Сборник произведений — страница 133 из 237

Глава 25

— Папа! — закричала Эмма на следующее утро, когда он зашел на кухню, как будто его не было дома несколько недель и просто чудо, что он вообще вернулся.

Генри обнял дочь, вдохнув ее запах. Клубничный шампунь и хлорированная вода.

Он мог бы питаться этим запахом. Навеки остаться на маленьком необитаемом острове, если бы у него была бутылочка этого запаха для ежедневного приема.

Довольно скоро, подумал он, Эмма станет слишком взрослой. Она больше не будет восторженно вскрикивать «Папа!» каждый раз, когда он входит в комнату, не будет бросаться в его объятия и позволять ему зарываться лицом в ее волосы.

— У тебя протекают ботинки, — сказала Эмма.

— Да, это верно, — сказал он и отпустил ее, потом потянулся за чашкой и налил себе кофе. Он поставил ботинки рядом с кроватью, как делал всегда, почему-то забыв, что вчера ночью они побывали в озере вместе с ним. Лучше бы он забыл всю эту кошмарную ночь.

Поплавай со мной, Генри.

Возможно, если бы он внушил себе, что ничего не случилось, и проигнорировал мокрые ботинки, то воспоминание бы рассеялось, как дурной сон. Даже та часть, где Тесс сказала ему, что пора найти себе новое жилье.

Куда он может уйти? Его место здесь, рядом с семьей. Ради всего святого, это же его дом!

Тесс положила на тарелку Эммы жареные вафли, добавила резаную клубнику и увенчала блюдо взбитыми сливками из баллончика.

— Это тебе, милая, — сказала она и поцеловала Эмму в макушку. — Все так, как ты любишь.

Потом Тесс вернулась к столешнице, взяла часть газеты и сунула в руки Генри. Он опустил глаза. Это был раздел тематических объявлений: она обвела кружком список квартир, сдаваемых в аренду.

— Вчера вечером мама сделала какао для меня и Дэннер, — сказала Эмма, отрываясь от вафель. Вокруг ее рта остались следы от взбитых сливок.

— Как мило, — он сложил газету и сунул под мышку.

— Дэннер загадала ей загадку.

— Правда? — он смешал кофе с молоком.

— Ну да, — Эмма вытерла рот салфеткой и отложила вилку. — Дэннер любит загадки и хорошо разбирается в них. Хочешь услышать эту, папа?

— Конечно.

— Ты находишься в бетонной комнате без окон и дверей. Только четыре стены. Еще есть большое зеркало и стеклорез. Как ты выберешься наружу?

Генри почувствовал, как натянулась кожа на лице. Разумеется, он знал ответ, но сделал вид, что никогда не слышал его. Он бросил отчаянный взгляд на Тесс, словно ожидая, что она бросит ему спасательный круг, но она пожала плечами.

Значит, вот оно как.

— Как? — спросил Генри у Эммы. Немного кофе выплеснулось на пол из его чашки. Возможно, это другая загадка, которую она слышала в школе.

Но нет.

— Ты берешь стеклорез и аккуратно разрезаешь зеркало пополам. Потом ставишь половинки друг напротив друга, ложишься на пол и видишь зеркальный коридор. Ты заползаешь в этот коридор и вылезаешь наружу.

Эмма улыбнулась, довольная своей загадкой. Генри поставил чашку на стол и положил руки на стол, чтобы сохранить равновесие.

— Это Дэннер тебе рассказала?

— Она рассказала маме. Загадка была особая, только для мамы.

— Повезло маме, — сказал Генри и вгрызся в щеку изнутри.

— Сегодня утром у меня назначена встреча, — сказала Тесс, словно не замечая необъяснимую связь между Эммой и загадкой Сьюзи.

Генри лишь тупо кивнул. Ему хотелось схватить жену за горло и потребовать у нее рационального объяснения загадки Дэннер. Ему хотелось сказать: «Я же тебе говорил». Потом он вспомнил о частном сыщике.

— Как насчет Билла Лунда? — спросил Генри.

— Сюда на лето приехала одна женщина; она уже купила три моих картины и хочет, чтобы я написала еще одну для нее. Она снимает дом на Каунти-роуд и очень хочет, чтобы я встретилась с ней сегодня утром.

Генри молча посмотрел на жену, вцепившись в столешницу.

— Ты сможешь сам поговорить с этим Биллом? И присмотреть за Эммой, пока меня не будет дома? — слегка раздраженно спросила Тесс.

— Да, конечно, — почти шепотом ответил он. — Я в любом случае хотел взять отгул.

— Я скоро вернусь, — сказала Тесс.

Он кивнул, но ему хотелось встать на колени и начать умолять, чтобы она осталась. Не оставляла его с ними.

Потому что когда он посмотрел на свою дочь, деловито поглощающую сладкие вафли, то впервые увидел туманную фигуру на стуле рядом с ней. Смуглую девочку без глаз и носа, но с красивым округлым ртом, откуда вырывается гадкое хихиканье, которое, похоже, слышит только он.

Глава 26

— Я собираюсь выйти в сад, — обратилась Эмма к своему отцу. Переодевшись, она спустилась на кухню и увидела, как он наливает водку в апельсиновый сок. Он нервно и озадаченно посмотрел на нее.

— Отлично, Эмма. Мне нужно здесь кое-что сделать, — он сел за столик для завтрака с газетой, раскрытой на новостях спорта. Она заметила, что он на самом деле не читает, а притворяется.

Однажды Эмма видела документальный фильм о девушке с матерью-алкоголичкой, которая делала ужасные вещи, — например, устраивала сцены в универсаме и приходила пьяной на выпускную церемонию дочери. Эмма стала гадать, не становится ли ее отец алкоголиком. Это был лишь вопрос времени, пока он начнет приходить пьяным на родительские собрания и давать очередной повод для подозрений, что она умственно неполноценная.

Эмма вышла во двор через раздвижные двери. Она пробралась по саду и остановилась у пруда, чтобы поздороваться с золотыми рыбками. Они всплыли на поверхность с разинутыми ртами и стали просить покормить их на свой рыбий манер. Сплошные поцелуйчики. Эмма послала им в ответ воздушные поцелуи и вообразила себя Королевой Рыб, чья кожа покрыта золотыми мерцающими чешуйками.

Она оглянулась на дом и увидела размытую фигуру отца за окном на кухне. Он все еще просматривал газету. Она помахала ему, но он ничего не заметил.

Сейчас или никогда.

Она наклонила голову и быстро направилась к амбару.

Если сейчас она не заполучит дневник, то другого случая может и не быть. Мэл, которая собиралась навестить ее после ланча, ожидала от Эммы, что дневник будет у нее. Так или иначе, она чувствовала, что почти всегда разочаровывает Мэл. Будет приятно для разнообразия что-то сделать правильно.

Вчера вечером Эмма сообщила подруге по телефону, что ее родители наконец увидели надпись на деревьях.

— И что они сказали? — поинтересовалась Мэл.

Эмма закусила губу.

— Они вроде как обалдели. Это выглядело жутковато. Они вели себя так, словно кто-то написал на деревьях «Приди, Сатана» или что-то в этом роде. Как будто что-то напугало их.

Наступила тишина. Эмма услышала, как Мэл пыхает самокруткой из обертки для жвачки. Ее комната находилась в полуподвальном помещении, и родители редко проверяли, чем она занимается. Кроме того, она постоянно жжет благовония, чтобы скрыть запах.

— Интересно, — наконец сказала Мэл.

— Как думаешь, что это значит?

— Думаю, это значит, что нам пора лучше изучить тот дневник.

— Но…

— Что такое? — перебила Мэл.

Это невежливо.

— Просто забери этот проклятый дневник, — сказала Мэл.

— Ну, ладно, — пробормотала Эмма себе под нос, положив руку на металлическую ручку сдвижной двери амбара. — Ты можешь это сделать.

Она глубоко вдохнула и открыла дверь.

В амбаре было темно и пахло сырым цементом, опилками и старой смазкой. Она осмотрелась и увидела, что ее отец закрыл окна черным пластиком, закрепив листы степлером. Зачем? Чтобы отгородиться от света? Чтобы другие люди не заглядывали внутрь?

Она подумала, не стоит ли включить свет, но отказалась от этой идеи. Если она услышит приближение своего отца, то сможет спрятаться. Может быть, забраться в каноэ или заползти под брезент.

Она несколько секунд подождала, пока глаза не привыкли в полутьме и зрачки не расширились после яркого утреннего света. Когда она смогла различить силуэты каноэ, полок с инструментами и сверлильного станка, то направилась вперед, скользя из стороны в сторону, словно она каталась на коньках в замедленном движении, и испытывая сходные ощущения. Коробка с инструментами находилась прямо перед ней, она уже различала ее форму.

За ее спиной раздался тихий фыркающий смешок.

— Дэннер? — спросила Эмма и повернулась. Дэннер нигде не было; она услышала какое-то шарканье, но не смогла определить, откуда оно донеслось.

— Почему? — спросила Дэннер.

— Что «почему»?

— Ты так и не задала себе этот вопрос, Эмма. Почему твои родители так испугались, когда увидели послание, написанное на деревьях? Почему твой отец все эти годы прятал дневник и фотографии? И почему здесь этот тип?

— Какой тип? — спросила Эмма.

— Ш-ш-ш! — предостерег бесплотный голос Дэннер в темноте. — Обернись вокруг.

Эмма повернулась к коробке с инструментами и услышала какой-то звук впереди и слева от себя. Дверь, ведущая в комнату ее отца, уже была открыта, и он стоял там как темный силуэт, наблюдающий за ней.

Включился свет, и она поняла, что ее застигли с поличным. Какая идиотка! Мэл убьет ее, когда узнает об этом.

Но когда она прищурилась в ярком свете лампочек, то увидела, что человек, который застиг ее врасплох, — вовсе не ее отец. Это был незнакомый мужчина в коричневых брюках и рубашке, застегнутой на все пуговицы, со стрижкой ежиком и странной кривоватой улыбкой. Она крепко зажмурилась в надежде, что он исчезнет после того, как она снова откроет глаза. Возможно, ее родители правы и у нее действительно слишком буйное воображение.

Но нет.

Когда она открыла вновь глаза, то увидела, что человек направился к ней. Эмма повернулась и сорвалась с места так быстро, что потеряла шлепанец. Она рывком распахнула дверь амбара, выбежала в сад и во все горло закричала:

— Папа! Папа!

Глава 27

После отъезда Тесс Генри обнаружил в кухонном шкафчике бутылку шведской водки, оставшуюся после давней рождественской вечеринки, и сделал себе «отвертку». Ему нужно было как-то успокоить растрепанные нервы. Избавиться от туманного образа девочки, которую он видел. Когда она смеялась, то округляла рот и показывала ряды острых зубов, как у хищной рыбы.

Смешав вторую порцию и выбросив пустую картонку от сока, он посмотрел в окно и увидел Эмму, которая со всех ног мчалась по двору и выкрикивала его имя.

Он бросился во двор через дверь кухни, уверенный в том, что видит туманную девочку, бегущую следом за Эммой, преследующую ее.

— Там мужчина! — воскликнула она и припала к нему, вся потная и дрожащая. Он почувствовал, как гулко бьется ее сердце.

— Что? — спросил Генри. — Где?

— В амбаре.

И впрямь, навстречу ему пружинистой походкой направляется какой-то незнакомец. Генри посмотрел на часы: без пятнадцати десять. Вот дрянь; он совсем забыл про Билла Лунда.

— Все в порядке, Эмма. Это… друг. Прости, что он напугал тебя.

Эмма отцепилась от Генри и оглянулась через плечо на приближающегося мужчину.

— Тебе лучше подняться в свою комнату, милая, — сказал Генри.

Она повернулась к нему:

— Но, папа, кто…

— Никаких «но», — перебил дочь Генри. — Давай, беги, — он легко подтолкнул ее к открытой двери, и она направилась прочь, волоча по плиткам пола единственный оставшийся шлепанец. Лишь когда она ушла, он понял, что так и не спросил Эмму, почему она сама оказалась в амбаре.

Возможно, подружка подговорила ее заглянуть туда. Дэннер с острыми зубами.

— Я думал, что мы договорились на десять часов, — сказал Генри, когда Билл подошел к нему. — И вряд ли я согласился на то, что вы явитесь без спроса или станете обыскивать мой дом.

Билл Лунд покачал головой. У него были ясные голубые глаза и загорелая кожа. Ни шляпы с широкими полями, ни сигареты во рту.

— Дверь была открыта, Генри. Мне показалось, что я услышал шум внутри, поэтому я окликнул и вошел. Извините, что приехал немного раньше. Я не хотел так напугать вашу дочь. Я понятия не имел, что она там, поскольку искал вас.

Генри не поддался на эту уловку, но он мало что мог поделать. Если он устроит сцену и пригрозит вызвать полицию, это будет выглядеть так, словно ему есть что скрывать. Поэтому он изобразил благодушную улыбку и сказал:

— Ну, раз уж мы встретились, то почему бы не выпить по чашке кофе?

Он собирался придерживаться согласованного плана. Быть дружелюбным и предупредительным. Рассказать Биллу историю, которую придумали они с Тесс, и отослать его на все четыре стороны.

— В самом деле, почему бы и нет? — сказал Билл.

Генри не мог отделаться от ощущения угрозы, несмотря на добродушную, почти соседскую манеру общения Билла. Если сыщик начнет копать в нужных местах, если он узнает об исчезновении Сьюзи в то лето и заподозрит грязную игру, этот улыбчивый мужчина с ясными голубыми глазами может навсегда разрушить их жизнь.

В комнате было тихо, и Генри слышал стук собственного сердца. Он ждал, когда начнутся расспросы.

— Скажите, кто такой Дэннер? — вдруг спросил Билл Лунд.

— Что?!

— Дэннер. Ваша дочь в амбаре разговаривала с кем-то по имени Дэннер.

Генри с присвистом выдохнул.

— Это ее воображаемая подруга, — ответил он.

— Понятно, — кивнул Лунд.

«Сомневаюсь, что тебе понятно», — подумал Генри. Где-то в темном уголке своего мозга он снова услышал вопрос Эммы: Как ты умерла?

Снова наступила тишина.

— Вы знаете, где находится Валери?

Генри поколебался и прикусил щеку изнутри. Он вдруг задумался, может ли он рассказать Биллу о том, как прошлой ночью Уинни встретилась с ним у озера, переодевшись в Сьюзи?

Поплавай со мной, Генри.

— Понятия не имею, — ответил Генри. — Наверное, в Бостоне. У нее была семья там, и она отправилась туда после окончания колледжа.

