Думал ли он о Кэтрин? О том, что́ она будет думать и чувствовать, когда он неожиданно вернется домой вместе с сыном? Несомненно, Гэри считал, что она будет рада. Счастлива. Что ее удивление и восторг будут такими же глубокими и всепоглощающими, как у него. Ему даже не пришло в голову, что может быть иначе.
Совершенно иначе.
— Я понимаю, — проговорила Кэтрин, погладив кончиком пальца черные волосики на голове кукольного Гэри. — Я понимаю, почему ты сделал то, что сделал… Жаль, что ты ничего не сказал мне, но… но я больше на тебя не сержусь. — И внезапно, словно освобождаясь от бремени, тяготившего ее душу, она почти прокричала слова, которые не могла не произнести, оставить где-то глубоко внутри себя:
— Я ПРОЩАЮ ТЕБЯ, ГЭРИ! ПОКОЙСЯ С МИРОМ!
Облегчение, которое принесли ей эти две коротких фразы, было почти физическим, словно она и впрямь сбросила с плеч тяжкий груз. С легким сердцем Кэтрин закрыла дверцу в игрушечное кафе, где кукле-Гэри и кукле-Элис суждено было вести один и тот же нескончаемый разговор, и с наслаждением потянулась. Пора, в самом деле, и об ужине и об ужине подумать, решила она.
Позади нее раздался какой-то шорох.
Кто-то тихонько скребся за дверью ее квартиры, словно кошка или собака, которые просятся внутрь.
Кэтрин встала со стула и танцующей походкой направилась в прихожую. Взявшись за ручку входной двери, она на мгновение замерла.
Ее сердце пело.
Гэри!..
1939
С каждым разом мне становится все труднее ходить по ночам в Уэст-Холл. И вообще ходить… Мои глаза слабеют, кости ноют, суставы распухли и плохо сгибаются. Я и не заметила, как превратилась в старую развалину. На днях я случайно увидела в ручье свое отражение и не узнала себя в высохшей, морщинистой женщине, которая смотрела на меня. Когда мои волосы успели стать седыми? Когда появились морщины? Не знаю…
Пройдет еще какое-то время, и я умру, но меня заботит вовсе не то, что отмеренный мне срок подходит к концу. Гораздо больше я волнуюсь о том, что будет с моей любимой девочкой. Ей-то придется жить вечно!..
Но это еще не самое плохое. Сколько бы ни прошло лет, Герти навсегда останется ребенком, который будет строить детские планы и принимать детские решения. Кто скрасит ее одиночество, когда меня не станет? Кто будет сдерживать ее порывы и желания?
«А есть где-нибудь другие — такие же, как я?» — написала недавно Герти на моей ладони, и я не знала, что ей ответить. В свое время я много думала над этим вопросом и в конце концов решила, что за прошедшие века люди наверняка не раз вызывали «спящих» в наш мир. А коль скоро «спящих» было достаточно много, возможно, кому-то из них пришлось пролить кровь и тем самым обречь себя на вечное существование.
— Может быть, и есть, — ответила я, — но я не знаю где их искать. Они, наверное, хорошо прячутся…
В глубине души я надеюсь, что Герти такая одна.
Главная проблема заключается в том, что Герти нужно есть. Не так часто, как людям, но все же достаточно часто — через каждые несколько месяцев. Когда Герти испытывает голод, она становится раздражительной и замкнутой, а потом быстро слабеет, и мне приходится отправляться на поиски еды. Я ловила для нее белок, лесных сурков, рыбу, а однажды даже подстрелила оленя. (Какая злая ирония заключена в том, что охотиться меня когда-то научила Тетя, а теперь это умение помогает выжить мне и Герти.). Свою добычу я оставляю на поверхности, а сама отправляюсь бродить по окрестностям, пока она насыщается. Герти не хочет, чтобы я смотрела, как она ест, да я и не уверена, что способна выдержать это зрелище.
К сожалению, животные, которых я добываю, не способны утолить ее голод. Это всего лишь временная мера, которая лишь слегка подпитывает ее силы. Чтобы насытиться по-настоящему, Герти нужна человеческая кровь.
Да, я добывала для нее и эту столь необходимую ей пищу.
