Он был очень одарен как прозаик (состав его талантов сильно напоминает личность Владимира Лакшина – несмотря на то, что Лакшин реализовался не как филолог, а как критик и журналист). Чудаков писал не только ученые статьи, но и популярные биографические работы. Еще лучше, чем Чехова, он исследовал в зрелые годы самого себя. Несмотря на то, что его произведение «Ложится мгла на старые ступени» названо романом-идиллией, в нем можно увидеть и написанную в свободной форме автобиографию. «Мгла», может быть, не хуже, чем «Детство» Толстого или «Детские годы…» Лескова, раскрывает душу автора. Северный Казахстан для Чудакова – все равно что Таганрог для Чехова. Детство на окраине империи, с пестрым населением, с богатым запасом впечатлений, со свободой, о которой столичный мальчик может только мечтать, вложило в будущего писателя достаточно «духовных калорий», чтобы пропитать всю его жизнь. В то же время из романа становится понятно, что студент из Казахстана никогда не станет вполне признанным гражданином в столичной культурной среде, что даст ему возможность не потерять независимость.
Как ни странно, детство русского мальчика в Казахстане сильно напоминало мне мое собственное детство в конце 1940-х годов в Австралии. Правда, в маленький город в австралийской глуши европейцы съехались не вынужденно, а по своей собственной воле: они спасались от холода и строгостей послевоенной Великобритании или надеялись на быстрое обогащение на австралийских золотых приисках. Они не знали, что такое раскулачивание и террор. Тем не менее как в Казахстане, так и в Австралии в такой «ссылке» оказались люди самого разнообразного происхождения – от представителей духовенства и аристократии до выходцев из преступного мира. Свободные от строгого расслоения столичного общества, они общались непосредственно и влияли друг на друга. Местные аборигены составляли какой-то странный призрачный фон, а огромные неевропейские просторы и сухой климат делали из любого ребенка маленького Робинсона Крузо. Как Чудаков, я, может быть, слишком рано, слушая рассказы самых разных друзей дома, узнал о сложностях и ужасах взрослого мира. Из такого мальчика потом очень сложно сделать послушного конформиста. Я приехал в Лондон, как Чудаков в Москву (если позволительно будет такое сравнение), человеком совершенно ни на кого не похожим: то ли навсегда «одичавшим», то ли просто независимым. Провинциализм – это великая сила. Поэтому книга Чудакова еще лежала у меня на ночном столике (я читал ее медленно и не хотел ее заканчивать), когда позвонили с радио «Свобода» с сообщением, что ее автор погиб.
Почти одновременно с ним погиб еще один еще совсем не старый и всеми любимый русский ученый, языковед Сергей Старостин. Ученых такого масштаба, как Чудаков и Старостин, остается с нами все меньше и меньше, и тех, кто есть, надо теперь особенно оберегать.
Для чеховедения смерть Александра Павловича Чудакова значит не только, что мы лишились многих ненаписанных хороших книг и еще одного незаурядного собеседника: сломалась главная шестерня в машине. Конечно, еще многие годы его будут читать и помнить. Но горе еще долго не пройдет.
Анна СаввинаРабота над чеховской библиографией под руководством А. П. Чудакова (1990–2003)
В январе 1990 года Александр Павлович предложил мне поработать с ним по сбору газетных материалов для прижизненной библиографии А. П. Чехова. Я не имела ни малейшего представления о том, что мне предстоит делать. Но Александр Павлович так увлеченно и интересно говорил об этой работе, что я согласилась. Записалась в тогдашнюю Ленинку и получила доступ в газетный зал; научилась оформлять требования, пользоваться справочниками и каталогами. Александр Павлович рассказывает мне, что такое библиография, в его словах такое убеждение в важности этой науки, он с таким удовольствием перебирает библиографические карточки учета материалов, что мне все интереснее и интереснее.
Довольно быстро я вошла в курс дела. Мне понравилось листать газеты столетней давности, и первое время, просматривая их, я читала много всякой всячины о жизни тех времен. Но со временем, когда материала было найдено уже много, и я стала понимать важность каждой строки, относящейся к нашей именно работе – стало жаль тратить время на чтение материалов, не относящихся к Чехову.
Наша работа строилась следующим образом. Ал. П. составил картотеку газет, которые нужно внимательно, сплошь, а не выборочно, по рубрикам и датам, как было ранее, просмотреть.
На каждую намеченную к просмотру газету заводилась карточка – экран просмотра. На этом экране по годам отмечалось наличие найденных материалов, а также при необходимости – наличие нужных нам рубрик (литературные подвалы, театральные обзоры и рецензии), хотя наши материалы могли быть где угодно – даже в передовице и рекламе. Попадались и фотографии.
