— Не признаю.
После краткого перерыва Трибунал преступает к допросу подсудимых.
Первым дает показания Бем.
Подобострастно наклоняясь при каждой фразе, он прикидывается простачком. Но вот, отвечая на точные вопросы государственного обвинителя, Бем рассказывает о себе такое, что полностью характеризует его как гитлеровского выкормыша, пришедшего на нашу землю расправляться с мирными советскими людьми. Еще в 1933 году, во время гитлеровского переворота в Германии, Бем, будучи полицейским, нес охранную наружную службу, участвовал в арестах антифашистов, препровождал их в тюрьмы. На советско-германском фронте он командовал взводом «особого назначения», угонял советских людей на фашистскую каторгу, сжигал деревни, грабил, расстреливал мирных жителей. Пытаясь умалить свою вину, он говорит, что все эти злодеяния его взвод совершал по приказам командиров «совместно с другими взводами, другими подразделениями, другими батальонами»[134]. Однако Бем признает, что со своим взводом принимал непосредственное участие в сожжении поселка Дедовичи и трех деревень в районе Новый Кривец. Названий деревень он не помнит. Но он старательно перечисляет, будто вспоминая, как в свое время рапортовал о своих разбойничьих делах, что в первой деревне было сожжено 9 домов, в следующих трех — 65, затем — 20 и, наконец, были уничтожены все уцелевшие дома. В этих деревнях было расстреляно 65 советских граждан. Вопрос государственного обвинителя припирает Бема к стене, и он вынужден признать:
— Я лично расстрелял шесть человек. Да, это были женщины, старики и дети.
Фашистскому палачу не удалось увильнуть от прямого признания своих преступлений. И дальше он рассказывает, как разбил свой взвод на группы, как применял для поджога домов солому и бумагу, как уничтожал скот. Он приказывал поджигать дома, заведомо зная, что в них оставались люди. Он руководил расстрелами беззащитного мирного населения на деревенских улицах. За эти чудовищные зверства, за убийства русских детей Бем получил от Гитлера награды — железный крест II класса, штурмовой значок, крест за военные заслуги II класса и медаль «За зимнюю битву на Востоке»[135].
Следующим допрашивается фельдфебель Фогель, бывший член «Союза гитлеровской молодежи», командир взвода «особого назначения», служивший под начальством подсудимого Штрюфинга. Он тоже, подобно Бему, пробует прикинуться ничего не знающим и не понимающим, хотя в материалах следствия есть неопровержимые доказательства его преступлений. Он с готовностью сообщает, что Штрюфинг, Энгель, Дюре, Янике и неизвестно где находящийся капитан Финг, бывший командир его батальона, убивали мирных советских граждан, однако старательно умалчивает о себе. Наконец, он признает, что принимал участие в сожжении одной из деревень и расстреле ее жителей.
Государственный обвинитель спрашивает:
— Сколько вы лично убили мирных советских граждан?
— Около десяти человек.
Далее Фогель признает, что по приказу капитана Штрюфинга стрелял из карабина по старику, шедшему в стороне от дороги, на которой находились каратели, но оговаривается, что не знает, попал ли он в старика. Он категорически отрицает свое участие в убийстве детей. Но тут вскакивает подсудимый Дюре и заявляет, что фельдфебель Фогель лжет[136].
Выясняется, что возле одной деревни Фогель лично расстрелял прячущуюся в кустах группу мирных жителей, в которой были женщины и дети. Старика он убил двумя выстрелами из карабина, а в деревне Юдино застрелил двух мальчиков.
Суд переходит к допросу подсудимого Энгеля. Командир взвода «особого назначения», еще в 1936 году добровольно вступивший в гитлеровскую армию, Энгель ничего не отрицает. С циничной откровенностью он перечисляет одно чудовищное злодеяние за другим. Спокойно рассказывает он, как в районе Дедовичи—Остров сжигались десятки деревень, как силой угонялось население и как расстреливались все, кто уклонялся от выполнения приказа гитлеровских бандитов. Взвод Энгеля расстрелял 100 человек и 80 заживо сжег в домах. Энгель лично застрелил 11 человек.
На вопрос государственного обвинителя, точны или приблизительны эти цифры, матерый фашистский изверг развязано отвечает:
— Может быть меньше, а может быть и больше... Подсчетом я не занимался.
В ходе дальнейшего допроса устанавливается, что под руководством Энгеля в закрытых снаружи домах заживо сжигались все, кто противился отправке на фашистскую каторгу. Сжигались женщины, старики и дети. По заявлению Энгеля, одних только детей он лично сжег приблизительно двадцать.
Подсудимый говорит об этом, как о чем-то естественном. Фашистскому извергу недоступны человеческие чувства, у него нет совести, нет морали. Объясняет Энгель это зверское преступление очень просто. Он должен был сжигать дома. В домах находились дети. Вот он и сжигал дома вместе с детьми.