— Значит, с тех пор вы с ней не встречались? — спросил Лунд, глядя в свою чашку.

— Нет.

— И вы не встречались со Сьюзи и ничего не слышали о ней?

— Нет.

— То же самое относится и к вашей жене?

— Да.

— Мне жаль, что Тесс здесь нет. Мне хотелось бы побеседовать и с ней.

— Она уехала на встречу с клиентом, который хочет заказать у нее картину, — объяснил Генри.

Даже это прозвучало как ложь. Генри приложил ко лбу тыльную сторону ладони и почувствовал, что начал потеть. Тогда он сделал большой глоток коктейля, и водка с соком словно прожгла дыры в его изжеванных щеках.

— Значит, в другой раз. — Билл встал, и Генри поднялся вместе с ним. Неужели он так легко отделался? Это не похоже было на допрос с пристрастием, которого он ожидал.

— Значит, сегодня вы собираетесь в колледж? — спросил Генри.

— Да, — ответил Билл. — Мне там тоже нужно кое с кем встретиться.

— Вот и отлично, — с вымученной улыбкой сказал Генри. Он надеялся на большее — на подробности о том, кого Билл собирается увидеть и что он может предпринять в дальнейшем.

— Спасибо за то, что уделили мне время, — сказал Билл и протянул руку.

— Никаких проблем, — ответил Генри, чьи скулы уже свело от улыбки. Рука Билла оказалась сухая и теплая; его собственная рука была похожа на дохлую рыбу.

Генри проводил Билла до раздвижной двери во двор и открыл ее. Билл вышел на дорожку, потом остановился и повернулся к Генри.

— Выходит, вы не знаете, что она вернулась? — спросил он.

У Генри перехватило дыхание.

— Кто? — писклявым голосом спросил он.

Это Сьюзи. Она вернулась.

— Валери. Она здесь, в городе.

— Ох, — Генри облегченно вздохнул. — Нет, я не знал об этом.

Билл снова улыбнулся и кивнул, но Генри был уверен, что за этой улыбкой он втайне потешался над собеседником, который показал себя никчемным лжецом.

Глава 28

— Не возражаете, если я закурю?

Тесс покачала головой. Она смотрела, как Клэр запускает руку в сумку из тисненой кожи, достает серебряный портсигар и вынимает сигарету. Под крышкой портсигара было прикреплено зеркальце.

«Ты ставишь половинки друг напротив друга, ложишься на пол и видишь зеркальный коридор».

Хитроумная загадка, которую Тесс не слышала уже давным-давно. Она гадала, откуда Эмма могла узнать о ней, и пришла к выводу, что Эмма слышала загадку от Генри в один из вечеров, когда он был пьян. Рассказал и забыл, поэтому он выглядел таким растерянным, когда снова услышал ее.

Но что, если он ничего не говорил Эмме?

Тесс покачала головой. Этого не может быть.

Клэр прикурила сигарету от коробка спичек на кофейном столике, затянулась и посмотрела на Тесс через дымовую завесу.

Они сидели в гостиной дома, который снимала Клэр. Деревянный пол был натерт до блеска. Все вокруг было белое: стены, мебель и даже крошечные чашки, в которых Клэр подала эспрессо. Цветовое однообразие нервировало Тесс; с таким же успехом можно было бы оказаться в черном шатре. В таком месте могло случиться все, что угодно.

За окном порхала колибри; переливчатые малиновые перья на горлышке птицы давали отдых глазам. Когда Тесс уже была готова указать пальцем на колибри, та улетела.

— Очень жаль, — сказала Клэр и протянула портсигар Тесс. — Хотите сигарету?

— Я… — она хотела сказать, что не курит после окончания колледжа. — С удовольствием.

Может случиться все, что угодно.

Клэр прикурила сигарету для Тесс. У нее были потрясающие руки: сплошные мышцы и сухожилия. Это были руки скульптора, и Тесс уже хотелось нарисовать их. Она представила свои этюды, — лист за листом с изображением рук Клэр под всевозможными углами, — как она держит сигарету, мелет кофе, разбивает яйцо. Яйцо в руке Клэр будет одним из самых изысканных предметов, которое Тесс сможет изобразить.

Странно и непривычно. Так могла бы подумать прежняя Тесс, описанная в дневнике Сьюзи. Та самая Тесс, чьи широко распахнутые глаза жадно впитывали каждую мелкую деталь; та самая Тесс, которая ожидала чудес в повседневной жизни и находила их просто потому, что верила в их существование.

Сигарета оказалась непривычно сладкой, словно засахаренные лепестки фиалки, которые она пробовала лишь раз в жизни, на свадебном торте. Не на своем, а на чьем-то чужом торте. У них с Генри не было свадебного торта; они разделили между собой пинту мороженого, пока дожидались поезда в Монреаль, где собирались провести выходные в качестве новобрачных. Это было шоколадное мороженое с мятой. Забавно, как романтично все выглядело в то время. Генри оставался в костюме, который он одолжил у своего отца, и кормил ее мороженым с пластиковой ложечки, заливаясь смехом, когда мазал ей по носу и наклонялся, чтобы слизать растаявшие остатки.

Тесс внушила себе, что не нужно затягиваться, но глубоко вдохнула дым и нашла это ощущение приятно опьяняющим. О господи. Почему она столько лет отказывалась от этого?

— Расскажите о себе, — попросила Клэр.

Тесс со смехом выпустила дым из груди, которая теперь казалась какой-то пустой. Вернее, опустошенной.

— Мне особенно не о чем рассказывать, — ответила она и поудобнее устроилась на диване.

Может случиться все, что угодно.

— О, я в этом сомневаюсь, — сказала Клэр. — Правда, сомневаюсь.

Выговор Клэр смутно беспокоил Тесс. Он был похож на европейский, но не поддавался четкому определению. У Клэр были короткие угольно-черные волосы, зеленые глаза и необычно высокие скулы. Она носила легкий макияж, и от нее веяло кардамоном. Судя по тому, какая она подтянутая и мускулистая, она явно привыкла держать себя в форме. Вероятно, она ненамного старше Тесс.

Тесс пожалела, что она не выбрала что-нибудь более элегантное, чем холщовые брюки и черную футболку.

— А как насчет вас? — спросила она. — Откуда вы?

— Отовсюду понемногу, — улыбнулась Клэр. — У меня была галерея в Санта-Фе, но в прошлом году я продала ее. Теперь живу в Нью-Йорке, а до того жила в Праге.

— Прага… — повторила Тесс и подумала о том, как раньше они с Генри собирались пешком путешествовать по Европе и осматривать старинные города. Если не считать короткой поездки на выходные в Монреаль, Тесс никогда не была за рубежом.

Тесс стала изучать сигарету, которую держала в руке. Рядом с фильтром на бумаге был виден коричневый ромбик с деревом внутри. Явно не американские. Если бы она путешествовала по Европе, то могла бы курить такие сигареты. Могла бы сейчас блеснуть познаниями и назвать марку.

— Позвольте объяснить, зачем я пригласила вас сюда, — сказала Клэр. — Как я уже сказала по телефону, мне очень понравилась ваша работа.

Тесс улыбнулась. Она не представляла, каким образом ее маленькие холсты с клумбами и лейками могли привлечь внимание этой женщины.

Ее взгляд вернулся к рукам Клэр. Они были почти мужские на вид, что как-то не вязалось со всем остальным.

Хрупкое и изящное голубое яйцо малиновки выглядело бы наиболее эффектно в руке Клэр. Ей вдруг захотелось прикоснуться к этим рукам, провести пальцами по угловатым костяшкам и выступающим сухожилиям. Они напоминали кошачьи лапы, и она подумала о том, как кошки потягиваются и когтят воздух вытянутыми лапками.

Очень странно. С какой стати ей захотелось прикоснуться к рукам другой женщины? Такое желание могло бы возникнуть у юной Тесс, студентки колледжа. Но не у этой Тесс — здравомыслящей матери, которая следит за своими счетами, заполняет кладовку банками самодельного клубничного джема и смотрит за тем, чтобы Эмма не выходила под дождь без зонтика.

— Но я чувствую, что чего-то не хватает, — продолжила Клэр.

— В самом деле? — Тесс потеряла нить разговора, забывшись в своих мыслях.

— Я смотрю на ваши картины и чувствую, что чего-то не хватает, — взгляд ее зеленых глаз уперся в Тесс.

— Не хватает? — Тесс закусила губу. Обычно такое замечание вызвало бы у нее защитную реакцию, но в устах Клэр оно звучит примирительно.

Клэр кивнула и сделала глоток эспрессо.

— Я ощущаю что-то под поверхностью замысла. Что-то нетронутое. То, что я хочу видеть в картине, которую вы напишете для меня.

— Прошу прощения? — пробормотала Тесс.

Разве она уже согласилась написать картину? И чего именно хочет эта женщина?

Тесс выпрямилась на диване, готовая к вежливым оправданиям и быстрому уходу.

— Страсть, — сказала Клэр. Она подалась вперед и положила руку на запястье Тесс, которая получила такой неожиданный электрический толчок, что тихонько ахнула. Клэр с улыбкой удержала ее руку и добавила: — Вот чего не хватает.

Глава 29

Засыпание и пробуждение. Облака в небе. Облака у него в голове, на обратной поверхности сомкнутых век. Красивые картинки. Пушистые кролики. Блуждающие огоньки. И лось (о, боже, только не лось!).

Когда-то давным-давно Генри, Тесс и Эмма лежали вместе в ярко раскрашенном гамаке, подвешенном между деревьями, наблюдали за облаками и окукливались. Мир казался таким надежным и безопасным. Таким идеальным местом. Скоро они встанут и зажгут костер. Сделают еще больше сладких сэндвичей с дымком. Снова будут обмениваться глупыми шутками.

Тук-тук.

Кто там?

Буу.

Буу, это кто?

Почему ты плачешь?

Генри услышал всплеск и открыл глаза. Мир вращался вокруг него. Он вовсе был не в гамаке, а в пластиковом шезлонге рядом с бассейном, с пластиковым стаканчиком водки в руке. Эмма только что нырнула «бомбочкой». Генри увидел, как его дочь поднялась на поверхность. Но не мог сделать то же самое. Его глаза непроизвольно закрылись. Он находился в этот момент под облаками, на дне собственного бассейна.

— Эй, папа! Смотри, я лягушка!

Как славно, милая. Так замечательно. Так здорово быть лягушкой. Ква-ква, прыг-прыг.

Генри вновь подумал о лягушках в аквариуме. О раздувшихся, позабытых трупах. А потом исчез, словно кто-то щелкнул выключателем в его мозге. Ты пил с семи утра и почти не спал с прошлого вечера, — вот что это за выключатель. Теперь он был вместе с лягушками: они плескались, квакали, пытались вырваться на свободу. Его дочь — тоже лягушка. Она квакает и плещется. Так много бессмысленного плеска.

Генри не мог открыть глаза.

— Она утонет в этом бассейне, — обратился Генри к Тесс какой-то потаенной частью своего мозга, затерянной в прошлом. Голос рока и судьбы. Черная грозовая туча на горизонте. — Ты должна была разрешить мне засыпать его. Здесь мог быть теннисный корт или зеленая лужайка.

Генри вынырнул на поверхность и с трудом разлепил глаза. Он увидел лишь ноги. Тонкие ножки, скрещенные в воздухе. Торчащие из резиновой внутренней трубы. Она застряла и бьется под водой, отчаянно стараясь вырваться.

О господи! Генри скатился с шезлонга и моментально оценил ситуацию. Он поднялся на ноги и бросился вперед. Его малышка тонула прямо у него на глазах. Он всегда знал, что так и будет. Тысячу раз видел это в ночных кошмарах.

Он услышал, как вновь обращается к Тесс: Я же тебе говорил.

Генри побежал к бассейну, но зацепился за белую деревянную скамью, где он обычно садится у края воды. Тесс называет ее «спасательной скамьей».

Он с треском упал, словно рухнувшее дерево. Словно дерево во дворе, которое превратилось в каноэ. Сто двенадцать годовых колец и нелепая лодка, которая никогда не будет спущена на воду.

Он ударился головой о бетон и разбил голову. Вот мои мозги, — подумал он. — Вот и вся жизнь.

Что, если время движется не линейно?

Что, если можно вернуться обратно?

Ты ставишь половинки друг напротив друга, ложишься на пол и видишь зеркальный коридор.

Буу, это кто?

Почему ты плачешь?

Плеск, плеск. Кто-то загребает воду. Кто-то прыгнул в бассейн к Эмме. Плеск, кряхтение, звуки борьбы. Эмма кашляет, давится и плачет. Генри приподнимает голову, — двухтонную раздутую голову, — и кровь из раны надо лбом заливает ему глаза.

Сьюзи вынесла Эмму из бассейна. Только это не Сьюзи. Это он сам в светлом парике. Парик падает, и он видит темные спутанные волосы и белую футболку.

Генри уверен, что видит себя, молодого бравого парня из колледжа, который вытаскивает свою дочь из воды. Того Генри, которым он должен был оставаться.

Фигура стала приближаться с Эммой на руках. Генри закрыл глаза, страшась заглянуть в собственное лицо и уверенный в том, что если это случится, то нынешний Генри, — слабый, жалкий, пьяный Генри, — просто рассыплется в горстку бесполезных атомов.

Эмма выплюнула воду и стала заливаться плачем, громко крича:

— Папа, папа, папа!

Генри задержал дыхание, сосчитал до трех и открыл глаза.

— Привет, Генри, — сказал человек, и Генри увидел, что это вовсе не мужчина, а женщина. Женщина с самыми сильными и красивыми руками, которые ему когда-либо приходилось увидеть. Но, присмотревшись внимательнее, Генри заметил диагонально перекрещенные полоски шрамов на коже, покрывающие ее руки, словно рукава.

— Уинни? — прошептал Генри и наконец перевел взгляд с рук на лицо женщины.

— Похоже, тебе понадобится наложить швы, — сказала Уинни.

Генри с шумом выпустил воздух из легких, и все вокруг померкло у него перед глазами.

Глава 30

Страсть?

Вот дерьмо.

Тесс надела солнечные очки, включила заднюю передачу и начала пятиться от коттеджа с мансардой, крытой блеклой серой черепицей. Клэр стояла на крыльце и махала ей рукой, в которой держала зажженную сигарету.

Тесс увидела, как колибри на мгновение вернулась, описывая зигзаг над головой Клэр. Та посмотрела вверх, лукаво улыбнулась и указала на птицу.

Тесс кивнула и улыбнулась. Она выехала с подъездной дорожки.

