Обернувшись, я заметил у изгороди семь призрачных фигур. Человек, которого я ограбил. Человек в золотой маске. Женщина под покрывалом. Темный рыцарь. И трое других, которые тоже преследовали меня, хоть я их и не замечал. А я-то считал, что сам умею прятаться.
Луна окончательно скрылась в облаках пепла. Лишь слабый свет помогал мне добраться до открытой двери полуразвалившегося дома. Я захлопнул дверь за собой и запер ее, но понимал, что она не сможет надолго защитить меня. Я затравленно озирался в поисках места, подходящего для того, чтобы спрятаться. Может быть, это будет какой-нибудь уголок или ниша, где никто меня не увидит, если я буду стоять неподвижно.