Допросом Энгеля закончилось утреннее заседание.
Вечернее заседание 28 декабря.
На вечернем заседании первым допрашивается подсудимый Штрюфинг. Он командовал ротой в батальоне «особого назначения», который находился недалеко от города Острова.
Каково было «особое назначение» подчиненной ему роты, обвиняемый обстоятельно показал еще на предварительном следствии. Он признал, в частности, что в ночь с 20 на 21 июля 1944 года, во время отступления немцев в направлении Остров—Опочка, его рота уничтожила две деревни из 30 дворов и расстреляла 25—35 мирных жителей. Сам Штрюфинг принимал непосредственное участие в убийствах советских людей. По его собственному признанию он лично расстрелял 4-х мирных граждан.
Однако теперь подсудимый изворачивается. Он пытается смягчить тяжесть совершенных им злодеяний. Он всячески стремится доказать, что его рота не выполняла карательных функций, эти все убийства — дело случая. Но буквально следующий ответ Штрюфинга говорит о том, что массовое истребление советских людей было преднамеренным и систематическим. На вопрос государственного обвинителя, получал ли он приказы о сожжении всех населенных пунктов, уничтожении советских людей, подсудимый заявляет:
— Да, получал.
— От кого исходил этот приказ? — спрашивает государственный обвинитель.
Подсудимый объясняет, что приказ дивизия получила из армии, и он, видимо, был подписан генералом Линдеманом.
Отвечая на вопрос, какие задачи ставились в этом приказе, подсудимый говорит: сожжение всех деревень на пути отступления немецкой армии, расстрел мирного населения. В приказе говорилось, что каждый советский человек, который будет сопротивляться уводу на работу в Германию, должен быть расстрелян.
Рассказывая о том, как его рота сожгла деревню Юдино, Штрюфинг признает, что при подходе к деревне по его приказу была открыта стрельба по одинокой мужской фигуре.
Мужчина был убит. Подсудимый увиливает от поставленного государственным обвинителем вопроса, знал ли он, что убитый был безоружным стариком.
— Я не знал этого, — упорствует подсудимый. — Может быть, это был партизан или красноармеец.
Подсудимый отрицает также, что по его приказу было расстреляно еще 8 мирных советских граждан. Он отрицает и другое злодеяние, сделанное по его указке: убийство двух мальчиков 10 и 13 лет.
Штрюфинга изобличают другие подсудимые.
Фогель заявляет, что старик-крестьянин был застрелен по прямому приказу Штрюфинга. Дюре показывает, что по приказу Штрюфинга были убиты два русских мальчика.
— Кем именно убиты?
— Фогелем, — говорит Дюре. — Он выполнил приказ командира роты.
Из показаний Штрюфинга вырисовывается картина кровавых деяний гитлеровских заплечных дел мастеров. В этих показаниях, как в капле воды, отражается преступная, варварская система, осуществлявшаяся командованием германской армии: уничтожать все русское, советское, безжалостно истреблять тех, кто воспротивится угону на немецкую каторгу, сеять повсюду смерть и опустошение, оставляя за собой зону пустыни.
И как бы ни увиливал Штрюфинг — организатор расстрелов советских людей, предававший огню их жилища, грабивший их имущество, — злодей в мундире германского офицера бессилен опровергнуть уличающие его факты.
Следующим допрашивается подсудимый Дюре, солдат той самой 2-ой роты, которой командовал Штрюфинг. Вместе с другими подсудимыми Дюре поджигал деревни, расстреливал мирных советских граждан. Отвечая на вопросы, он излагает жгучие подробности зверских расправ с женщинами, стариками, детьми.
— Какие задачи выполнял ваш батальон?
— Сначала был на передовой линии, а потом при отступлении получил приказ сжигать деревни и расстреливать мирное русское население.
Дюре и другие подсудимые охотно выполняли этот приказ. Дюре показывает, как после убийства двух детей и старика они подошли к одной деревне и здесь увидели в кустах мирных советских граждан. Штрюфинг приказал стрелять.
— С какого расстояния?
— С 20 метров.
— Из какого оружия?
— Из пулемета и карабинов.
— Кто подвергался расстрелу?
— Старики, женщины, дети.
— Вы стреляли?
— Да.
Допрос подсудимого Дюре отчетливо показал, как гитлеровское командование готовило своих солдат убийц и палачей мирного населения. Дюре и другие подсудимые попали в батальон «особого назначения». Им было сказано, что они должны «оправдать себя и поэтому сжигать деревни и расстреливать людей». Так говорил Дюре и в военной тюрьме в Торгау, где он находился по ноябрь 1941 года[137].
В ходе судебного заседания выясняется, что тогда комендантом тюрьмы был тот самый Ремлингер, который сидит сейчас на скамье подсудимых.