Клэр попросила ее обдумать предложение и позвонить в ближайшие два дня. Она упомянула о том, что Тесс получит «хорошую компенсацию» за свою работу.

— Даже если вы откажетесь, мне будет приятно снова встретиться с вами, — сказала Клэр. — Мы могли бы позавтракать вместе.

Тесс пообещала позвонить. Теперь ее руки подрагивали, когда она хваталась за рулевое колесо «Вольво». Она внушила себе, что дело в никотине, но это была неправда.

Дело в том, что Клэр оказалась права. Женщина, едва знакомая с ней, увидела суть за неказистыми пионами, торчащими из ржавых леек; она увидела влажные плотоядные цветы, похожие на богов, которые заглатывают людей целиком.

Кожа Тесс до сих пор горела от ее прикосновения.

Это напоминает ей… что? Какое-то давно забытое чувство.

Она была слишком взвинчена, чтобы сразу же отправиться домой; Тесс понимала, что любое волшебство, произошедшее между ней и Клэр, рассеется как дым, когда она увидит Генри и Эмму. Когда она вернется к обычной жизни с пионами, торчащими из леек. Немного впереди она заметила поле с люпинами и притормозила там. Как правило, она всегда брала несколько цветов домой для зарисовок. Тесс представила, как делает это, словно актриса в кино. Актриса в черной футболке и холщовых брюках, которая играет свою лучшую роль: достает ведро из багажника, наполняет его водой из канистры, а потом спешит домой, чтобы живописно расположить собранные цветы, запечатлеть образ на холсте, пока их жизненная сила еще не иссякла, пока они не начали увядать.

Нет! — закричала она своему призраку, который уже выбрался из автомобиля. — Прекрати!

Это было похоже на фильмы ужасов, где девушка делает что-то угрожающее, — встает под душ, открывает дверь, идет в подвал, — и публика стонет «нет, только не это», ощущая дыхание безжалостной судьбы в глубине своих набитых попкорном желудков.

Прекрати это.

— Страсть, — прошептала она, вцепившись в руль. — Вот ведь какое дерьмо.

Именно Сьюзи в конце концов свела вместе Тесс и Генри еще в начале их выпускного года.

— Совершенно ясно, что ты влюблена в него, — обратилась она к Тесс.

— Не думаю, что ему это ясно, — сказала Тесс, дергая ворсинки на свитере.

Они курили травку в надземном стеклопластиковом туннеле, соединявшем здания факультетов скульптуры и живописи. Дело было утром, и охранник Дуэйн уже совершил обход этой стороны кампуса. Когда вы находились здесь ночью, то чувствовали себя рядом со звездами. Тесс иногда представляла два здания, соединенные туннелем, как космическую станцию на околоземной орбите. Труднее всего было спуститься с небес на землю.

— Так скажи ему, — посоветовала Сьюзи, выдохнув клуб дыма.

— Не могу, — ответила Тесс. Она пыталась уже тысячу раз, намекала как только могла. В конце концов она практически смирилась с поражением. Кроме того, если она будет откровенна с ним и прямо скажет о своих чувствах, а он не ответит взаимностью (она была почти уверена, что так и есть), это навсегда испортит их дружбу, чего ей меньше всего хотелось.

— Жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от своих чувств, малышка, — сказала Сьюзи. Она протянула «косяк» Тесс и встала. — Подожди меня здесь, — добавила она и направилась к зданию скульптурного факультета, где работал Генри.

— Что ты делаешь? — спросила Тесс, уже догадываясь и страшась этого. — Ты ведь ничего ему не скажешь, правда?

— Не беспокойся. Просто оставайся здесь.

Тесс показалось, что она ждала целую вечность. Она лежала на спине, смотрела на звезды и представляла, что находится в космосе и летит через вселенную без руля и ветрил.

Когда она уже была готова передумать и вернуться на факультет живописи, появился Генри.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — отозвалась Тесс. Он опустился рядом с ней и принялся ковырять дырку в джинсах. Они немного помолчали. Тесс показалось, что ее сердце провалилось вниз и бьется в животе. Что Сьюзи сказала Генри? Что она сама может сказать теперь?

Жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от своих чувств.

— Помнишь тот сон, о котором ты рассказал, когда мы познакомились? — наконец прошептала Тесс. — Насчет коровы на лугу?

Генри улыбнулся.

— Да, я много думал о нем. Это нечто вроде экзистенциальной головоломки. Я имею в виду, знаем ли мы, кто мы такие на самом деле? Я думаю, что сижу здесь рядом с тобой, но что, если я на самом деле корова на лугу или парень, который лежит в коме?

— Тогда вся жизнь может оказаться сном, — сказала Тесс, глядя на звезды.

— Верно, — отозвался Генри. — И как нам жить со знанием, что такая возможность существует? Это добавляет вещам совершенно особый смысл, ты согласна?

Тесс улыбнулась.

— Думаю, мы должны гарантировать, что видим самый лучший сон из всех возможных, — сказала она.

И тогда он поцеловал ее.

Позже, когда она спросила, что ему сказала Сьюзи, он лишь покачал головой.

— Ничего, — ответил он, и его взгляд сфокусировался на точке над ее плечом; только спустя годы она узнала, что это означает умышленную ложь. — Она просто сказала, что ты сидишь здесь и ждешь меня.

Глава 31

Генри не понадобилось накладывать швы. Уинни смогла оживить его, крепко упираясь костяшками пальцев в его грудину и массируя ее с такой силой, что когда он очнулся, то ему показалось, будто она мнет его сердце как кусок мягкого теста. Уинни остановила кровотечение над глазом и наложила бактерицидный пластырь из аптечки первой помощи в ванной. Потом она сделала кофе и горячее какао для Эммы.

— Дэннер тоже хочет какао, — сказала Эмма.

— Дэннер?

— Невидимая подруга, — объяснил Генри.

— Я отлично вижу ее, папа.

Эмма сидела на табурете за длинным столом, упираясь босыми ногами в нижнюю перекладину. Она смотрела на соседний табурет слева от себя, где Дэннер терпеливо дожидалась своей чашки какао.

Уинни улыбнулась, передала Эмме другую чашку и подмигнула ей.

— Я положу ей двойную порцию взбитых сливок, — сказала она. Потом посмотрела Эмме в глаза и добавила тихим, заговорщицким голосом: — Знаешь, у меня была подруга, которую никто не понимал.

— Правда? — спросила Эмма. Она заерзала на краю табурета, постепенно наклоняясь к Уинни.

Уинни кивнула.

— А другие люди могли ее видеть?

Уинни покачала головой:

— Да, но не вполне. Не так, как я ее видела.

Генри сидел, откинувшись на стуле, и наблюдал за перемещениями Уинни, как будто заглядывая в другое измерение, — в какое-то время и место, где он женился на другой женщине. Возможно, в этом варианте действительности его жизнь сложилась удачно. Возможно, их взаимной любви оказалось достаточно для обоих. Возможно, она не собирается выставить его из дома, чтобы он жил в амбаре, или вручить ему газету с объявлениями об аренде квартир.

Уинни сняла свою мокрую одежду и надела тренировочные штаны и футболку Тесс. Она оказалась заметно выше Тесс, поэтому закатала и без того короткие штаны, превратив их в бриджи. Ее собственная одежда и промокший парик висели на палке для занавески в ванной.

— Выпей это, — сказала Уинни и поставила перед ним чашку горячего кофе. — Я пока займусь сэндвичами.

Помидоры. Салат-латук. Копченая индейка. Швейцарский сыр. Ржаной хлеб. Горчица грубого помола. Уинни как будто знала, где хранятся все продукты на кухне. Умом Генри понимал, что это обстоятельство должно озадачить и даже встревожить его, но вместо этого ему было легко и приятно. Он блаженно улыбался Уинни.

— Ты спасла жизнь моей дочери, — сказал он.

Эмма отодвинула какао и посмотрела на отца, потом на Уинни и на невидимую девочку рядом с собой. Ему показалось, или Эмма выглядела испуганной, когда смотрела на пустое место, где должна была находиться Дэннер?

— Пей свой кофе, — сказала Уинни, нарезая помидор. Сок брызнул на разделочную доску, и он посмотрел, как она облизала пальцы. Генри подумал, что если бы они были женаты, то это был бы один из знакомых жестов, которые он бы полюбил, и дожидался того момента, когда Уинни, — его Уинни, — будет облизывать пальцы, нарезая помидоры для ужина.

— Вы уверены, что у него нет сотрясения мозга? — спросила Эмма. — Он выглядит немного обалдевшим.

Уинни подняла голову, не отрываясь от работы.

— Разве твой папа не всегда выглядит слегка обалдевшим? Когда мы дружили в колледже, так оно и было.

Эмма засмеялась.

— Серьезно, — сказала Уинни. — С ним все в порядке. Немного еды и кофе, и он будет как новенький.

Когда она закончила готовить сэндвичи, то дала Эмме тарелку и спросила, не согласятся ли они с Дэннер немного посмотреть телевизор в гостиной.

— Нам с твоим папой нужно поговорить, — объяснила она.

Эмма кивнула и оставила их наедине. Иногда Эмма кажется взрослым человеком в теле ребенка — проницательной и умной не по возрасту. Такая серьезная девочка: вечно что-то считает, выправляет, приводит вещи в порядок. Генри вспомнил тот день, когда во дворе упало старое дерево и какой испуганной выглядела Эмма, когда сказала: «Может быть, это знамение». Она верит в знамения и понимает, когда вселенная посылает предупреждение.

— Она бы утонула, — сказал Генри, и его глаза наполнились слезами. Он выглядел жалко и понимал это. Он самый недостойный мужчина на свете. Негодный отец и неверный муж. Может быть, Тесс была права. Возможно, им всем будет лучше, если он найдет себе другое место для жилья. Но мысль о расставании со своим домом и семьей была невыносима для него. Генри был уверен, что это убьет его.

— Ты этого не знаешь, — сказала Уинни.

Она начала гладить голову Генри, утешать его, словно маленького мальчика. Генри прислонился к Уинни и посмотрел на ее руки, на красивые узоры из шрамов, которые заканчивались у запястий. Шрамы пересекались, образуя ряды длинных ромбов, похожих на рыбью чешую. Может быть, эта его жена из другого измерения, — на самом деле русалка. Может быть, она уведет его жить под водой.

Под водой.

Вниз, вниз, вниз. Камни в ее одежде.

Его пробрал озноб, и он отстранился от Уинни.

— Что ты там делала? — спросил Генри с внезапным осознанием трезвеющего человека.

— Я пришла повидаться с тобой. Извиниться за тот нелепый фокус вчера ночью и попытаться все объяснить. Понимаешь, две недели назад я получила открытку…

— Но я тебя не слышал. Ты не приехала на автомобиле.

Его подозрения усилились.

— Я остановилась на обочине и прошла через лес. Через скульптурный сад Тесс.

— Ты видела грот? — спросил Генри. У него немного заплетался язык, и «грот» вышел похожим на «рот».

— Да, видела.

— Выглядит жутковато, да?

— Это красивое место для поминовения, — возразила Уинни.

— Хочешь знать один секрет? — спросил Генри и наклонился к ней. Он еще был достаточно пьян, чтобы делиться секретами.

— Какой?

— Иногда мне кажется, что Сьюзи все еще здесь, — шепотом сказал он. — Думаю, она нашла обратный путь.

Ты ставишь половинки друг напротив друга, ложишься на пол и видишь зеркальный коридор. Заползаешь в этот коридор и вылезаешь наружу.

— В последнее время я гадаю о том, не она ли стоит за всем, что происходит с нами, — продолжил Генри.

Уинни улыбнулась.

— Иногда мне тоже так кажется, — ответила она и прикоснулась к пластырю над левым глазом Генри.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Генри вспомнил, о чем он думал, когда смотрел, как Уинни выносит Эмму из бассейна; ему каким-то образом казалось, что она — это он сам. Когда он посмотрел ей в глаза, то подумал, что Уинни может видеть все, что с ним произошло за последние десять лет. Как одно разочарование следовало за другим и как ему не удалось обрести счастье для себя и Тесс, к которому он сначала так стремился. И Генри был уверен, что для Уинни все сложилось точно так же. Он увидел в ее глазах такую же пустоту, как у себя, поэтому сказал:

— Мы заслуживали больше того, чем получили.

— Возможно, — ответила Уинни. Потом она наклонилась и слегка поцеловала Генри в лоб над лейкопластырем.

— Уинни, — прошептал он, и само ее имя стало похоже на спасательный плот, за который он цеплялся. Но это даже не ее настоящее имя, верно? Когда он познакомился с ней, ее звали по-другому и она писала стихи, пронизанные горечью, — стихи о предсмертных записках и о заблудших душах, затерянных во времени. Нервная, издерганная девушка, которая избегала взгляда в глаза. Как ее звали раньше? Кажется, Билл Лунд называл это имя сегодня утром, но, как ни странно, сейчас Генри не мог вспомнить.

Все, что он помнил, — все, что имело значение, — это то, что Сьюзи превратила ее в кого-то еще. Она дала Уинни оружие, новую стрижку и новое имя. Генри хотел спросить Уинни, что стало с тем старым «винчестером», но его нетрезвый ум начал двигаться по кругу.

— Ты что-то сказала насчет открытки?

Уинни кивнула:

— Я получила ее две недели назад. Из Вермонта. На лицевой стороне была фотография лося, а на обратной стороне надпись: «Разоблачение — это свобода. Для того чтобы понять природу вещи, ее нужно разобрать на части».

— Прямо как у Спенсера, — сказал Генри.

Уинни снова кивнула:

— Знаю, мачеха сказала мне. Она также сказала, что его отец нанял частного сыщика. Так или иначе, когда я получила открытку, то решила вернуться и оглядеться по сторонам. Хорошо, что я это сделала. Я вошла в хижину, и там все осталось по-прежнему, Генри. Точно так же как перед нашим отъездом. Это было довольно жутко, словно попасть в то место, где время остановилось на месте. Типа «Сумеречной зоны». Я остановилась там, прибралась и привела все в порядок.

Генри понимающе кивнул.

— Этот частный сыщик уже здесь. Ты встречалась с ним?

Она отрицательно покачала головой.

— Должно быть, он поговорил с твоими родственниками, потому что знал, что ты тоже здесь. Он приходил сюда сегодня утром. Когда он ушел, то отправился в колледж. Ему не понадобится много времени, чтобы узнать о хижине, если он еще не знает.

— Ничего страшного, — сказала Уинни. — Там все вычищено до блеска, и он не найдет ничего, кроме меня.