Когда материал был найден – он регистрировался, и на него заводились две карточки. В одной, собственно библиографической, указывались автор, название статьи, название источника и дата – и давалась краткая, часто – кратчайшая аннотация. Вторая – учет по названиям просмотренных газет. Она начиналась именно с названия газеты; дальше – дата, автор, название статьи, обзора и т. д. – и слова, ограничивающие участок текста, интересующего нас.
Очень важной и трудоемкой частью работы было изготовление фотокопий текстов. Когда накапливалось достаточное количество материалов, обычно 100–150 наименований, я составляла ведомость с указанием всех данных, выписывались нужные издания и отправлялись в фотолабораторию. К сожалению, столетней давности газетные подшивки нельзя подвергать ксерокопированию.
Нужно сказать, что, как и везде в советские времена, в фотолаборатории были долгущие, на многие месяцы очереди, и, хотя там работали очень хорошие профессионалы, работа в условиях дефицита (пленки, химикаты, аппараты для съемки) создавала тягостное настроение. И если принять во внимание, что, как и в каждой работе, что-то терялось, что-то портилось, нужно было много терпения, чтобы все это проверить, исправить, найти снова и заказать, убедить сделать побыстрее, ни с кем не поссорившись, никого не обидев, и, должна признать, что нам это удавалось. Нашу работу знали все лаборанты газетного зала, старались быть нам полезными и иногда звонком или еще как-то сообщали о встреченных трудностях. Ал. П. любил повторять: «Людям нравится, когда кто-то хорошо и неравнодушно делает свою работу, им нравится участвовать в хорошо исполняемом деле – значит, оно важно и нужно». Принимая во внимание загруженность работников лаборатории, я сама выписывала все нужные подшивки, делала разметку, и готовые к съемке газеты отправлялись в фотолабораторию. Некоторые тексты – небольшие по размеру – переписывались от руки и затем печатались на машинке.
Полученные фотокопии разбирались, наклеивались на плотную бумагу в виде двойных стандартных листов формата А4. На них надписывали все данные и укладывали в папки по годам. Ал. П. говорил, что со временем они все будут сшиты – и таким образом готовы к изданию.
Его очень беспокоило, что работа, делавшаяся много лет, претерпела изменения по оформлению и учету. Многие собранные ранее материалы не имели полных данных (страниц, точной даты и т. п.), и мы потихоньку пытались ликвидировать эти пробелы. Но эта работа еще предстоит.
В конце 90-х годов, несмотря на общий развал в библиотеке, мне работать стало легче. Фотолаборатория с удовольствием выполняла наши заказы, у меня были хорошие канцтовары (которые раньше были на вес золота!), и я привозила Ал. П. кипы копий материалов по нашей теме.
И тогда начиналась самая интересная для меня часть работы. Каждый раз, беря в руки пачку обработанных фотокопий, Ал. П. радовался, как ребенок. Поскольку аннотации в библиографические карточки писал он сам, то всегда спрашивал, какие из новонайденных статей с моей точки зрения самые интересные. И немедленно при мне прочитывал их, давая свои комментарии. Первое время я удивлялась малости некоторых заметок, упоминаний и они казались мне неважными. Чтобы я раз и навсегда оставила эти сомнения, Ал. П. рассказал мне, как известная исследовательница творчества А. Н. Островского 40 лет работала над подобной библиографией, и когда посчитала работу законченной, в предисловии написала, что собрала основные и, с ее точки зрения, самые интересные материалы.
«Никто не может знать и судить о том, что является главным, а что неважным в подобном собрании. То, что сегодня кажется нам очевидным и важным – завтра таким не будет. И наоборот. И никто не знает, зачем и для получения каких знаний будет изучаться творчество и жизнь писателя», – говорил Ал. П. Он не уставал повторять, что нет неважного в любых печатных отзывах и упоминаниях об А. П. Чехове. Об этом станут судить исследователи будущих времен. А наше дело – все скрупулезно собрать и сделать доступным.
И когда я находила крохотную заметку в какой-нибудь забайкальской газете о том, что на таком-то золотом прииске силами местных работников устроен спектакль – поставлен водевиль А. П. Чехова «Медведь», или – «В Благовещенском женском епархиальном училище на святках был устроен утренник с читкой рассказов А. П. Чехова», – я понимала, что значение творчества писателя, самой его личности в жизни общества того времени – вопрос, который еще не осмыслен в должной мере, и тому, кто этим займется, наша работа – клад.
