Она употребляла это прозвище, когда была особенно расположена к парню. Миша не обижался.
– Меня больше волнует улика. Ты можешь ее уничтожить. Отойди. – Эксперт установил на парапете кейс криминалиста и открыл крышку.
– Какая еще улика?
– Вчера я ознакомился с отчетом патологоанатома. И кое-что меня заинтересовало. – Эксперт извлек большую лупу, оценил ее прозрачность и высунул голову за край стены.
– Что именно тебя заинтересовало?
Миша не отвечал. Это был один из тех моментов, который поднимал его авторитет в глазах девушки.
– Ты можешь объяснить? – не терпелось узнать журналистке. – Нашел что-нибудь?
– Нашел. – Миша победно улыбнулся, убрал лупу и натянул латексные перчатки.
– Где?
– Дай твою камеру.
– Я сама сниму. Показывай.
– Газетный репортаж и уголовное дело – две большие разницы, Маша. – Устинов бесцеремонно забрал у девушки фотоаппарат. – Для вас главное – эффект, а для нас – точность.
Он несколько раз сфотографировал стену здания с разным фокусным расстоянием.
– Я ничего не вижу! – злилась журналистка, пытаясь заглянуть сбоку.
Миша достал из кейса нож и пластиковый пакетик.
– А теперь держи меня. – Эксперт встал у края крыши, готовясь нагнуться вниз.
– Как?
– Присядь и обхвати мои ноги.
Девушка выполнила его команду. Ее нос уткнулся в ягодицы старшего лейтенанта юстиции.
– Держи крепко!
– Если ты пустишь газы, я за себя не ручаюсь.
Миша наклонился. Журналистка слышала, как лезвие ножа скоблит по бетонной стене. Через минуту эксперт гордо продемонстрировал ей пакетик с каким-то содержимым.
– Что это значит? – Девушка пыталась рассмотреть пакетик.
– Это значит, что твое название статьи – «Крыша самоубийц» – никуда не годится.
– Не тебе меня учить, зазнайка!
– Теперь я уверен: здесь произошло не самоубийство, а убийство!
В заброшенной оранжерее ботанического сада МГУ в исправном состоянии находилась лишь комната в северном торце вытянутой конструкции. Там не было окон, толстые стены были сложены из пористых кирпичей, чтобы можно было поддерживать одинаковую температуру зимой и летом. Когда-то здесь в специальных условиях хранили семена цветов и овощей. Потом семена переместили в подземное хранилище, и опустевшее помещение приспособил для личных нужд аспирант-ботаник Олег Дерябин. Тут под нарастающий скрип кровати с панцирной сеткой проходила кульминация его свиданий со Стелой Сосеску.
Сейчас на старом матрасе лежала Лиза Малышко. Ее запястья и лодыжки были примотаны веревками к металлической кровати. А тот, кто ее связал, дремал на стуле, прислонившись к стене.
Игорь Васильевич Гребенкин дернулся из-за неспокойного сновидения и разлепил веки. В темноте ему показалось, что кровать пуста. Он метнулся к двери, но, когда распахнул ее, дневной свет выхватил беспомощный силуэт заснувшей на кровати пленницы.
Гребенкин потянулся и вышел на свет. За разбитыми стеклянными стенами оранжереи росли старые яблони. Скоро их ветки оживут, оденутся в листву, а там уж недолго ждать и россыпи нежных цветов, которые украсят деревья узорчатыми шалями.
Как на фотографии его погибшей дочери.
Игорь Васильевич помочился на старую грядку. Девка тоже, наверное, захочет облегчиться, подумалось ему. И тут же доброе намерение перечеркнула молния злости – да пусть обделается, сука!
Вчера ночью он пытался выпытать у Лизы правду. Катя не могла сама броситься с крыши. Это подтвердил и сутенер. Дочь говорила о сюрпризе. Ее глаза предвещали некое чудо, а не тот ужас, который он увидел!
Гребенкин готов был добыть правду у подружки дочери любым способом. Он даже бил девушку, но темнота не позволяла увидеть ее глаза. А без этого не понять – лжет шлюха или начала «колоться». Поэтому дальнейшую экзекуцию Гребенкин отложил до утра. Девчонка уже убедилась в его решимости, и теперь разговор пойдет быстрее.
Игорь Васильевич вернулся в комнату. Проснувшаяся Лиза Малышко затравленным взглядом следила за его приближением.
– Мне надо в туалет, – произнесла она.
– А мне надо узнать правду. – Гребенкин сел на кровать и правой рукой вцепился девушке в горло. – Ты была с Катей на крыше? Была?
– Да, – прохрипела Лиза.
– Что там произошло? Говори, сука!
Девушка задергалась, но из-за коротких веревок могла только извиваться. В порыве злости Гребенкин навалился на пленницу и двумя руками сжал ей горло. Лиза выгнулась, беспомощно разинула рот и выпучила глаза. Мучитель выждал полминуты и разжал пальцы. Лиза захлебнулась мучительным кашлем.
– Поняла, что будет, если соврешь?
Гребенкин достал пистолет и вдавил ствол в грудь девушки.
– А теперь отвечай. Кто убил Катю? Если не скажешь, я убью тебя. Считаю до трех. Раз, два…
– Ее никто не убивал.
– Ты издеваешься? – Гребенкин ударил Лизу в лицо. – Попробуем еще раз. Последний. Кто убил мою дочь? Раз, два…
– Она жива! – крикнула девушка.