— Думаю, это само по себе покажется ему интересным, особенно если ты будешь ходить, переодетая в Сьюзи, — Генри не мог удержаться от подколки. — Ты же не ожидала, что снова одурачишь меня, когда пришла сюда в таком виде?

Уинни негодующе покачала головой:

— О, боже, нет… дело не в этом. Просто я боялась приходить сюда. Я не знала, хватит ли мне смелости встретиться с тобой лицом к лицу. Когда я одета как Сьюзи, это придает мне силы. Заставляет меня ощущать, что я способна на вещи, которые не могу сделать сама. А когда я ношу ее старую одежду, Генри, то чувствую себя так близко к ней! Как будто она снова со мной, и я снова цельная. Последние десять лет я была полуживой и брела по жизни, словно во сне. Когда я впервые надела ее одежду, то как будто проснулась. Какой в этом смысл?

Генри не думал, что в этом есть какой-то смысл, но предпочел промолчать. Возможно, это имело такой же смысл, как вера в то, что невидимая подруга его дочери может оказаться мстительным духом.

— Тогда откуда взялись эти открытки? — спросил он.

Уинни пожала плечами:

— Вы с Тесс получали открытки?

— Нет.

Она кивнула с таким видом, словно ожидала подобного ответа, потом посмотрела в кофейную чашку.

— Это тебе не кажется странным?

Ему не понравилось, как она посмотрела на него. С подозрением во взгляде.

— Ты думаешь, это я послал их? Какого дьявола мне это нужно? Зачем мне рисковать своей жизнью?

— Я не говорила, что это ты.

— А кто тогда? Тесс? Думаешь, это сделала она?

Уинни едва заметно приподняла бровь.

— О господи! — Генри фыркнул, разбрызгивая горячий черный кофе, и начинает смеяться. — Это полная чушь, Уинни.

— Открытки были отправлены из Вермонта, Генри. Вы с Тесс их не получали. Больше никто, — по крайней мере, никто из живых, — не смог бы процитировать фразы из манифеста. А еще этот грот…

— Грот?

— Когда она соорудила его?

Он пожал плечами:

— Кажется, она приступила к работе пару недель назад.

— Примерно в то время, когда были разосланы открытки.

— Это совпадение, — сказал Генри.

Уинни с присвистом втянула воздух сквозь зубы.

— Сьюзи научила тебя тому, что случайных совпадений не бывает, Генри.

Нет. Это неправильно.

— Сьюзи говорила, что мы должны разбирать вещи до самой сути, — возразил Генри. — Что вселенная была создана в состоянии хаоса.

Уинни кивнула.

— И в этом хаосе есть закономерности. Случайных совпадений не существует.

Генри позволил этим словам впитаться в мозг, пропитанный водкой. Неужели Уинни права? Неужели это та правда, которую они так старались доказать, разбирая все на части? Что они могли разнести все вокруг, даже кого-то убить, но хочешь или нет, существуют связи и закономерности, которые нельзя разрушить. Ни временем, ни даже смертью. Никакое вино и водка не могут избавить от этого.

Генри прикоснулся к брелоку в виде гадательного шара на цепочке: это было еще одно доказательство правоты Уинни.

Глава 32

Там, на дне бассейна, было лицо. Лицо, которое улыбалось ей, пока она барахталась вверх ногами, застрявшая во внутренней трубе. Это была Дэннер, только другая. Пугающая Дэннер с бледной и морщинистой кожей.

«Вот как умирают дельфины», — подумала Эмма. Застревая в рыболовных сетях и кусках пластика. Поэтому они всегда срезали пластиковые кружки с упаковок содовой воды по шесть банок. Чтобы морские животные не попадались в ловушку. Она изо всех сил старалась освободиться, но ее бедра словно попали в тиски, и она не могла вывернуться. Она смотрела вниз, на лицо.

У меня есть секрет, — прошептала Дэннер. Ее светлые волосы были распущены и плавали вокруг лица туманным ореолом. Может быть, она была ангелом… или русалкой. Да, русалкой. В ее волосах извивались зеленые водоросли. Они были покрыты илом и ряской. Она была там уже долгое время. Не в пруду и не в бассейне.

Ближе, — прошептала она и поманила ее белыми руками со сморщенной кожей, сползавшей, как перчатки.

Эмма не могла пошевелиться. Она открыла рот, чтобы закричать, но вырвалось лишь несколько пузырьков.

Все твое — мое, — сказала ужасная русалка Дэннер.

И тогда кто-то нырнул в глубокую часть бассейна, подплыл под водой к Эмме и наконец освободил ее.

— Земля вызывает чокнутую, прием!

Эмма открыла глаза и увидела Мэл, которая стояла в дверном проеме ее спальни.

— Привет, — сонно сказала она.

— Ну, какой ты космический курсант? Спрашиваю еще раз: кто эта девица, которая сидит внизу с твоим отцом? — спросила Мэл и вошла в комнату Эммы, закрывая дверь за собой.

— Уинни.

— Без глупостей? Та самая, из «Сердобольных Разоблачителей»? Та, кому мы послали открытку?

— Она спасла мне жизнь, — сказала Эмма.

— Что? Вы, ребята, попали в аварию, или как? Твой папаша выглядит хреново.

— Я застряла во внутренней трубе бассейна. Вверх ногами. Папа упал и разбил голову, когда бросился мне на помощь. Потом появилась Уинни.

— Появилась?

— Это было очень странно. Когда я больше не могла задерживать дыхание, она оказалась рядом. Она спасла меня, и это было похоже на чудо. Она вообще крутая женщина.

Мэл нахмурилась.

— Чудо, шмудо. На самом деле, это я спасла твою жизнь.

— Как это?

— Это мне пришла в голову идея разослать открытки, верно? Если бы я этого не сделала, то она бы не появилась из ниоткуда. Так что ты должна благодарить меня.

Мэл подошла к книжному шкафу Эммы и провела по обложкам грязными пальцами. Она достала книгу, быстро пролистала ее и поставила совсем не туда, откуда взяла.

— Ищешь что-нибудь почитать? — спросила Эмма и сразу же горько пожалела о своем вопросе. Однажды Мэл одолжила у нее «Полное руководство по домашним хомякам» и вернула с рваной обложкой и заметками на полях, даже не карандашом, а зелеными чернилами.

Дети в школе называют Мэл «капитаном Смелвиллом». Они смеются над ее мешковатыми армейскими штанами и приветствуют ее особым салютом, зажимая носы. Мэл делает вид, что не замечает их. Она просто вытаскивает маленький блокнот, который носит в заднем кармане, и начинает писать один из своих тайных шифров. Она пишет все быстрее, время от времени останавливаясь, чтобы облизать палец и потереть одно слово в попытке заменить его. Дело заканчивается чернильными пальцами и листами, покрытыми неразборчивыми пятнами, местами растертыми в крошку. Когда она заполняет страницу, то отрывает ее, складывает крошечным треугольником и кладет в передний карман. Она утверждает, что все это отправляется в архив, но Эмма до сих пор не видела никаких архивов.

— Где он? — спросила Мэл.

— Кто?

— Дневник Сьюзи. Ты забрала его, так?

Эмма закусила губы и посмотрела на книгу, которую Мэл поставила не туда. «Заемщики» Мэри Нортон теперь стояли в ряду «К», рядом с «Алисой в Стране чудес». Это было неправильно и портило всю картину. Эмма ощутила странное давление в груди, как будто она была связана невидимой струной с этой книгой, которая стояла не на месте. Книга как будто притягивала ее к себе, дергала и причиняла боль, от которой она сможет избавиться, только если поставит «Заемщиков» туда, куда следует.

Щепетильная.

— Только не говори, что ты струсила, — услышала она голос Мэл.

— Что? Нет, мне помешали, — объяснила Эмма. — В амбаре появился незнакомый человек.

Эмма наклонилась вперед. Если она протянет левую руку, то сможет достать книгу и поставить ее на место. Она барабанила пальцами по колену и медленно считала до девяти.

Мэл закатила глаза.

— Ну конечно, так оно и было. Какой-то друг Дэннер, верно? С меня довольно, Эмма, — она встала и направилась к двери.

— Куда ты? — спросила Эмма, отрываясь от книжного шкафа, чтобы посмотреть на Мэл.

— Домой. Позвони мне, когда дневник будет у тебя.

— Но…

— Никаких «но». Либо ты относишься к этому серьезно, либо нет. Просто достань эту проклятую книгу, и больше никаких оправданий.

Эмма смотрела, как Мэл идет по коридору. Она думала, не стоит ли пойти следом и умолять, чтобы она осталась, обещать, что она сейчас же проникнет в амбар и принесет дневник. Вместо этого она подошла к книжному шкафу, достала «Заемщиков», быстро протерла обложку рукавом футболки и поставила книгу на место в ряду под буквой «Н». В ее мире, — по крайней мере, в этой малой части, — воцарился порядок. Она заперлась в комнате и стала считать книги на каждой полке (двадцать семь в каждом ряду) и пришла к выводу, что позвонит Мэл спустя некоторое время, извинится перед ней и поклянется принести дневник завтра. Она докажет свою преданность подруге и операции «Воссоединение».

— Девять, — сказала она и закрыла глаза. — Восемнадцать. Двадцать семь.

Числа плавали за сомкнутыми веками. Но не только они; там есть и лицо.

Она снова ощутила давление в груди, которое только усилилось. Она снова торчала в трубе вверх ногами, безнадежно застрявшая и лишенная остатков воздуха.

Все твое — мое.

Глава 33

— Это выглядит хуже, чем на самом деле, — сказал Генри.

Тесс вошла на кухню и обнаружила Генри и Эмму, играющих в рамми за столом. Эмма, как обычно, аккуратно вела счет на листе с рядами тщательно выведенных печатных цифр.

Тесс разминулась с Уинни всего лишь на пятнадцать минут.

— Что случилось? — спросила Тесс, мягко, почти нежно прикасаясь к голове Генри. Она выглядела так, словно готова была наклониться и поцеловать его на всякий случай. Он закрыл глаза и стал в надежде ждать.

— Я чуть не утонула, — сказала Эмма. Генри распахнул глаза и увидел, что его дочь широко улыбается.

— Что? — спросила Тесс. Она отдернула руку от его головы, и сострадание в ее взгляде сменилось яростью. Генри оторвался и полез в карман за пузырьком аспирина.

— Я была лягушкой и попыталась пролезть в дыру, но застряла. Как дельфины застревают в сетях.

Заползаешь в этот коридор и вылезаешь наружу, — подумал Генри и невольно улыбнулся. Он вытряхнул на ладонь три таблетки и отправил их в рот.

— Не будешь так любезен сказать, что здесь смешного? — спросила Тесс. — Иди сюда, детка, — обратилась она к Эмме и привлекла девочку к себе. — Ты в порядке?

— Все нормально, мама. Одна дама спасла меня.

— Какая еще дама?

— Та, что на фотографии, — ответила Эмма.

Генри увидел, как Тесс задерживает дыхание. На ее лице было написано страдание. Бедная Тесс; наверное, она все-таки верит в призраков.

— Уинни, — прошептал он.

— А где был ты, чтоб твою мать?

Эмма вздрогнула, когда услышала ругательство. Она посмотрела на свои карточные расчеты и начала прибавлять и вычитать, записывая новые колонки цифр. Ее губы зашевелились, когда она стала писать: девять, восемнадцать, двадцать семь…

— Я упал, — объяснил Генри. — Эмма застряла во внутренней трубе. Я бежал к бассейну и зацепился о скамейку. — (Как будто виновата скамейка, а не его ноги, заплетавшиеся от выпитой водки.) — Ударился головой и, похоже, на несколько секунд потерял сознание. Тут появилась Уинни: она прыгнула в бассейн и вытащила Эмму.

Умолчал о том, что Уинни была одета как Сьюзи. Точно так же как и вчера ночью, когда он встретил ее у озера. Эти подробности Тесс лучше было не знать.

— Это было чудо, — сказала Эмма, отрываясь от своих расчетов.

— Но откуда она появилась? — спросила Тесс тонким, дрожащим голосом, как будто Уинни была призраком.

— Не знаю. Она сказала, что оставила автомобиль у озера и прошла через лес. Что она хотела сделать нам сюрприз.

— Она осталась?

— Да, на короткое время.

— Чего она хочет?

Что случилось с Тесс? Каждый ее вопрос звучал как обвинение. Уинни появилась из ниоткуда, спасла жизнь их дочери, а Тесс только и интересовало: «Чего она хочет?»

Генри прикусил щеку изнутри.

— Она хотела увидеться с нами, Тесс. Посмотреть, как мы живем.

Тесс кивнула и повернулась к Эмме:

— Милая, ты не могла бы на несколько минут подняться к себе? Нам с папой нужно поговорить наедине.

— Ты собираешься кричать? — спросила Эмма, стискивая карандаш с такой силой, что у нее побелели пальцы.

— Нет, — ответила Тесс и наклонилась, чтобы заправить выбившуюся прядь волос за ухо Эммы. — Конечно, нет.

Эмма кивнула и вышла из кухни, что-то бормоча себе под нос. «Она считает шаги», — догадался Генри. Это как инструкция для поиска зарытого клада: десять шагов направо, пять шагов вперед, и можно копать.

— Ты был пьян, верно? — зашипела Тесс, когда они остались наедине.

Генри начал отвечать, но она перебила его:

— Я чую запах, Генри. От тебя до сих пор разит перегаром. Это непростительно!

Генри опустил глаза, как нашкодивший ребенок. Он знал, что Тесс права.

— Больше никакой выпивки. Ни капли. Если я застану тебя хотя бы с бокалом вина за ужином, то в следующую минуту ты вылетишь отсюда. Ты понял? В следующий раз никто не будет шляться по лесу, чтобы прийти на помощь в нужный момент.

Генри кивнул, не отрывая взгляда от пола.

— И я серьезно считаю, что тебе пора найти другое место для жилья, — продолжила она. — Я хочу, чтобы ты уже завтра начал звонить по объявлениям.

Он снова кивнул, понимая, что сейчас не время для споров. Но будь он проклят, если уедет отсюда. Это его дом. Здесь всегда был его дом. Эмма спит в комнате, которая когда-то принадлежала ему и была увешана моделями самолетов и вымпелами клуба «Рэд Сокс». На стене у лестницы в подвал, рядом с аварийным выключателем котла отопления остался отпечаток его ладони, который он сделал в десятилетнем возрасте, когда его отец красил полки и Генри прикоснулся к влажной краске.

— Я до сих пор не понимаю, зачем Уинни понадобилось приезжать сюда. Почему она вернулась столько лет спустя?