И вот, когда все принесенное было просмотрено, обсуждено и разложено по папкам, Ал. П. делал оценку моей работе, и должна сказать, что с годами замечаний делалось все меньше. В первые годы случались и выволочки (с моей точки зрения), которые заключались в том, что лицо Ал. П. делалось очень огорченным и тихим голосом, с безнадежной интонацией он говорил что-нибудь вроде: «Ну как же так?» Обычно это касалось отсутствия у меня навыков работы, ошибок в оформлении библиографических карточек в соответствии с требованиями стандартов и, конечно, аннотаций. Написание их ему все-таки пришлось целиком взять на себя, уж очень мой свободный текст не совпадал с требованиями сухого библиографического изложения. Я убедила его, что ему легче написать несколько строк, чем править мои эмоциональные оценки, – ведь все равно он все тексты прочитывает сам.
Проще было с составлением карточек по наименованиям газет. Это была техническая работа, где нужно только внимание и терпение. В основном с ними не было проблем.
Но вот вся текущая добыча разобрана, разложена (иногда работа шла по 6–8 часов!) и наступает прекрасный момент, когда мы, усталые и очень довольные, садимся выпить чаю. Ал. П. заваривает свежий чай, достает кое-что к чаю, я – маленькую баночку с домашним вареньем. Тут возможны и личные беседы.
Впоследствии, читая его роман «Ложится мгла…», я узнавала многих героев, знакомых мне по его устным рассказам. Вспоминая его рассказы, как учил внучку читать (у него на стене висела детская азбука), я видела теперь его деда.
Рассказывал о своей работе за границей, любил вспоминать, как с Мариэттой Омаровной путешествовали по Испании, по Италии, как купался в Средиземном море в апреле, к изумлению местной публики. Бывая на берегах океана – обязательно должен был поплавать в океане! «Представляете, они (обитатели гостиниц) купаются в бассейнах! Жить у океана – и не искупаться!!»
Но особенно мне запомнился рассказ о том, как он покупал вагонку для дачи. Сейчас, когда в каждом почтовом ящике лежат рекламные листовки строительных фирм, которые в короткие сроки построят вам что угодно, уже невозможно себе представить, как в 80-е годы строились маленькие дачки на 6-ти сотках. Наверное, все его близкие знают эту историю, но мне доставляет удовольствие записать ее со слов Ал. П., как ее помню я.
Когда понадобилась вагонка и Ал. П. начал систематические поиски, его в магазинах встречали постные лица продавцов. «Нет, сейчас нет, заходите еще».
С присущим ему терпением он обходил магазины стройматериалов. Однажды вечером зашел в такой магазин в Химках. В руках у него был портфель с бумагами и связка только что полученных книг из типографии (его биография Чехова, написанная для «Школьной библиотеки»).
Пообщавшись с продавцами, которые с грустно-загадочными лицами, не глядя, лениво цедили «Нет, сейчас нет; бывает иногда», он направился к выходу, как вдруг к нему подошел человек, представившийся директором (читай, хозяином) магазина. У человека была яркая, как теперь говорят, кавказская внешность (при ближайшем знакомстве выяснилось, что он чеченец). Он представился и деликатно спросил, нельзя ли взглянуть на книжки, которые у Ал. П. в связке, и узнать, где он их купил. Он как-то углядел, что это – Чехов, и объяснил, что его семья очень любит Чехова, и они с сыном-десятиклассником каждый вечер читают его рассказы. Конечно, он был поражен, когда узнал, что перед ним стоит автор книги и исследователь творчества А. П. Чехова. И когда Ал. П. подарил ему экземпляр, попросил сделать памятную надпись – для сына, а то ему, дескать, не поверят, что он действительно получил ее в подарок от автора. После этого тихонько сказал: «Напишите ваш телефон, вагонку скоро будут резать, я вам позвоню».
И какое-то время спустя, чуть не в 5 утра Ал. П. действительно, на его удивление, позвонили. И вагонка благополучно была куплена.
Ал. П. очень любил свою дачу, и она довольно часто была предметом наших разговоров. Выращивание огурцов, цветов, даже проблема покупки навоза и выкапывания ям для всяких хозяйственных нужд – все это в изложении его образным, живым языком приобретало значительность и вызывало интерес. Всегда внимательно выслушивал мои истории, в основном житейские, и никогда ничего не забывал.
Однако не так уж много было этих праздных минут отдыха. Он провожал меня до транспорта (особенно вечерами), и я вновь приступала к сплошному просмотру следующей партии газет – по тем экранам просмотра, которые он мне приготовил в этот раз.
