Идеология Александра Проханова хорошо вписывается в концепцию русской революции, созданную писателем Владимиром Шаровым. Последний полагает, что идейной основой русского коммунизма был не марксизм, а русская мессианская идея о Третьем Риме и философия Николая Федорова. Учение Федорова оказало очевидное влияние и на Александра Проханова[273], наряду с православным мессианством, эсхатологическим духом старообрядчества (Александр Проханов — потомок древнего старообрядческого рода), русским национализмом и технократическими утопиями футуристов.
По мнению Проханова, в российской имперской экспансии заключен не экономический, а мистический и даже эсхатологический смысл: Россия создает Царство Небесное на земле. Сотворенный по образу и подобию Божьему человек стремится к Божественному идеалу, важнейший шаг к идеалу — создание “эликсира бессмертия” и воскрешение отцов (по Николаю Федорову). Государство призвано осуществить этот грандиозный проект. Если государство не соответствует этому идеалу, значит, оно захвачено врагами, у власти находится временный оккупационный режим (ВОР)[274]. Против такого государства необходимо бороться всеми средствами. Внимательный читатель Шарова найдет в этой концепции немало знакомых мыслей[275].
В 90-е годы Россию, по мнению Проханова, оккупировали враги: “все русское небо было заполнено демократическими нетопырями и ведьмами”[276]. К врагам автор “Красно-коричневого” относит в первую очередь Америку, что неудивительно, ведь писатель и журналист Проханов не только сформировался в эпоху Холодной войны, но и был бойцом, солдатом, ветераном этой войны. Другой враг — российские либералы, пособники Америки, подточившие мощь советского государства. В одном из ключевых эпизодов “Последнего солдата империи” космический челнок “Буран”, символ советской технократической цивилизации, изнутри выедают тараканы, которые в данном контексте ассоциируются с либералами, “кухонными философами” (один из героев “Последнего солдата империи”, интеллигент, скептик и циник, даже носит фамилию Тараканер). Врагами либералы остались и позднее. В 90-е годы, во время Первой чеченской войны, либералы при помощи СМИ “с тыла громили изможденную Российскую армию”[277]. Поэтому Проханов остается последовательным противником российских либералов: “Хороший либерализм — мертвый либерализм”, — пишет он[278].
К врагам империи Проханов относит еврейский народ. Антисемитизм Проханова — тема для особого исследования. Возможно, на формирование антисемитских взглядов Проханова повлияли писатели-почвенники, с которыми он начинает сближаться на рубеже 1980-1990-х. Юдофобия была традиционно сильна в кругу “Нашего современника”, где Проханов напечатал многие свои романы.
В 90-е Проханов, автор передовицы “Еврейские банкиры и чеченские гранатометы”[279], был едва ли не главным антисемитом страны. На страницах газеты “Завтра” регулярно появлялись антисемитские материалы. Впрочем, с антисемитизмом автора “Гексогена” все не так просто. “Евреи в концепции Проханова — мистические близнецы русских”[280], — полагает Лев Данилкин. Более того, Проханову особенно удаются как раз образы евреев: Зарецкий из “Гексогена”, Бернер из “Чеченского блюза”, Литкин из романа “Идущие в ночи”. Последний и вовсе предстает “темным двойником” Проханова[281].
Напротив, самыми отъявленными антисемитами нередко оказываются отрицательные персонажи. В романе “Господин Гексоген” генерал Копейко, один из участников проекта “Суахили”, глумится над евреем Зарецким. Еще колоритнее “клинический” антисемит Саблин из романа “Надпись”: безумный негодяй, который пишет в КГБ доносы на своих друзей. Рядом с ним еврей Марк Солим представляется героем положительным, а сам роман “Надпись”, несмотря на антисемитские выпады второстепенных героев (но не Коробейникова, прохановского alter ego), — и вовсе лишенным юдофобии. Хотя это не совсем так. Марк Солим — одна из ключевых фигур в “Ордене КГБ”, на который Проханов возлагает ответственность за развал Советского Союза[282].
Вместе с тем нельзя согласиться с Ильей Кукулиным, который утверждает, будто Проханов в поздних (после “Гексогена”) романах, рассчитанных уже на либерального читателя, прекратил нападки на евреев[283]. Поздние “Теплоход Иосиф Бродский” и “Экстремист” относятся к самым юдофобским (даже карикатурно юдофобским) произведениям Проханова. Градус антисемитизма доведен до предела. Чего стоят установленные по всей Москве новогодние елки с шестиконечными звездами, которые высасывают из России энергию, переправляют ее на Останкинскую башню[284], оттуда энергия уже передается в Израиль (“Экстремист”). Безумная идея “энергетического паразитизма” воплощается и на персональном уровне. Получается что-то вроде антисемитской интерпретации маканинского “Ключарева и Алимушкина”. Еврейская красавица Дина Франк, “источавшая силу и страсть”, высасывала энергию русской неудачницы, жены генерала Буталина (Рохлина?).