Генри поднял голову, испытывая облегчение оттого, что поток обвинений наконец прекратился.

— Она получила открытку, — такую же, как Спенсер. Она приехала в хижину, прибралась там и избавилась от любых подозрительных вещей, что само по себе хорошо. Билл Лунд — неглупый человек. Ему уже многое известно. Это лишь вопрос времени, когда он найдет хижину.

Тесс взяла кофейник и налила себе чашку. Это кофе, который сделала Уинни: крепкий и черный, как деготь. Тесс отпила глоток и скривилась.

— Я думала, что ты позаботился о вещах из хижины, — сказала она.

— Нет, я еще не добрался до нее.

— Значит, ты вообще там не был? — спросила она.

Генри покачал головой. Он посмотрел, как Тесс крутит густой, терпкий кофе в своей чашке.

— Как ты думаешь, почему Уинни и Спенсер получили открытки, в отличие от нас? — спросил он. — Думаю, что из всех Разоблачителей нас было легче всего найти. Мы-то никуда не уезжали.

Тесс пожала плечами, отвернулась от него и вылила остатки кофе в раковину.

— Я отправляюсь в свою студию, — сказала она, не поворачиваясь к нему.

Генри впервые задумался о том, что, наверное, в безумном предположении Уинни насчет Тесс, грота и открыток есть своя правда. Возможно, его жена скрывает вещи, о которых ему даже не хочется знать.

Глава 34

Уинни приблизилась к хижине, когда осознала, что оставила одежду Сьюзи и парик сохнуть в ванной комнате Генри. Вот дерьмо. Она застряла в слишком тесной одежде Тесс, представляя, каково быть Тесс, которая застряла в своей слишком тесной жизни.

Но разве с ней самой так не бывало?

А потом Сьюзи показала ей выход.

— Я до смерти устала от того, что ты прячешься за своими волосами, — сказала Сьюзи и двумя взмахами ножниц обрезала длинные локоны, которые Вэл отращивала с десяти лет. Ее тело рефлекторно напряглось, словно кто-то отрезал ей руку или ногу.

— Ладно, успокойся, — сказала Сьюзи и твердо положила руки на плечи Вэл, как будто она боялась, что ее подруга вырвется и убежит. — Верь мне.

Они находились в комнате Сьюзи в студенческом общежитии. Стены были покрыты эскизами, картинами и фотографиями. Одежда, книги и художественные принадлежности кучками валялись на полу. Стол был покрыт натеками застывшего свечного воска. Осталось два месяца до выпускной церемонии, и они со Сьюзи уже начали спать вместе. Вэл порвала со Спенсером, и тот болезненно отнесся к этому. Она целую ночь провела пленницей в его комнате. Он встал в дверях и пообещал отпустить ее, если она назовет хотя бы одну вескую причину, почему она предпочла Сьюзи вместо него.

— Мне жаль, — снова и снова говорила она. Она плакала, но настаивала на своем.

В пять утра Спенсер отступил в сторону и пропустил ее.

— Мне так жаль, — в последний раз прошептала она.

Он ничего не ответил, просто уставился на дверь.

Вэл разрешила Сьюзи обрезать ей волосы не по настоянию подруги, а потому что знала, как это разозлит Спенсера. Он всегда называл волосы ее главным преимуществом по сравнению с плоской грудью и тощей задницей.

Сьюзи принялась обрабатывать волосы вокруг ее ушей, потом перешла к затылку.

Вэл затаила дыхание и закрыла глаза. «Они снова отрастут», — внушала она себе. Ее грудь стиснуло обручем, дыхание было мелким и неровным. Ножницы быстро щелкали, выпевая свою песню. Опустив взгляд, она увидела кучки остриженных локонов на полу.

— Кто скрывается за этой гривой? — мелодично, почти игриво поинтересовалась Сьюзи.

И в самом деле, кто? Если Сьюзи узнает, то останется ли она рядом? Она уже видела шрамы. Она слышала стихи Вэл, даже те, которые не слышал ни один другой человек. Может быть, — только может быть, — что Вэл найдет другую душу, которая полюбит ее такой, какая она есть, а не такой, какой она изо всех сил старалась себя представить.

Вэл прикусила губу, не вполне уверенная в том, что Сьюзи ждет ее ответа. Иногда в ее присутствии нельзя было понять, что является настоящим вопросом, а что — лишь трамплином для ее очередного монолога. Тот, кто вмешивался и прерывал ее до того, как она была готова продолжить, совершал большую ошибку.

— И пока мы говорим об этом, малышка… что за хипповые одежки? — Сьюзи перестала щелкать ножницами и оттянула двумя пальцами мешковатую крестьянскую блузу Вэл. Зазвенели колокольчики на шейных завязках. — Ты носишь это потому, что такие вещи носит половина студентов из Секстона? Ты хочешь смешаться с толпой, чтобы не выделяться, чтобы тебя не замечали. Еще одна длинноволосая девчонка в «биркенстоках»[72], верно?

Вэл не ответила.

— Я права? — настаивала Сьюзи.

Вэл пожала плечами.

— Значит, вот кто ты такая, Вэл? Серенькая мышка, девочка-хиппи, которая думает свои маленькие мысли о натуральной капусте брокколи?

Вэл затаила дыхание.

— Или ты хочешь чего-то большего?

Вэл посмотрела на пряди волос, разбросанные на сером линолеуме, а Сьюзи вернулась к работе.

— Пришло время показать миру, кто ты такая на самом деле, — заявила Сьюзи.

— И кто я такая? — шепотом спросила Вэл. Это был шуршащий звук, как порыв ветра в кукурузных стеблях.

Сьюзи остановилась, прижалась губами к ее уху и спросила:

— А кем ты хочешь стать?

Вэл вздрогнула, когда Сьюзи провела кончиком языка по складкам ее уха, а потом слегка прикусила мочку.

— Ты можешь быть тем, кем хочешь, малышка. Можешь быть львицей или мышкой. Выбор за тобой, но я бы сказала, что львица гораздо сексуальнее.

Когда Сьюзи закончила стрижку, она отвела Вэл к зеркалу, закрыв ей глаза руками.

— Узри свою новую сущность! — произнесла она и отняла руки.

Вэл ахнула. Она едва узнавала себя.

— Я выгляжу как мальчишка, — сказала она.

— Ты классно выглядишь, — отозвалась Сьюзи и поцеловала ее заново открытую шею. — У меня кое-что есть для тебя, — добавила она и подошла к кровати.

Она опустилась на колени и потянулась за чем-то внизу. Вэл встала перед зеркалом, изучая форму своей коротко стриженной головы, квадратную челюсть и густые брови. Она носила старую черную футболку и мешковатые джинсы, надетые по настоянию Сьюзи. Она выглядела… более решительной. Глядя в зеркало, она выпрямилась и нахмурилась, тренируя свою новую беспощадную сущность.

— Сюрприз! — Сьюзи держала в руках ружье для охоты на оленей.

— Зачем это? — спросила Вэл и попятилась.

— Это подарок. Я купила его на блошином рынке в прошлые выходные. Подумала, что оно может пригодиться для нашей миссии. Я даже достала пули. После обеда мы пойдем на нижнее поле, и ты сможешь испытать его в действии.

— Вряд ли у меня получится, — сказала Вэл.

— Не корми меня этим пацифистским дерьмом, — отрезала Сьюзи и протянула ружье Вэл, которая взяла его дрожащими руками. Оружие выглядело солидно: гладкое темное дерево и металлический ствол, немного липкий от смазки и покрытый отпечатками пальцев. Вэл представила мужчин, державших это ружье, — мужчин в красных охотничьих куртках и шапках с наушниками, от которых разило кислым пивом и сигаретами, мужчин в огромных кожаных ботинках, месивших землю и глину. Мужчин, которые умели убивать и имели вкус к убийству.

Сьюзи провела пальцами по коротко стриженным волосам Вэл и сказала:

— Я же не предлагаю тебе устроить кровавую баню, Вэл. Ружье — это просто декорация. Ружье и твоя стрижка — это символы освобождения, деконструкции твоей прошлой ущербной личности. Ты должна стать кем-то еще. Сильной женщиной, которую больше никто не посмеет запереть в клетке. Наслаждайся, получай удовольствие! Посмотри для разнообразия, что находится на другой стороне.

Вэл сделала глубокий вдох, подняла ружье прикладом к плечу и посмотрела вдоль ствола через прицел. Просто декорация. Отпечатки ее маленьких пальцев смешались с чужими отпечатками, стирая их, когда она прицелилась в свое неузнаваемое отражение в зеркале. На нее с прищуром смотрел какой-то более сильный и храбрый человек. Человек, который не отступает и не хочет мириться с обстоятельствами. Внезапно это показалось выполнением одной из их «разоблачительных миссий», только на этот раз сама Вэл оказалась в роли разоблаченной. Сьюзи выглядывала из-за ее плеча с многозначительной улыбкой, словно напоминая: «Я же тебе говорила!» Она обняла Вэл сзади и запустила руки ей под футболку, нащупывая грудь.

— Кем ты хочешь быть? — горячо прошептала она в шею Вэл.

Тело Вэл как будто стало бескостным в руках Сьюзи, и невысказанный ответ эхом звучал в ее голове, заглушая все остальное.

Я стану такой, какой ты хочешь.

Глава 35

Тесс до сих пор ощущала на языке сладковатый цветочный привкус сигареты Клэр Новак. Похоже на фиалки, но не они. Чей-то свадебный торт. Она жалела, что не попросила еще одну сигарету, когда открывала дверь своей студии.

Мысль о возвращении Уинни обеспокоила ее. Уинни нельзя доверять, — по крайней мере, той девушке, которой она была десять лет назад.

— Она еще не переспала с ним? — спросила Уинни.

Они сидели на пляже у озера и принимали лунные ванны. Генри и Сьюзи отправились вплавь наперегонки к скалам на другой стороне озера.

— Что?

Тесс застали врасплох не только слова Уинни, но и ее тон. Ей казалось, что в последние недели после окончания колледжа Уинни пробует разные голоса: варьирует ритм и тональность и даже экспериментирует с легким акцентом, пытаясь найти что-нибудь подходящее к ее новой стрижке и новому имени, полученному от Сьюзи. Голос, который обладал бы большей устойчивостью, чем раньше, более властный и авторитетный.

— Сьюзи и Генри. Как ты думаешь, они еще не переспали?

Тесс вспыхнула и сразу же почувствовала себя глупо.

— Генри со мной, а Сьюзи с тобой.

— Не будь дурой, Тесс, — сказала Уинни. — Если они еще не сделали этого, то это лишь вопрос времени, верно? Он думает, что влюблен в нее. Ты видела, как Генри глазел на Сьюзи и как она поддразнивала его.

— А как насчет Сьюзи? — спросила Тесс. — Она влюблена в него?

Уинни расхохоталась, перекатилась на бок и посмотрела на Тесс. Из-за короткой стрижки ее глаза казались огромными. Генри сказал, что новая стрижка придает ей сексуальный андрогинный вид. Сама Тесс думала, что это придает ей нездоровый вид, словно у больного раком или у психически ненормального человека.

— Сьюзи любит, чтобы ее любили, — сказала Уинни. Она набрала пригоршню песка и теперь смотрела, как он сыплется между пальцами.

Тесс выпрямила спину и попыталась увидеть Генри и Сьюзи, которые уплыли далеко и казались двумя бледными точками в темной воде у другого берега озера.

Уинни закурила сигарету и протянула Тесс, которая сделала затяжку. Фильтр уже был расплющен; теперь Уинни нравилось крепко сжимать сигарету в зубах.

— Ты любишь Генри, да? — спросила Уинни.

Тесс выдохнула дым и кивнула.

— Как и я люблю Сьюзи, — сказала Уинни и откинула голову на песок.

Они немного помолчали. Тесс смотрела, как Уинни курит, лежа на спине и глядя на звезды.

— Думаю, еще не поздно, — продолжала Уинни. — Ты можешь удержать его; ты найдешь способ.

— Я не знаю… — голос Тесс пресекся. Две бледных точки на озере пропали. Они нырнули или уже добрались до берега?

— Генри — хороший парень, один из немногих. Если ты попадешь в беду или забеременеешь, он все сделает правильно. Он будет на твоей стороне.

Тесс повернулась к Уинни:

— Ты предлагаешь мне специально забеременеть, чтобы заставить его остаться со мной? Чтобы он предпочел меня, а не ее?

Уинни села и пожала плечами.

— Это, блин, немного архаично, не так ли? И выглядит жалко. Если Генри хочет быть со мной, то пусть сделает это по своему выбору. Я не буду пользоваться младенцем, чтобы уравнять весы.

Уинни кивнула, потушила сигарету, встала и направилась к тропинке, которая вела к хижине.

— Это было лишь предположение, — крикнула она через плечо. — Способ решения проблемы для нас обоих, чтобы каждая оказалась там, где ей следует быть.

Позже тем летом, когда Тесс начала подозревать, что она забеременела, она изучила презервативы, которые Генри хранил в молочной картонке рядом с их футоном в мансарде. Есть ли у них срок годности? Она взяла пакетик из фольги и поднесла к окну для проверки. Через дюжину крошечных дырочек пробивался свет. Булавочные уколы. Она проверила остальные презервативы, которые оказались точно такими же.

Тесс собрала их и выкинула в мусорное ведро. Потом она одолжила фургон Генри и поехала в аптеку, где купила точно такую же упаковку и заменила презервативы без его ведома. Тест на беременность, который она провела в дамском туалете ресторана «Грин Маунтин», лишь подтвердил ее догадку.

Тесс попыталась вытряхнуть это воспоминание из головы и посмотрела на свои работы, расставленные в студии. Она вздохнула и призналась себе, что Клэр была права. Все эти картины — пустые и бессмысленные. Они совершенны в техническом смысле, но что с того? Цветок есть цветок.

— Она знает, как выйти за собственные пределы, — пробормотала она, усаживаясь за эскизным столом, и потянулась за новым альбомом для черновиков. Тесс взяла карандаш и стала ждать.

Белая бумага. Пустой холст. Нечто угрожающее, но безмерно волнующее. Может случиться все, что угодно.

Когда ее художественное мастерство последний раз было наполнено смыслом?

Когда цветок был не просто цветком?