Лицо мучителя оскалилось, рука напряглась, палец, лежавший на курке, слегка согнулся. Гребенкин поднял пистолет и сунул его Лизе под нос.
– Я буду убивать тебя медленно. Это травматический пистолет, но пули в нем настоящие. Сначала я выстрелю тебе в живот. Это очень больно. Потом в грудь. Твои мучения продолжатся. А если ты не заговоришь, я пущу пулю тебе в глаз. Это и будет мой счет. – Гребенкин по очереди направил пистолет в указанные точки на теле девушки. – Раз. Два. Три.
– Я признаюсь, я во всем признаюсь! – зашептала испуганная Лиза.
– Кто толкнул Катю с крыши? Начинаю счет. Раз!
– Я! Это сделала я!
Взгляд Гребенкина затуманился. Он сжал веки и затряс головой. Вот и все. Он добился своего – узнал, кто убийца. Дальше дело за малым – нужно покарать преступницу.
Когда мужчина вновь посмотрел на пленницу, Лиза увидела в его глазах мертвый холод.
Теперь Гребенкин говорил тихо:
– Поступим по справедливости. Катя умерла быстро. Ты тоже умрешь быстро. – Он направил ствол пистолета девушке в глаз.
– Стойте! Вы должны узнать, в чем заключался ее сюрприз!
Взгляды палача и жертвы встретились. Никто из них не отводил глаз.
Еще не открыв глаза, Марат Валеев ощутил под ладонью изгиб гладкого обнаженного тела. Его рука покоилась на женской талии. Он плавно сжал пальцы. Мозг заполнился сладким сиропом томления.
– Леночка… – прошептали пересохшие губы.
Марат инстинктивно придвинулся к женщине. Рука скользнула вверх и жадно стиснула грудь. Большую и тяжелую.
Что за дела? Марат дернулся и распахнул глаза. К нему качнулась пакля крашеных белых волос, и он увидел заспанное женское лицо.
– Хочешь еще? Доплачивай.
Девица широко зевнула и обдала его кисловатым отталкивающим дыханием. Марата пронзило воспоминание. Проститутка! Как там ее? Анжела или Олеся? Он поссорился со своей Леной, напился и нашел девицу на сайте «Нежная лилия». Она явилась под кайфом и, как дура, хихикала, ублажая его.
Блин! На кой она ему сдалась? Ах да! Он хотел вытянуть из нее сведения о Кате Гребенкиной и Лизе Малышко. Это был не пьяный разврат, а оперативное внедрение. Внедрение…
Марат откинул одеяло и свесил с кровати голые ноги. Ступня угодила в холодную слизь использованного презерватива. Ну, хотя бы об этом шлюха позаботилась.
– Тысчонку накинь – и продолжим. Ты такой славный… – Крашеная блондинка попыталась придать голосу нежность и приподняла ладошками объемную грудь. – Потрогай. А можешь и куснуть.
– Пошла на хрен! Проваливай! – взвился Марат, натягивая трусы.
– Урод! – фыркнула девушка.
Впрочем, оделась она быстро, не сделав ни одного лишнего движения и контролируя поведение недовольного клиента.
– Давай-давай! Выметайся!
Марат грубо вытолкал проститутку из номера и схватился за голову.
О чем они говорили? Девица что-то рассказала ему о Кате и Лизе. Вроде бы они делали тату в одном салоне, где девочкам Беспалого предоставляли скидку.
«Так эти сучки вот что удумали…» – всплывал из памяти рассказ проститутки.
Точно, она так их и назвала, как будто сама была святой!
«Катя и Лиза заказали одну и ту же бабочку на пояснице. Хитрые сучки одинаково стриглись, пользовались тем, что похожи, и подменяли друг друга во время месячных, чтобы не упускать выгодных клиентов. Одна из них показала родинку на бедре и хвасталась, что в школе укорачивала юбки до этой отметки. Мымра-директриса выгоняла девочек из школы, если длина подола была короче пальцев вытянутых по швам рук. А у нее родинка выше! Она прикольно демонстрировала, как во время проверки приспускала юбку, оголяя пупок. Директриса одобряла – все по правилам. Мы так ржали!»
К чему он запомнил этот бред? Его задачей было выяснить мотивы самоубийства или убийства девушек. И он задавал нужные вопросы. Но хихикающая Анжела-Олеся не хотела говорить о грустном.
Валеев оделся и покинул гостиницу. Он перешел дорогу и сел в свою машину, припаркованную вдоль улицы. Его глаза контролировали левое зеркало, чтобы вклиниться в плотный утренний поток автотранспорта. А вот и достаточный интервал!
Марат вывернул руль влево, газанул и выехал на дорогу. Сзади резко засигналили.
– Да пошли вы! – ругнулся оперативник.
Однако Валеева смутило, что его машина ехала как-то странно, как будто ее что-то тормозило. Марат глянул в правое зеркало и ниже задней дверцы заметил белую копну волос. Он узнал эти крашеные волосы! За машиной волочилась девушка-проститутка, прикованная к ручке автомобиля.
Марат в ужасе ударил по тормозам. Водитель сзади перестал сигналить, и в наступившей тишине Валеев услышал приближающийся вой полицейской сирены.
Алекс Баюкин, пригнувшийся к рулю черного «инфинити», с удовольствием наблюдал за одураченным опером, пытавшимся отстегнуть тело девушки, и за потрясенными свидетелями ужасной сцены. Заранее вызванные полицейские уже бежали к месту происшествия.