Отношение Проханова к политической элите 2000-х гораздо сложнее. Интересно посмотреть на эволюцию образа президента в творчестве Проханова. Впервые он возникает в романе “Идущие в ночи” (2000). Избранник, будущий президент, креатура банкира Парусинского (Березовского?), к ужасу последнего выходит из подчинения и поднимает тост “…за победу русского оружия!.. За русского воина!.. За Россию!..” Однако уже в следующем романе “Господин Гексоген” Избранник оказывается искусственно синтезированным андроидом, который после гибели своих создателей распадается, превращаясь в радугу. В “Политологе” и “Крейсеровой сонате” Проханов глумится над образом президента. Счастливчик из “Крейсеровой сонаты” — комический персонаж, игрушка в руках властного Роткопфа (Чубайса?). Ва-Ва из “Политолога” носит женское платье, танцует в кафешантане, превращается то в галактику, то в лобковую вошь.
Однако в 2006–2008 годах его отношение к президенту вновь меняется. И вот уже в романе “Теплоход Иосиф Бродский” появляется светлый образ… нет, не президента, но президентского сановника, интеллектуала-силовика Василия Есаула (помесь Владислава Суркова с Игорем Сечиным и Дмитрием Козаком).
При этом Проханов все-таки остается оппозиционером. Его взгляд на происходящее, по крайней мере начиная с позднеперестроечного романа “Ангел пролетел”, достаточно мрачен. Тональность его поздних вещей почти всегда алармистская и даже апокалипсическая: “Россия находилась во власти злодеев, расхищавших ее богатства, обрекавших русский народ на унылое прозябание <…> Обезлюдевшие русские земли заселялись воинственными кавказцами[285], предприимчивыми и неутомимыми китайцами, а управляющие страной упыри копили миллиардные состояния…” (роман “Холм”, 2007).
Очевидно, отношение Проханова к власти колеблется в зависимости от того, возвращается ли власть к “имперской идее” или отказывается от нее.
После осетинской войны Проханов попросил своих читателей поддержать нынешнюю власть: “Сегодня Путин и Медведев — два ключевых камня в своде русской государственности. Да не раскрошатся”[286].
История представляется конспирологу Проханову непрерывной борьбой враждующих проектов, заговоров, “орденов”. Идею о противоборстве мондиалистского “Ордена КГБ” и русского “Ордена ГРУ” Проханов, очевидно, позаимствовал у А. Дугина, а последний, в свою очередь, у французского конспиролога Жана Парвулеско. Политические “галлюцинаторные” романы Проханова строятся либо как история осуществления заговора (“Последний солдат империи”), либо как история борьбы заговоров (“Господин Гексоген”, “Экстремист”), либо как мистическое сопротивление заговору (“Крейсерова соната”).
В чеченских романах заговор заменяется ловушкой. В такую ловушку, устроенную Дудаевым и Масхадовым, попадают русские войска — понятий “российские войска” и “федералы” Проханов не любит, — штурмующие Грозный (“Чеченский блюз”). Композиция другого чеченского романа построена на двух ловушках — малой, чеченской, и большой, русской. В первую попадает отряд Пушкова-младшего, вторую готовит для Басаева Пушков-старший (“Идущие в ночи”). Борьба заговоров для Проханова прежде всего — борьба духовная, мистическая. Судьбу мира решают не политики, не военные, а маги, колдуны, святые. В галлюцинаторных и даже в реалистических (не лишенных также элемента галлюцинаторности) романах победе или поражению предшествует какой-либо мистический знак. Видение Хлопьянова (одинокий бомж перед Домом Советов вместо ожидаемого многолюдного митинга) служит предвестником поражения (“Красно-коричневый”). Мистическая победа юродивого над Змеем предшествует настоящей победе “Ордена ГРУ” над “Орденом КГБ” (“Господин Гексоген”). В “Надписи” гибели Шмелева и краху его “Города будущего” также предшествует мистическое поражение. В “Теплоходе Иосиф Бродский” молитва святого старца не дает колдуну Словозайцеву воскресить Троцкого, а вскоре самого колдуна и его союзников уничтожает Василий Есаул. В самых безумных романах Проханова мистика вытесняет историческую реальность, а мистический знак подменяет настоящую победу или поражение. В “Последнем солдате империи” американский полковник Джон Лесли, он же “главный маг Солнечной системы”, замораживает (в прямом смысле слова) лидеров ГКЧП. В “Крейсеровой сонате” сталинский сокол и воскресший из мертвых экипаж затонувшего подводного крейсера сбивают американский космический корабль “Колумбия” и разрушают Колосса — воплощение антинародной власти.