— Ты никогда не упоминала, что собираешься что-то поджечь, — сказала Тесс, наблюдая за тем, как Сьюзи извлекает канистру бензина из багажника автомобиля. Они находились на стройплощадке нового отделения сберегательного банка «Грин Хиллс». Раньше в тот же день Тесс увидела дырочки в презервативах и узнала, что беременна. Она ничего не сказала Генри и не стала устраивать сцену перед Уинни. Когда она вернулась из города, то попала в средоточие лихорадочной подготовки к вечерней миссии Разоблачителей. План Сьюзи заключался в том, чтобы учинить максимальные разрушения на стройплощадке и по возможности вывести кое-какую древесину для художественных проектов. Но, похоже, теперь планы изменились.

Вандализм на стройплощадке и кража нескольких брусьев — это одно дело, а поджог — совсем другое дело. Если их поймают, то арестуют. Тесс думала о том, можно ли родить ребенка в тюрьме.

— Разве люди на автостраде не увидят пламя? — спросил Генри. Он переминался с ноги на ногу, нервно глядя на огни фар, огибавших холм слева от них.

— В том-то и дело, — сказала Сьюзи, выливая остатки бензина из канистры. — Огонь — это катарсис. Очищение. Он выжигает все преходящее и несовершенное. Думаю, люди это поймут, ведь огонь обращается к их чувствам на первобытном уровне. Огонь — это жизнь, смерть и возрождение.

Тесс прикоснулась к своему животу, воображая ребенка внутри. Уинни с ухмылкой баюкала ружье в руках. Если у Тесс оставались какие-то сомнения по поводу проколотых презервативов, то они исчезли при виде понимающей, заговорщической улыбки Уинни.

Сьюзи достала коробок спичек, зажгла одну и с улыбкой поднесла к лицу.

— Огонь — это сигнал побудки, — произнесла она и уронила спичку. Бензин вспыхнул с грохочущим звуком, и пламя охватило доски. Тесс показалось, что воздух вокруг втянулся в огонь и извергнул густые клубы дыма. Сьюзи подожгла второй штабель, потом третий. Она подхватила пустую канистру и принялась танцевать среди пламени с воплями «Разоблачение — свобода!». Потом она привлекла Уинни к себе и так яростно поцеловала ее, что Тесс была уверена: когда они отстранятся друг от друга, на губах Уинни выступит кровь.

— Все банки — лишь часть западни, — сказала Сьюзи, когда они отступали к пикапу Генри. — Часть этого механизма. Они делают богатых еще богаче, а бедных — еще беднее. Подумайте, насколько иным мог бы стать мир, если бы мы вернулись к бартеру. Если бы я пришла на рынок со своей картиной и обменяла ее на недельный запас из бакалейной лавки.

Тесс тоже считала бартер лучшим выходом, но понимала, что так никогда не будет. Во всяком случае, не в таком масштабе, как мечтала Сьюзи. И по правде говоря, когда Тесс смотрела на пылающие штабеля в зеркало заднего вида, то горько сожалела о бессмысленной растрате. Она бы предпочла украсть, а не уничтожить: взять древесину со стройплощадки и превратить ее в скульптуру или отдать бездомному, который соорудил бы себе навес под мостом. Но все это было не для Сьюзи. Она хотела разнести все в клочья, сжечь дотла. Это возбуждало ее: тогда в ее глазах вспыхивал дикий огонь и неудержимое удивление, как будто она сорвала выигрыш в лотерее.

Даже не сознавая этого, Тесс начала рисовать, легко проводя рукой над бумагой, как будто она имела собственную волю и память. Она рисовала цветок: не обычный душистый горошек, но какую-то оранжерейную красу, вырастающую из лианы, с гибкими побегами как руки и ноги, которые тянутся, хватаются и пытаются вырваться из двухмерной ловушки и прикоснуться к своей создательнице. Оплести ее липкими объятиями, чтобы она навеки осталась в плену у них.

Тесс рисовала в каком-то трансе и вспоминала, что так и должно быть. Цель художника — затеряться в своей работе, полностью отдаться ей.

Когда она рисовала, то чувствовала, как все остальное отступает на задний план: пьянство Генри, несчастный случай с Эммой, неожиданное появление Уинни и даже встреча с Клэр Новак исчезли из ее разума.

Лишь когда она закончила эскиз и собралась перевернуть лист, чтобы приступить к другой работе, то увидела лицо в центре темных складчатых лепестков, которые извивались во все стороны, как языки пламени. Жесткий взгляд и лукавая улыбка, обнажающая кривоватые зубы.

Это была Сьюзи.

Единственная подлинная творческая сила — это хаос, малышка. Не забывай об этом.

Глава 36

Время близилось к полуночи. В главном доме было темно, и Генри был уверен, что Тесс уже спит. Он вышел в сад, обогнул пруд с рыбками и приблизился к гроту, ориентируясь в лунном свете. Оказавшись там, он забрал фотографию Сьюзи в пластиковом футляре и торопливо вернулся в амбар.

Генри спрятал фотографию в пакет с ветошью на полке в своей мастерской и устроился в каноэ с новой бутылкой вина. Он стал перелистывать дневник Сьюзи, прекрасно понимая, что это еще одна улика. Но по крайней мере, ему хватило ума не выставлять ее напоказ.

4 июля, хижина у озера

С днем рождения, Америка, — поганая, кровожадная страна, опустошаемая корпоративной властью и алчностью.

Вчера мы совершили нечто замечательное. Пока что это лучшая миссия «Сердобольных Разоблачителей». Мы разоблачили Спенсера! А потом оставили его лежать в отключке, — неведомо где. Нельзя сказать, что его не предупреждали. Он знал, что здесь ему будут не рады. Я хочу сказать, Уинни дала ему пинок под зад несколько месяцев назад, еще до окончания колледжа. Но этот паршивец оказался слишком гордым, чтобы просто отступиться от нее. Слишком высокомерным, чтобы представить, что человек в здравом уме может отказаться быть игрушкой для богатого и могущественного наследника состояния Стайлсов. А чем занимается «Стайлс Индастриз»? Системами безопасности. Их нелепый лозунг — «Мы делаем ваш мир безопасным». Камеры, системы сигнализации, замки с клавиатурами и секретными шифрами. Сделайте ваш мир безопасным. Ха, превосходно! Но Уинни разоблачила свой бывший мир, что в первую очередь означало разрыв с великим Спенсером. Ее связь со мной стала последней пощечиной для него, последним плевком на прощание, но этот идиот не сдался.

Он — худший человек на свете для нее. Может быть, вообще худший, если такое возможно. Неужели он не замечал, что она режет и кромсает себя? Может, он думал, что это прикольно? Или ему просто было наплевать?

Спенсер несколько недель приставал к нам. Он хотел присоединиться, поехать в хижину, стать Разоблачителем.

«Тогда докажи это», — наконец сказала я. Я предложила ему совершить простой акт саботажа, чтобы показать своему папаше, каким ненадежным может быть наш мир. И узрите: он сделал это! Вломился в цеха «Стайлс Индастриз» и разбил оборудование на сотни тысяч долларов. Устроил пожар в офисе управляющего. Это было в новостях, и полиция начала расследование. Вчера, когда Спенсер явился сюда, то пришел со своим рюкзаком. «Уговор дороже денег, — сказала я. — Добро пожаловать». Он незамедлительно принялся обхаживать Уинни и называть ее Вэл. Потом по секрету передал ей записку. Разумеется, Уинни показала ее мне.

«Вернись ко мне, Вэл, — написал он. — Сьюзи не любит тебя. Она не любит никого, кроме себя».

Это я-то не люблю никого, кроме себя? Спенсер Стайлс — самый претенциозный, эгоистичный и помпезный хлыщ, которого я знаю. Так что пришло время преподать ему хороший урок.

— Мне нужно четыре таблетки твоего бенадрила, — прошептала Сьюзи, наклонившись так близко, что ее волосы защекотали его лицо.

Тесс, сидевшая в другом конце комнаты с альбомом для эскизов, предостерегающе взглянула на него.

— Зачем, — спросил Генри.

— Увидишь, — пообещала Сьюзи.

Они слышали, как Уинни со Спенсером ходят снаружи, собирая дрова для костра. Генри передал четыре таблетки бенадрила, которые Сьюзи размолола в порошок и высыпала в бокал текилы.

Уинни и Спенсер со смехом вошли в хижину и сообщили, что костер уже разгорелся. Спенсер добавил что-то насчет дикобразов; Генри не уловил суть, но Уинни снова рассмеялась.

— Отпразднуем этот момент! — воскликнула Сьюзи с тошнотворной притворной улыбкой. — Давайте выпьем за нового члена общества «Сердобольных Разоблачителей»!

Сьюзи вручила Спенсеру бокал с растворенным порошком и дружески хлопнула его по спине.

— За Спенсера! — провозгласила она, и все чокнулись бокалами. Когда Спенсер выпил свою порцию, Сьюзи добавила еще, потом еще раз. Себе она тоже налила.

Генри и Тесс обменивались тревожными, озабоченными взглядами. Что еще задумала Сьюзи?

— Ты же не позволишь, чтобы девушка перепила тебя, Спенсер? — спросила Сьюзи. Он покачал головой и протянул бокал за новой порцией. Через полчаса он развалился на стуле; его речь стала невнятной, и он почти не мог двигаться.

— Пособи-ка мне, — обратилась Сьюзи к Генри, когда закинула левую руку Спенсера себе на плечо и начала поднимать его. Генри подошел с другой стороны, предполагая, что они собираются отнести его в постель. Ему следовало бы знать, что когда имеешь дело со Сьюзи, все не бывает так просто.

— Куда мы идем? — промямлил Спенсер.

— Собираемся покататься, — ответила Сьюзи. — Прихвати ключи от машины, Генри.

— Ключи? — повторил он, еще больше встревожившись.

Уинни прикоснулась к лицу Спенсера и оттянула ему веко.

— Какого дьявола ты с ним сотворила? — прошипела она.

— Расслабься, крошка, — сказала Сьюзи. — Это часть плана. Теперь давайте отнесем его в «Машину Любви».

— Куда мы собираемся его везти? — спросила Тесс, когда они все устроились в пикапе. Генри сидел за рулем, сжимая в зубах зажженную сигарету. Ему нравилось курить, когда он нервничал. Сигарета давала возможность чем-то занять руки.

— На восток, — ответила Сьюзи. Она повернулась к Генри и добавила: — Выезжай на шоссе номер два — и вперед, пупсик. Я скажу, когда остановиться.

Они ехали все дальше и дальше мимо ферм, озер и кемпингов. Через Сент-Джонсбери и по мосту в Нью-Хэмпшир, где они остановились у выносного окошка «Макдоналдс» ради кофе и молочных коктейлей. Дорога изгибалась и поворачивала в разные стороны. Сьюзи скатывала сигареты и играла с настройками радиоприемника, не дослушивая до конца ни одну песню, прежде чем переключиться на новую.

Через три часа после отъезда из хижины Сьюзи велела остановиться.

— Где? — спросил Генри. Они только что пересекли границу штата Мэн и находились на двухполосном шоссе без единого дома или уличного фонаря поблизости. В последнем городке, который они проехали, находилась бумажная фабрика, и в воздухе все еще висел густой, тяжелый запах серы.

— Прямо здесь, — ответила Сьюзи и указала на пыльную обочину примерно в десяти ярдах впереди. Спенсер полностью отключился.

— Что теперь? — спросила Тесс.

Сьюзи улыбнулась.

— Мы выгрузим его. Давай, помоги снять с него одежду. И не забудь взять его бумажник.

— Господи! — воскликнула Тесс. — Это уже слишком, Сьюзи. Ты не можешь оставить его голым неизвестно где, без денег и удостоверения личности.

Сьюзи на мгновение задумалась.

— Ты права. Давай оставим нижнее белье. Как думаете, что он носит, боксерские трусы или плавки? — Она расстегнула черные джинсы Спенсера и начала стягивать их. — Белые трусики! Я так и знала, но для тебя это не сюрприз, — правда, Уинни?

Уинни отвернулась, когда Сьюзи стянула джинсы до конца и принялась шарить в карманах. Она достала бумажник, книжку стихов и перочинный нож.

— Это я придержу, — сказала Сьюзи, поворачивая ножик в руке.

— Ты уверена, что это здравая мысль? — спросила Тесс. — Это же улика, верно?

— И в чем же она может уличить? — поинтересовалась Сьюзи.

— В том, что мы были здесь. В том, что мы это сделали с ним. Что, если он не доберется обратно?

Сьюзи рассмеялась и покачала головой.

— Все нормально, Тесс, — сказал Генри.

Спенсер лежал на спине на полу автомобиля, одетый лишь в белые трусы.

— Ты уверен, что с ним все в порядке? — спросила Тесс. — Он даже не пошевелился.

Генри наклонился, нащупал пульс Спенсера, который был достаточно ровным, и кивнул.

— Не о чем беспокоиться, — шепнул он Тесс.

Они вынесли Спенсера из автомобиля и положили его на пыльную обочину. Сьюзи достала тонкий фломастер и написала у него на лбу «Я разгромил “Стайлс Индастриз”».

— Как это смотрится в качестве финального штриха? По-моему, блестяще.

Вечером в хижине все вели себя очень тихо. Сьюзи вырезала свои инициалы на крышке стола ножом Спенсера. Наконец она подняла голову и обратилась к остальным:

— Я понимаю: вы считаете, что сегодня мы преступили черту. Но такова природа сострадания, — как всегда, она пустилась в объяснения. — Подумайте об этом: иногда высшее сострадание проявляется в самых жестких поступках. Вроде того, когда вам нужно убить животное или отрезать кому-то ногу, чтобы спасти его.

Тесс покачала головой:

— Спенсер не животное. И у него нет гангрены на ноге или чего-то в этом роде.

— Ты упускаешь смысл, — сказала Сьюзи. — Людям, которые считают себя всезнайками, нужно показывать, что они ни черта не смыслят в жизни. Это путь к истинному просветлению. Иногда самая сердобольная вещь — это стать стенобитным шаром, который навеки изменяет чью-то жизнь.

Стать стенобитным шаром.

О боже.

Генри вылез из каноэ, направился к телефону, затем взял трубку. Он хотел на время оторваться от своих мыслей. Поговорить с кем-то еще, кто бы мог его понять.

Он удивился, когда услышал голос Тесс в трубке параллельного аппарата. Закрыл свой микрофон ладонью и стал слушать.

— Я это сделаю, — сказала она кому-то.

— Я так и думала, — ответил женский голос с заметным акцентом. Генри понятия не имел, кто это.

Неужели Тесс заключает сделки посреди ночи?

Генри тихо повесил трубку, подождал несколько минут и позвонил Уинни, которая находилась в хижине.

— Не могу заснуть, — сказал он. — Мне кажется, с Тесс что-то происходит.

— Генри, — голос Уинни звучал убаюкивающе, почти соблазнительно. — Ты можешь приехать сюда, в хижину?

