"Ваш портрет. В комнатах Тарна".
"А, — невозмутимо сказала она. — Да. И нет".
Эдвир понял по выражению ее лица, что она хотела сменить тему. Он снова занялся планами. "Нашему избраннику может понадобиться несколько дней, чтобы сбежать, миледи. Не могли бы вы постараться предоставить ему это время?"
"Вы доверите мне это, милорд? Почему?"
"Мы в отчаянии, миледи. У нас нет выбора. Но даже если бы и был — конечно. Я доверил бы вам это. Я вам доверяю. Ваш муж благоволил моей семье долгие годы. Лорд Симмах…"
"Погиб".
"Что?"
Барензия быстро пересказала ему последние события.
"Миледи… Королева… как ужасно! Мне… мне очень жаль…"
Впервые, Барензия почувствовала, что теряет свое ледяное спокойствие. Перед сочувствием она чуть не сломалась. Она постаралась взять себя в руки.
"В свете обстоятельств, миледи, мы едва ли можем…"
"Нет, милорд. Именно из-за этих обстоятельств я должна сделать все, что смогу, дабы отомстить за смерть отца моих детей". Одна слезинка покинула крепость ее глаз. Она нетерпеливо смахнула ее. "За это я прошу только одного. Чтобы мои осиротевшие дети были в безопасности".
Эдвир вытянулся. Его глаза засияли. "Я с радостью обещаю вам это, храбрейшая и благороднейшая из королев. Пусть боги наших земель, и сам Тамриэль, будут тому свидетелями".
Его слова глупо, но глубоко тронули ее. "Благодарю вас, от всего сердца, король Эдвир. И я, и дети, мы всегда б-будем б-бла-благо — "
Она зарыдала.
Этой ночью она не спала; сидела на стуле возле кровати, сложив руки на коленях и глубоко задумавшись в сгущающейся и рассасывающейся темноте. Она не скажет детям, не сейчас, потом, когда придет время.
Ей не понадобилось добиваться аудиенции у императора. На рассвете за ней пришли.
Она сказала детям, что, возможно, ее не будет несколько дней, попросила их хорошо себя вести и поцеловала на прощание. Моргия немножко поплакала, в Имперском городе ей было скучно и одиноко. Хелсет выглядел сурово, но ничего не сказал. Он был так похож на своего отца. Его отца…
В Имперском дворце Барензию проводили не в большой приемный зал, а в небольшую комнату, где император сидел за завтраком. Он кивнул ей в знак приветствия и помахал рукой в сторону окна. "Великолепный вид, не правда ли?"
Барензия смотрела на башни великого города. Вдруг она поняла, что это — та самая комнате, где она впервые встретила Тайбера Септима, так давно. Несколько веков назад. Тайбер Септим. Еще один возлюбленный. Кого еще она любила? Симмаха, Тайбера Септима… и Строу. Она вспомнила большого светловолосого конюха с неожиданной нежностью. До сих пор она не понимала, что любила Строу. Но так никогда ему об этом не сказала. Она была тогда так молода, какие были беззаботные, спокойные деньки… прежде, до этого… до…него. Не Симмаха. До Соловья. Она испугалась себя. Этот человек по-прежнему влиял на нее. Даже теперь. После всего, что случилось. На нее нахлынули эмоции.
Когда она обернулась, Уриэля Септима не было. Вместо него сидел Соловей.
"Ты знала, — тихо сказал он, изучая ее лицо. — Ты сразу поняла. Мгновенно. Я хотел удивить тебя. Ты хотя бы могла притвориться".
Барензия раскинула руки, пытаясь утихомирить внутреннюю бурю. "Боюсь, я не умею притворяться так хорошо, как вы".
Он вздохнул. "Ты злишься".
"Немного, должна признать, — проговорила она ледяным тоном. — Не знаю, как вы, но я нахожу предательство оскорбительным". "Как это по-людски".
Она глубоко вздохнула. "Что ты от меня хочешь?"
"А вот теперь ты притворяешься". Он встал перед ней. "Ты знаешь, чего я хочу".
"Хочешь пытать меня. Можешь начинать. Я в твоей власти. Но оставь в покое моих детей".
"Нет, нет, нет. Барензия, мне это совсем не нужно". Он подошел ближе, говоря тем самым голосом, от которого у нее побежали мурашки по всему телу. Тот самый голос. "Разве ты не видишь? У меня не было выбора". Он взял ее за руки.
Она чувствовала, что поддается, а ее отвращение к нему ослабело. "Ты мог забрать меня с собой". Непрошеные слезы навернулись на глаза.
Он покачал головой. "Я был недостаточно силен. Зато сейчас, сейчас!.. У меня достаточно сил. Достаточно и для меня, и — для тебя". Он снова помахал в сторону окна, и города за ним. "Я весь Тамриэль положу к твоим ногам — и это только начало".
"Уже поздно. Слишком поздно. Ты оставил меня ему".
"Он умер. Крестьянин умер. Несколько лет — да что они значат!"
"Но дети-"
"Я их усыновлю. И у нас с тобой тоже будут дети, Барензия. Какими они будут! Что мы им дадим! Твоя красота, и моя магия. Я обладаю силами, о которых ты и не мечтала, даже в самых диких фантазиях". Он придвинулся, чтобы поцеловать ее.
Она выскользнула из его объятий и отвернулась. "Я тебе не верю".
"Веришь, и ты это знаешь. Просто ты еще злишься". Он улыбнулся. Но улыбка не тронула его глаза. "Скажи, чего ты хочешь, Барензия. Барензия, возлюбленная моя. Скажи. Я все сделаю".