В начале 90-х годов еще плохо было в магазинах с ширпотребом, и вот Ал. П., приезжая из загранкомандировок (лекции, научные конференции и т. д.), никогда не забывал привезти мне небольшой подарок: зонтики, платочки, парфюмерные наборы и какие-то мелочи, которые сейчас уж и не упомню, но которые всегда были к месту, действительно были мне нужны – все это как-то вписывалось в атмосферу доброжелательности и взаимопонимания в нашем крохотном коллективе. Он все время очень переживал, что не может платить мне, и вдруг – о радость! – ему выделяют грант РАН! Но все не так просто. Для того, чтобы мы получили эти деньги, они должны поступить в бухгалтерию ИМЛИ, там пройти все отчисления на содержание аппарата института, на пользование институтским оборудованием – которым мы никогда не пользовались (я даже на стуле там ни разу не сидела), а потом остаток по каким-то их расценкам выплачивали нам. Сколько сил было потрачено Ал. П. на оформление всех этих бумаг, а особенно на зачисление меня в штат института в качестве уж не помню кого… И я получала зарплату в течение нескольких месяцев.
Затем наступило новое время. Нам выделил грант фонд Сороса. Там тоже было много возни с оформлением, отчетами об использовании средств, но все уже оказалось проще. Сумма была в нашем распоряжении, без посредников, нужно было только предоставлять регулярные отчеты о проделанной работе, что для нас не представляло затруднений. Кроме того, здесь уже я могла помочь в оформительских и прочих делах. Что я и делала. Мы смогли купить необходимую канцелярщину, которую раньше Ал. П. покупал за свой счет, а главное, оплачивать изготовление фотокопий с текстов – весьма дорогостоящий процесс, который Ал. П. также оплачивал из «семейных» денег. Теперь он смог нанять еще одну помощницу, Т. И. Понтрягину, библиотекаря РГБ, и она посвящала какое-то время просмотру газет и сбору наших материалов. Мы стали мечтать о покупке компьютера и составлении компьютерной базы данных. Но это счастье довольно быстро кончилось, и мы опять остались без денег.
В процессе работы накапливались материалы, сведениями о которых мы располагали (из разных источников), но самих статей в фондах РГБ не обнаруживалось по разным причинам – газеты уничтожены в связи с ветхостью, изъяты по цензурным соображениям, потеряны – было и такое! – и т. п. Таких материалов накапливалось с годами довольно много, и дважды, пока гранты давали такую возможность, Ал. П. организовывал мне командировку в Петербург, в Публичную библиотеку им. Салтыкова-Щедрина. Конечно, времени было мало, но я успевала сделать намеченное, чему в немалой степени способствовала помощь работников библиотеки. Они всегда готовы были помочь, понимая, что мое командировочное время – отмеряно, сразу же создавали обстановку доброжелательства. Особенно приятно мне было работать с отделом фотокопий. Лицо начальницы отдела расцветало улыбкой, как только она слышала, что материал – для работы Чудакова. Все, выполняемое по моим заявкам (и более ранним, самого Ал. П.), было всегда сделано очень хорошо и – никаких ошибок!
Ал. П. считал, что собранный материал достаточен – учтено несколько тысяч публикаций, это очень много, – и должен быть опубликован. Мы обсуждали с ним вопрос о том, как именно публиковать – может быть, частями, по томам… Потому что материал-то огромный. Подготовка к публикации, составление указателей – это была уже незнакомая мне работа.
По причинам, не связанным с работой над библиографией, сугубо семейным, мое участие в ней закончилось в конце 2003 года.
Необходимое пояснение
В тот год, когда А. П. с огромным напряжением делил свое время между научной работой и поездками на Левобережную – для сплошного просмотра газет, в доме нашего друга, моего школьного еще приятеля Г. И. Гаева он познакомился с Анной Ивановной Саввиной. В тот момент она оказалась на ранней (по особенностям производства, которым занималась, – совершенно далекого от гуманитарных дел) пенсии, вырастила дочь и располагала временем. Услышав увлеченный рассказ А. П. о замысле полной библиографии прижизненной критики Чехова, она предложила ему свою безвозмездную помощь по просмотру газет на Левобережной (А. И. жила в Зеленограде, и некоторая географическая близость к газетному залу тоже была немаловажной).
Жизнь его, можно сказать, изменилась. Главное и неоценимое свойство новоприобретенной помощницы было вскоре им оценено – и далее все возрастало в цене: сколько бы молодых чеховедок и библиотечных работников ни пробовал А. П. привлечь к техническому, казалось бы, делу просмотра газет, после всех приходилось, вслед за первой же его (обязательной) ревизией, все пересматривать – и находить пропущенные материалы. Только одна А. И. просматривала газеты сплошь, не пропуская ничего. Он не уставал восхищаться этим ее качеством.
Я не ставлю сейчас цели рассказать о замысле и о перспективе издания всего труда (работа над подготовкой уже начата). В разное время к этой огромной работе удавалось подключать разных людей, с разными функциями. И все-таки именно с конца 2003 года она практически остановилась – или, во всяком случае, резко замедлилась.