— Что, сейчас? — Генри посмотрел на часы: было уже около часа ночи.

— Да. Я хочу кое о чем поговорить с тобой, но не по телефону.

Вэл. Так ее звали раньше. Кем они были до того, как стали Разоблачителями? А потом?

Разве реальность всего остального, будь то к лучшему или к худшему, не бледнеет по сравнению с тем, что они пережили в то лето?

— Я буду через час, — сказал Генри.

Глава 37

Ей было холодно, и она была испугана. Эмма всю ночь следила за отцовским амбаром из окна своей спальни. Как только она увидела, что он выключил свет, то побежала к «Блейзеру» и забралась на заднее сиденье.

Раньше, когда Эмма позвонила Мэл с обещанием достать дневник Сьюзи к завтрашнему дню, ее подруга сказала:

— Знаешь, я тут подумала, что, может быть, твой отец завел подружку.

Эмма фыркнула от смеха.

— Сама подумай, — сказала Мэл. — Это объясняет, почему твоя мама выставила его из дома. И куда он уезжает по ночам. Наверное, он играет «спрячь свою сосиску» с другой женщиной!

— Фу! — возмущенно сказала Эмма. — Ни в коем случае.

Но ей нужно было убедиться. Что-то доказать себе.

А если это не подружка (она знает, что этого не может быть, что бы там ни говорила нахальная сплетница Мэл), то что он делает так поздно ночью? Куда он ездит?

Если еще остается надежда, чтобы ее родители снова были вместе, ей нужно сделать больше, чем уже сделано. Ей нужно понять, что они затевают.

По правде говоря, Эмма беспокоилась о том, что ее планы дают обратный эффект. Ее родители были странно напуганы посланием, которое они с Мэл оставили на деревьях. А загадка! Эмма узнала о ней из дневника Сьюзи, когда Дэннер убедила ее вернуться и посмотреть еще раз. Эта загадка обязательно должна была дать толчок ее родителям и поспособствовать их воссоединению: они обменяются понимающими взглядами и решат помириться. Но на самом деле они выглядели потрясенными и испуганными, как будто Эмма открыла рот и выплюнула битое стекло.

Сейчас Эмма была в своей любимой пижаме с маленькими красными лосями. Она спряталась за сиденьем водителя и накинула сверху покрывало. Она как подземный червь: извивается и таится внутри. Но черви — грязные существа. На них полно микробов и бактерий. Некоторые черви являются паразитами, а на свете нет ничего более отвратительного, чем паразит. Эмма знала, что если она в полную силу начнет думать о паразитах, то повсюду начнет чесаться, и тогда ей понадобится горячая ванна, чтобы дочиста отскоблить кожу. — Не двигайся, — предупредила Дэннер.

Эмма даже не сознавала, что Дэннер присоединилась к ней. Но в то же время Дэннер всегда находилась рядом. Эмме захотелось откинуть покрывало и увидеть, где прячется Дэннер, но вместо этого она затихла и стала прислушиваться к своему дыханию.

Теперь она — спящий червь, который скатался в клубочек и прикинулся мертвым.

«Прекрати эти червивые мысли!» — приказала она себе.

Эмма начала считать девятками. Девять. Восемнадцать. Двадцать семь.

Она прислушалась, но ничего не услышала.

— Дэннер?

— Да?

— Это ты была раньше на дне бассейна?

Покрывало царапало лицо Эммы, и она гадала, можно ли задохнуться под ним. Она слышала булькающий звук — сырое, режущее задыханье. Она собиралась поднять покрывало, выглянуть наружу и посмотреть, как там Дэннер, но ей было страшно. Что, если это не Дэннер? Что, если она снова увидит лицо с отслаивающейся кожей, как на дне бассейна?

«Прекрати это, — внушила она себе и снова начала считать: — Тридцать шесть, тридцать пять, тридцать четыре…»

Ей казалось, что она играет в прятки, но от кого она прячется?

Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать.

Через покрывало она чувствовала какой-то сырой и гнилой запах: зверька, упавшего в колодец, или рыбы, оставленной на солнце в пластиковом пакете.

— Дэннер? — произнесла она, и мир сжался до клекота в ее горле.

Эмма закрыла рот и нос ладонями, чтобы защититься от запаха, который становился сильнее с каждой секундой. Она снова услышала булькающий звук, как будто кто-то втягивал воздух через мокрую соломинку. Но за ним есть слова: панические, напряженные, кричащие голоса громоздятся друг на друга. Кажется, она услышала среди них имя своего отца и что-то насчет камней.

Ни один камень не останется не перевернутым.

Камни и палки ломают ваши кости.

Эмма выставила руку и потянулась к дверной ручке. Наконец она нашла ее и постаралась открыть дверь, чтобы вывалиться из автомобиля. Но тут она услышала, как ее отец открыл дверь со стороны водителя, сел за руль и завел двигатель.

Влажное хлюпанье сразу же прекратилось. Запах исчез, и она отпустила дверную ручку.

Они ехали долго. Сворачивали, подскакивали и раскачивались, как будто плыли на лодке, а не ехали в автомобиле. Эмма чувствовала сигаретный дым. Она даже не знала, что ее отец когда-то курил. Странно. Возможно, это не он. Может быть, кто-то украл его автомобиль и похитил ее.

Эмма подумала о лице на дне бассейна.

Это был ее секрет.

Ее затекшие ноги кололо словно иголками и булавками. Она начала чесаться.

— Не шевелись, — прошептала Дэннер. — Оставайся на месте и не издавай ни звука.

Ее тон был такой серьезный, что у Эммы в горле встал комок.

Все твое — мое.

В кино люди иногда выпрыгивают из едущих автомобилей. Здесь важно скататься в клубок. Эмма подумала, что, наверное, могла бы сделать это. Но где она окажется? И как она вернется домой, если сломает руку или ногу? А если она приземлится на какую-нибудь гадость вроде собачьей кучи или в груду протухшей капусты?

Теперь «Блейзер» стал взбираться по крутому склону, неровному и ухабистому. Эмма чувствовала себя так, словно катается на карусели: сосущая пустота в животе, подъемы и спады. Потом все вдруг закончилось. Автомобиль остановился, и ее отец (или какой-то водитель) вышел из машины.

Он что-то крикнул. Он назвал имя, похожее на медвежонка Винни-Пуха, но без «пуха».

Женщина ответила ему.

«Какая еще Винни?» — подумала Эмма.

Эмма откинула покрывало, села и стала смотреть через ветровое стекло. Фары «Блейзера» были включены и освещали старую хижину перед ними. Уинни стояла на крыльце и по-прежнему была одета в одежду ее матери. Эмма не могла разобрать слов, но ее отец выглядел робким и встревоженным. Его руки были глубоко засунуты в карманы, и он шаркал ногой по ковру из сосновых иголок на сухой земле.

И там, слева от ее отца, стояла фигура, которую Эмма узнала сразу же. Вот он — реальный и в натуральную величину, как она всегда представляла. Как она всегда хотела. Но если это ее желание сбылось, то не значит ли, что другие тоже сбудутся?

— Фрэнсис! — закричала Эмма, распахивая дверь автомобиля и устремляясь к нему. — Фрэнсис! Девять! Девять! Девять!

Глава 38

Тесс услышала, как уезжает Генри, и вышла из дома во двор в пижаме и купальном халате. Она не могла представить, что Генри завел себе любовницу. Он был просто не из тех, кто создан для тайных ночных свиданий.

Она открыла дверь, ведущую в мастерскую Генри, и включила крошечный, недавно купленный светодиодный фонарик. Неизвестно, как долго он будет отсутствовать. Возможно, он поехал в круглосуточный супермаркет за покупками; возможно, ему приспичило снова поплавать при луне. Ха! Так или иначе, у нее оставалось немного времени.

Тесс направилась по бетонному полу к огромному долбленому каноэ, которое дремало в темноте как гигантское бледное чудище. Ускорив шаг, она пошла к коробке с инструментами.

После того как Тесс нарисовала цветок с лицом Сьюзи, она заполняла лист за листом образами воспоминаний о том лете вместе с Разоблачителями. Она нарисовала деревянного лося, Уинни с ее ружьем, бородатого Генри с мечтательным выражением лица и несколько эскизов со Сьюзи.

Но как бы она ни трудилась над лицом Сьюзи, все время казалось, что чего-то не хватает. Жестко выставленной челюсти. Кривоватых зубов. Маленького, острого носа. Неистовых глаз янтарного оттенка.

Потом она вспомнила про фотографии, спрятанные в студии Генри; наверное, они помогут. Она позаимствует их на несколько дней. Он даже не заметит их отсутствия.

Тесс открыла коробку, и ржавые петли тревожно скрипнули. Убрав верхний поднос с инструментами, она достала фотографии. Сьюзи, Уинни, Генри и более молодая, округлая и уверенная копия ее самой, — все они улыбались ей. Вот и лось. Генри и Сьюзи занимаются клоунадой на пляже. Эти фотографии нужны были Тесс, чтобы вдохнуть в ее наброски новую жизнь, наполненную подробностями. Она посмотрела на снимок Уинни с ружьем у плеча, пальцем на спусковом крючке и прикрытым левым глазом, пока правый глаз нацеливается на мишень вдоль ствола.

— Я знаю, что ты сделала с презервативами, — сказала Тесс. Они были одни перед хижиной. Сьюзи и Генри баловались пивом и сигаретами, а Уинни чистила ружье.

— И что же я сделала?

— Нельзя играть с чужой жизнью подобным образом, — сказала Тесс. Это не вызвало ответной реакции со стороны Уинни, которая продолжала полировать ствол ружья старой банданой. — Ты думаешь, что это поможет тебе удержать Сьюзи, но все не так, как ты думаешь. И это не поможет мне удержать Генри. Они сделают так, как захотят, Уинни, и ребенок тут не играет никакой роли.

Уинни продолжала свое занятие, но ее движения стали более быстрыми и резкими.

— Возможно, мне следует рассказать об этом Сьюзи, — добавила Тесс.

Уинни подняла голову и посмотрела на нее.

— О чем рассказать, Тесс? Что ты отчаянно вцепилась в Генри и понаделала дырок в презервативах, а потом решила взвалить вину на кого-то еще? — она довольно улыбнулась и вернулась к своему занятию.

Рука Тесс сжалась в кулак, потом медленно разжалась. Она встала и поднялась на крыльцо хижины.

— Значит, сработало? — окликнула ее Уинни.

— Что?

— Ты беременна?

— Иди на фиг! — отрезала Тесс и хлопнула дверью.

Тесс убрала фотографии в карман халата, потом взяла дневник и стала листать страницы, пока не дошла примерно до середины.

21 июня, хижина у озера

Уинни оказалась редкостно хорошим стрелком; кто бы мог подумать, что ружье окажется таким превосходным подарком? Когда я дала ей эту штуку, то думала, что оружие поможет ей чувствовать себя более сильной и грозной. Я купила его у какого-то ветерана на блошином рынке. Сначала я считала, что мы будем использовать ружье как бутафорский реквизит для наших миссий, — нечто такое, что можно демонстрировать в случае необходимости. Потом я решила, что Вэл будет полезно научиться стрелять. Сперва она испугалась, но теперь почти не расстается с ружьем. Она так привыкла к нему, что я стала называть ее Уинни[73]. Это была просто шутка, но имя прижилось. Теперь никто из нас больше не называет ее Вэл. Когда мы слышим ее старое имя от других людей, то спрашиваем: «Кто это?»

Во время наших ночных поездок на «Машине Любви» Уинни сидит на пассажирском месте, выставив ствол в открытое окошко. Она расстреливает почтовые ящики, спутниковые тарелки и трансформаторы на телефонных столбах. Она проделывает дыры в надземных плавательных бассейнах и водонапорных башнях. Сегодня ночью мы проехали мимо Секстона и свернули на маленькую грунтовую дорогу к подстанции «Грин Маунтин Пауэр». Она была огорожена по периметру с колючей проволокой наверху. Тогда Генри нацелил фары автомобиля, а Уинни начала стрелять. Она превратила большой трансформатор в швейцарский сыр и снесла верхушки двух электрических мачт. Это было прекрасно!

Потом мы уехали с радостными воплями; мы передавали друг другу текилу и кричали «йу-хуу!», словно отряд ковбоев. Все дома вокруг были погружены во тьму, уличные фонари погасли. Даже колледж затерялся в темной ночи.

«Послушай, Сьюзи, — с улыбкой сказала Уинни. — Я собираюсь сделать то же самое с остальным миром».

Я чертовски горжусь Уинни. Горжусь нами.

Кажется, я влюблена во всех этих людей. Не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось.

Тесс закрыла дневник, вернула его в коробку для инструментов и захлопнула крышку. Потом она торопливо прошла мимо притаившегося в темноте чудовищного каноэ и вышла из амбара в сад.

Она никогда не рассказывала Генри о презервативах. И о своем разговоре с Уинни. Это бы лишь запутало главную проблему — ее беременность, — а им нужно было срочно принимать решение.

Сердце Тесс гулко стучало, когда она шла по двору, и прожекторы с датчиками движения автоматически включались. Унесенные фотографии вызывали приятное волнение, сходное с тем, которое она испытывала во время прошлых миссий «Сердобольных Разоблачителей». Такие дела всегда имели привкус опасности, суховатый и едкий как запах пороха после выстрелов из ружья Уинни. Страх оказаться пойманными был живой, дышащей и осязаемой вещью. Он пронизывал их и кружил им голову, как пьянящее вино, которого никогда не бывает достаточно.

Луна — тонкий серебряный серпик в небе. Звезды — миллионы булавочных уколов, пропускающих неземной свет.

Это заставило ее снова вспомнить о презервативах.

Бездумное коварство Уинни привело к рождению Эммы и изменило ход жизни Тесс, придало ей цвет и зримую форму. На мгновение Тесс попыталась представить альтернативную реальность, где Уинни остереглась портить презервативы, и поэтому Эмма, — ее чудесная, умная и странноватая девочка, — так и не появилась на свет. Тесс уверена, что она бы ощущала боль по отсутствующему ребенку, словно боль в фантомной конечности.

Глава 39

Немного пошатываясь, Генри сделал шаг по направлению к ней. Значит, он снова пил. Уинни представила безрадостное течение его монотонных дней: управление лакокрасочной компанией, оплату счетов, надзор за дочерью и неизменное бытовое пьянство по вечерам. Всем нам нужно было какое-то утешение. Что-то, облегчающее невыносимую тяжесть жизни. Уинни машинально провела пальцами по шрамам на своих руках.