Вся ее жизнь промелькнула перед глазами. Прошлое, настоящее и грядущее. Разные времена, разные жизни, разные Барензии. Какая из них настоящая? Кто из них подлинная Барензия? От этого выбора зависела ее судьба.
Она выбрала. Она знала. Она знала настоящую Барензию, и ее желания.
"Прогулка в саду, — сказала она. — Может, несколько песен".
Соловей засмеялся. "Ты хочешь ухаживаний".
"А почему нет? У тебя хорошо получается. К тому же, давно у меня не было подобного удовольствия".
Он улыбнулся. "Как пожелаете, королева Барензия. Ваше желание — для меня закон". Он поцеловал ей руку. "Отныне и навсегда".
Они проводили дни в ухаживании — гуляли, разговаривали, пели и смеялись вместе, а дела Империи были оставлены на подчиненных.
"Мне бы хотелось увидеть Посох", — однажды сказала Барензия. — Я не успела его рассмотреть, как ты помнишь".
Он нахмурился. "Для меня нет удовольствия выше, радость моя — но это невозможно".
"Ты мне не доверяешь", — надулась Барензия, но смягчилась, получив поцелуй.
"Вовсе нет, любимая. Доверяю. Но его здесь нет". Он засмеялся. "Если честно, его больше нигде нет". Он снова поцеловал ее, на этот раз более страстно.
"Ты опять говоришь загадками. Мне хочется на него посмотреть. Ты же не мог его уничтожить".
"А. Твоя мудрость возросла со времени нашей последней встречи".
"Ты каким-то образом пробудил во мне жажду знаний". Она встала. "Посох хаоса нельзя уничтожить. Его нельзя убрать из Тамриэля без ужасных последствий для самой страны".
"Ааа. Я восхищен, любовь моя. Все так и есть. Он не уничтожен, и он не за пределами Тамриэля. Я же сказал, что его нет нигде. Разгадаешь эту загадку?" Он притянул ее в свои объятия. "Но есть и большая загадка, — прошептал он. — Как сделать одного из двух? Вот это я могу показать тебе". Их тела слились воедино.
Позже, когда они утомились, и он задремал, она сонно подумала: "Один из двоих, два из одного, три из двоих, два из трех… что нельзя уничтожить, или изгнать, пожалуй, можно разделить…"
Она встала с улыбкой. Ее глаза сверкали.
Соловей вел дневник. Он делал записи каждую ночь, выслушав краткие доклады подчиненных. Он запирал его, но замок был простым. Ведь когда-то она состояла в Гильдии воров, в прошлой жизни… в другой жизни… другая Барензия…
Однажды утром Барензии удалось заглянуть в дневник, пока Соловей занимался своим туалетом. Она выяснила, что первая часть Посоха хаоса была спрятана в старой шахте двемеров, называемой Логово Клыка, но указания к ее местонахождению были весьма расплывчаты. Дневник был заполнен записями, сделанными в разное время без всякого порядка, и его было трудно читать.
Весь Тамриэль, подумала она, в его руках и моих, а может и больше, но все же…
Несмотря на внешнее обаяние, внутри него была холодная пустота вместо сердца, вакуум, о котором он не знал, подумала она. Это можно заметить порой, когда его глаза теряют выражение и холодеют. Но все же, хоть он и понимал это по другому, он стремился к счастью и радости. Крестьянские мечты, подумала Барензия, и снова ей представился Строу, грустный и потерянный. Потом Террис, с кошачьей улыбкой каджита. Тайбер Септим, могущественный и одинокий. Симмах, крепкий, стойкий Симмах, делавший то, что было нужно, тихо и эффективно. Соловей. Соловей, загадка и уверенность, и свет, и тьма. Соловей, правящий всем, больше того, распространяющий хаос во имя порядка.
Барензия неохотно рассталась с ним, чтобы повидать детей, которым надо было сказать о смерти их отца и предложении защиты императором. Она сделала это, но было нелегко. Моргия плакала у нее на руках долго-долго, а Хелсет убежал в сад, чтобы побыть одному, а после отказывался говорить об отце, и даже не позволял себя обнять.
Эдвир говорил с ней, пока она была там. Она рассказала ему все, что узнала, и сказала, что ей придется еще побыть там и узнать как можно больше.
Соловей поддразнивал ее из-за старшего поклонника. Он знал о подозрениях Эдвира, но не тревожился, потому что никто не принимал старика всерьез. Барензия смогла организовать нечто вроде примирения. Эдвир публично отрекся от своих подозрений, а его "старый друг" император простил его. После этого его приглашали отобедать с ними хотя бы раз в неделю.
Детям нравился Эдвир, даже Хелсету, который осуждал связь матери с императором и не выносил его. Со временем он сделался темпераментным и неприветливым, и часто ссорился и с матерью, и с ее любовником. Эдвиру тоже не нравились их отношения, а Соловей пользовался этим и открыто показывал свою привязанность к Барензии, чтобы поизводить старика.
Они не могли пожениться, потому что Уриэль Септим был уже женат. Соловей изгнал императрицу вскоре после того, как заменил императора, но не осмеливался причинить ей вред. Она нашла прибежище в Храме Единого. Было объявлено, что у нее было плохое здоровье, и ходили слухи, создаваемые подчиненными Соловья, что у нее были и психические проблемы. Детей императора также разослали в разные тюрьмы, замаскированные под "школы".