— Я рада, что ты приехал, — обратилась она к нему. Уинни стояла на крыльце, по-прежнему в одежде Тесс.

— Я привез твои вещи, — сказал Генри и протянул пластиковый пакет. Она заглянула внутрь. Ее маскарадный наряд Сьюзи успел высохнуть: коричневая блузка, черные легинсы.

Но чего-то не хватало.

— Где парик?

Генри пожал плечами:

— Мне показалось, ты забрала его. Его не было в ванной рядом с одеждой.

Уинни ощутила мгновенную панику. Это бессмысленно; она оставила парик сохнуть в ванной вместе с одеждой. Куда он мог запропаститься?

— Фрэнсис! — прокричал тонкий голосок в темноте за спиной у Генри. Уинни прищурилась и увидела девочку, выпрыгивающую из «Блейзера». Это была Эмма — та самая девочка, которую она вытащила из бассейна сегодня днем.

Но черт побери, кто такой Фрэнсис?

Эмма подбежала к лосю Сьюзи, которого Уинни уже почти собрала заново.

— Фрэнсис! Девять, девять, девять!

Генри повернулся и непонимающим взглядом посмотрел на девочку.

— Эмма?

Уинни заметила, как изменилась его манера. Он опустил плечи; его голос стал нежным.

— Смотри, папа: киски!

Генри вытаращился на дочь, которая опустилась на колени среди пушистого моря кошек.

— Как ты попала сюда? — спросил он.

— Я спряталась за сиденьем.

— Спряталась? О господи, Эмма! Ты хоть понимаешь, как это было опасно?

Лицо Эммы, сиявшее от восхищения еще несколько секунд назад, омрачилось. У нее задрожал подбородок.

Уинни прикоснулась к руке Генри. Тот вздрогнул, но не отстранился.

— Я уверена, что она больше не будет так делать. Правда, Эмма?

Девочка кивнула.

— Кошки проголодались, — продолжила Уинни. — Хочешь покормить их, Эмма?

Лицо девочки озарилось восторженной улыбкой, и она энергично закивала. Уинни направилась в хижину, где взяла три банки тунца и миски.

— Почему кошки все еще здесь? — недоуменно спросил Генри, когда она вышла.

— Полагаю, им больше некуда было идти, — ответила она.

— Но как им удавалось выжить столько времени?

— Инстинкт, — сказала Уинни и передала Эмме миску с тунцом.

— Папа, мы можем взять одну кошечку домой? Ну пожалуйста! — попросила Эмма, когда поставила миску перед голодными орущими кошками.

— Они бродячие, солнышко. Наверное, у них блохи, и они могут кусаться.

— Разреши ей взять кошку, Генри. Проклятье, пусть возьмет двух! Одну для Дэннер.

Генри яростно посмотрел на нее, и Уинни захохотала. Бедный Генри, он до сих пор так серьезно относится к словам. Ему нужно успокоиться, научиться играть и шутить.

— Эмма, — сказала Уинни. — Ты знаешь, что у лося есть секрет?

Девочка покачала головой, и Генри повторил ее жест. Он беззвучно произнес «нет», но Уинни сделала вид, будто не заметила.

— Он пустой внутри. В его груди есть дверца. Если хочешь, то можешь забраться внутрь.

— Это плохая идея, — сказал Генри.

Уинни встала и открыла дверцу немного сбоку от груди лося. Петли, которые она купила в хозяйственном магазине, работали превосходно.

— Ну пожалуйста, папа! — воскликнула Эмма.

Признавая свое поражение, он приподнял Эмму, чтобы она могла забраться внутрь.

— Зачем ты восстановила его? — поинтересовался Генри.

— Точно не знаю, — призналась Уинни. — Пожалуй, я хотела посмотреть, получится ли у меня.

Она гордилась своей работой и радовалась тому, что кто-то наконец мог оценить ее. Тот, кто знал лося в другой жизни, кто понимает, сколько труда было вложено в него. Она не смогла найти все первоначальные фрагменты и вырезала новые из веток. Пока что она еще не приклеила холст, но дело шло к этому.

— Я стою там, где должно быть его сердце! — восторженно сказала Эмма.

— Генри, когда я взялась за лося, то начались странные вещи, — Уинни понизила голос, так что Эмма не могла ее слышать.

— Какие вещи?

— Если я скажу тебе, ты подумаешь, что я спятила.

— Ну, попробуй, — сказал он. — Я кое-что понимаю в безумии.

Уинни улыбнулась.

Готова поспорить, что понимаешь.

— Ну, ладно, — начала она. — Когда я приехала сюда, то собрала всю одежду Сьюзи, запихала ее в большой мешок для мусора и затопила посреди озера. Избавлялась от улик, как ты понимаешь.

Генри кивнул.

— На следующее утро после того, как я начала работать над лосем, я проснулась и обнаружила, что один из нарядов, которые я утопила, лежит рядом со мной. Шелковая блуза, легинсы и ботинки. Как будто Сьюзи побывала там ночью, оставила одежду и испарилась.

— Господи! — прошептал Генри.

— Папа, — позвала Эмма изнутри. — Я могу видеть через его глаза!

— Я испугалась до чертиков, — торопливо прошептала Уинни. — Скатала одежду в комок и засунула на дно мусорного бака снаружи. Когда я проснулась на следующее утро, все опять лежало рядом со мной. Но на этот раз наверху был светлый парик.

Генри передернул плечами.

— Я снова собрала одежду и на этот раз решила сжечь ее, но тут увидела мой раскрытый дневник, лежавший на столе. Там была запись, которую я не делала. Знакомый почерк. Это был почерк Сьюзи!

Генри медленно покачал головой, словно хотел сказать, что такого не может быть никогда и ни за что.

— Что там было написано?

— «Надень это, Уинни».

— И ты сделала это?

Женщина кивнула.

— Сначала я была перепугана. Но потом, когда я надела парик и посмотрелась в зеркало, что-то случилось. Я ощутила ее присутствие, Генри. Было так, как будто она стоит рядом со мной, наполняет меня уверенностью и шепчет мне на ухо. Как будто я действительно стала ею.

Генри молчал, отвернувшись от нее. Она зашла слишком далеко. Не следовало рассказывать так много за один раз.

Не торопись, крошка.

— Это было очень тяжело, — сказала Уинни. — Даже после стольких лет я каждый день думаю о ней. Мне ее не хватает. С ней я могла быть кем угодно, кем я хотела. Поэтому да, я нарядилась как она. Наверное, мне не следовало это делать. Наверное… — она замолчала. Генри протянул руку и ласково сжал ее предплечье.

— Я слышу, что думает лось! — объявила Эмма.

— Она поразительный ребенок, Генри, — прошептала Уинни. — Тебе повезло с ней.

— Знаю, — ответил Генри. Но она заметила, что он совсем не считает, что ему повезло. Уинни улыбнулась. Именно такого Генри она ожидала найти: разобранного на части, как лось. Он сунул пальцы в карман рубашки, пытаясь вытащить сигарету.

— Все еще куришь, да? — спросила она.

— Я завязал в тот день, когда мы уехали из хижины. Но на прошлой неделе купил себе пачку.

— Не возражаешь, если я тоже покурю? — он вытряхнул сигарету и раскурил для нее. Какое-то время они стояли и слушали, как Эмма общается с лосем Фрэнсисом.

Уинни подумала о том, что Сьюзи была права. На самом деле, все это бутафория: сигарета, пропавший парик, реконструированный лось. Все это лишь фрагменты сценического оформления, помогающие перейти от одного акта к следующему. Скрытые вещи, которые придают нам храбрости и толкают нас вперед.

— Значит, у тебя нет планов насчет него? — спросил Генри.

— Насчет кого?

— Я про лося.

Уинни рассмеялась.

— Думаешь, я собираюсь воспользоваться им для похищения бедного влюбленного мальчика или для очередной безумной схемы? Ничего подобного. Я думала о том, чтобы поместить его в озеро.

— Куда? В озеро?

— Разве не понимаешь? Устроить ему похороны, наподобие ладьи викингов. Отдать последние почести. Я хотела доставить его на озеро и поджечь там. Думала, что это будет… катарсис или что-то в этом роде.

Она посмотрела Генри в глаза и увидела, как он начинает улыбаться, но потом выражение его лица вдруг изменяется.

— Я вижу то, что видит Фрэнсис, — донесся тонкий голосок изнутри лося. — Я знаю то, что он знает!

Генри обменялся с Уинни паническим взглядом, который сказал: Я чертовски уверен, что ты ничего не знаешь. Теперь они были как заговорщики, связанные общей тайной.

— Выходи оттуда, милая, — позвал Генри.

— Теперь мне остается продумать, как доставить его на место, — сказала Уинни, бросая окурок и притаптывая его ботинком. — Думаю, мне придется построить плот.

Генри широко улыбнулся, когда помог Эмме выбраться из лося.

— У меня есть большое каноэ, — сказал он.

Уинни залилась смехом так, что не смогла остановиться. Это было слишком здорово для слов.

Глава 40

— Я уже собиралась звонить в полицию, — сказала Тесс, когда они зашли на кухню. — Я заглянула в комнату Эммы, но ее там не оказалось. Пыталась дозвониться тебе по мобильному, но ты не отвечал.

Генри заметил, что Тесс плакала. Он хотел подойти и обнять ее, но вместо этого мягко подтолкнул к ней Эмму. Девочка заколебалась, уставившись в пол и опасаясь неприятностей.

— Малышка! Я так волновалась, — сказала Тесс. Она откинула волосы с глаз Эммы и поцеловала ее в лоб.

— С ней все в порядке, — тихо сказал Генри. Она здесь, и мне очень жаль.

— Я спряталась, — сказала Эмма. Она гладила маленького рыжего котенка, прилипшего к ее груди.

— Что это? — спросила Тесс и потрепала котенка по голове.

— Я поехал в старую хижину, — объяснил Генри. — Хотел посмотреть, что сделала Уинни. Извини, что не отвечал, но ты же знаешь, как плохо там работают мобильные телефоны. Я говорил с Уинни, когда Эмма выскочила из автомобиля. Они с Дэннер спрятались под покрывалом на заднем сиденье.

Тесс подняла руку и посмотрела на Эмму.

— Больше никогда так не делай. Ты знаешь, как это опасно?

Эмма кивнула, глядя на котенка.

— Она знает, — сказал Генри. — Она обещала больше никогда так не делать.

Генри стал кусать щеку изнутри и гадать. Следует ли ему рассказать Тесс о грузовом автомобиле, который он видел на обочине дороги рядом с подъездом к хижине, когда они наконец уехали. Там была темная фигура, сгорбившаяся над рулевым колесом. Автомобиль следовал за ними почти всю дорогу до дома.

Генри уверен, что это Билл Лунд. Значит, ему известно о хижине.

— Мама, я видела Фрэнсиса! — воскликнула Эмма. — Настоящего Фрэнсиса. Я забралась в него.

Тесс недоуменно повернулась к Генри:

— Уинни восстановила лося?

Тот кивнул.

— Думаешь, это хорошая мысль? — спросила Тесс.

Генри пожал плечами. Не хуже, чем соорудить грот.

— Это не я заново собрал его. То, что я думаю, не имеет значения.

Ну-ну.

Раньше Тесс интересовалась тем, что он думает. Она спрашивала его мнение, подключала его к каждому решению, от выбора еды на ужин до покупки нового «Вольво». Теперь все это казалось неуместной шуткой.

Как происходят такие вещи? Была ли это постепенная перемена, которую он не замечал, или же она однажды проснулась и решила, что все его мысли и мнения являются полным и окончательным дерьмом?

— Мама, а почему сборка Фрэнсиса была плохой идеей?

Выражение лица Тесс смягчилось, когда она повернулась к Эмме и котенку.

— Давай уложим тебя и твоего маленького друга в постель, — сказала она. — Утром мы найдем ему миски для еды и ошейник и соорудим коробку с опилками.

— А еще ему понадобится ветеринар, — сказал Генри. — У него могут быть блохи и кишечные паразиты.

Эмма вздрогнула и крепче прижала котенка к себе.

— Какая гадость, — сказала девочка.

— У кошек полно паразитов, — объяснил Генри. — Особенно у бродячих кошек.

— Не слушай отца, — посоветовала Тесс. — Он ничего не знает про кошек. И никогда не знал.

Тесс одарила его ледяным взглядом. Держите свои кошконенавистнические мысли при себе, мистер.

— Мама, там их было так много! — восторженно произнесла Эмма. — Одного кота, совсем старого, зовут Морковкой. Уинни говорит, что он всегда жил там.

Тесс посмотрела на Генри округлившимися глазами.

— Морковка? Некоторые из прежних кошек все еще там?

Генри кивнул, хотя он не мог утверждать с уверенностью. Он никогда не считал их. Это Уинни всегда давала имена кошкам. Но Тесс не меньше любила их и увлекалась их мелкими странностями и повадками.

Он всегда жил там.

Глаза Генри начали чесаться и слезиться. Ему снова придется принимать лекарства от аллергии. Черт бы побрал всех кошек на свете.

Тесс потянулась к нему и накрыла ладонью его руку. Сначала он удивился, а потом до него дошло: она подумала, что он плачет. Как будто кошки могут глубоко тронуть его. Но он не торопился развеивать это заблуждение. В конце концов, может быть, еще не все потеряно.

Он смотрел, как его жена, Эмма и котенок поднимаются по лестнице в спальню, и думал, что, возможно, все еще можно исправить. Оставался шанс, что его пригласят вернуться домой, к нормальной жизни. Возможно, ему нужно лишь привезти домой еще больше кошек, все проклятое стадо, шелудивое подношение семейному божеству. Определенно понадобится Морковка, если он вычислит этого кота.

Генри потер воспаленные глаза, выглянул в окно по направлению к амбару и увидел тень, быстро пересекающую двор.

Собака? Или койот?

Нет.

Он ясно видел бегущего человека в развевающихся одеждах. Светлые волосы блестят, залитые светом автоматически включившихся прожекторов.

— Стой! — закричал Генри и бросился к двери, но фигура уже пропала.

С сильно бьющимся сердцем Генри выбежал во двор, приблизился к опушке леса и стал прислушиваться.

— Эй!

Никого.

Он вернулся в дом, схватил трубку кухонного телефона и набрал номер Уинни. Она ответила после второго звонка.

— Ты в хижине? — спросил он.

— Уже три часа утра, Генри, — сонно ответила она. — Где еще я могу быть?

— Я только что видел…

— Что?

— Ничего, — сказал он. — Спи дальше.

Часть 4. Разоблачение — это акт сострадания и одновременно акт преображения