Я содрогаюсь, когда пишу об этом, но такова ужасная правда.
Нет, я не собираюсь подробно описывать преступления, которые совершила — они слишком страшны, чтобы хотя бы упоминать о них. Скажу только, что если ад, о котором так часто рассказывал преподобный Эйерс в своих воскресных проповедях, существует, то именно туда я отправлюсь, когда настанет мой срок.
Мне стыдно обо всем этом писать, стыдно признаваться в том, что́ я совершила, но ведь и Герти — тоже мое создание.
Она — моя дочь и мой «спящий», которого я разбудила.
Благодарности
Я выражаю свою глубокую признательность Дэну Лазару, убедившему меня работать с бо́льшим размахом, Энн Мессит, которая не только сумела взглянуть на повествование моими глазами, но и подсказала, что можно улучшить, а также Андрэ Робинсон, чья интуиция и зоркий глаз помогли мне избежать многих ошибок.
Я также благодарна всему коллективу издательства «Даблдей» — в высшей степени профессиональным и талантливым людям, с которыми было очень приятно и интересно работать.
Отдельная благодарность Дрее и Зелле за… словом, за все. Без вас этой книги никогда бы не было.
Дженнифер МакмахонВам меня не испугать
Jennifer McMahon
The One I Left Behind
Copyright © Jennifer McMahon, 2012
This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency
© Савельев К., перевод на русский язык, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»
Сначала появились руки — правые кисти, ровно отрезанные у запястья. Они появились на гранитном крыльце полицейского участка в пустых красно-белых пакетах из-под молока с фотографиями пропавших детей на обратной стороне. Пакеты были закрыты сверху, завернуты в толстый вощеный пергамент и аккуратно перевязаны тонкой бечевкой, словно коробка пирожных.
Судмедэксперт посоветовал полицейским обратиться к хирургу или к мяснику, знакомому с устройством костей и сухожилий. Казалось, он восхищался мастерством убийцы, как будто видел нечто прекрасное в четких обрубках, настолько совершенных, что было трудно представить их прикрепленными к чему-либо еще, наделенных собственным бытием.
После удаления рук убийца держал женщин живыми ровно пять дней. Он относился к ним бережно, прижигал и бинтовал обрубки, делал инъекции морфина от боли и ухаживал за ними, как за редкими орхидеями.
Наутро через пять суток он душил их, а потом выставлял их тела напоказ в общественных местах: на лужайках, в городском парке, на газоне перед библиотекой. Все женщины были обнаженными, если не считать повязок — ослепительно-белых, любовно завернутых, словно маленькие коконы, — на местах отрезанных кистей.
Последняя жертва Нептуна
Когда она приходит в себя, первым делом проверяет свои руки. Она не знает, как долго пробыла без сознания. Несколько часов? Несколько дней? Она лежит на спине с завязанными глазами; вытянутые над головой руки прикреплены к металлической трубе. Кисти у запястий обмотаны клейкой лентой, но обе руки по-прежнему на месте.
Спасибо тебе, спасибо, дорогой Иисус и сладчайшая Дева Мария, ее руки все еще целы. Она шевелит пальцами и вспоминает песенку, которую напевала мать:
Где ты, где ты, Большой Пальчик?
Вот он я, вот он я.
Как ты поживаешь, мальчик?
Все чудесно у меня.
Убегай, убегай…
Ее лодыжки тоже плотно обмотаны клейкой лентой, и в ступни впиваются сотни иголок и булавок.
Она слышит дыхание Нептуна, которое звучит в хрипловатом ритме почти механически: вдох, выдох. Чук-чук, пуфф-пуфф. Думаю, я смогу, думаю, что смогу.
Нептун снимает повязку, и свет режет глаза. Она видит лишь темный силуэт, склонившийся над ней, но не лицо Нептуна, а все лица: матери, отца, Люка из булочной, где продавали горячие пончики, своего приятеля из средней школы, который никогда не трогал ее, но любил мастурбировать, пока она смотрела. Она видит потемневшее стеклянное лицо Иисуса, видит глаза безногой женщины, которая просила милостыню перед заведением Денни во время утренней толкотни за завтраком. Все эти лица вращаются как хоровод масок на лице Нептуна, и ей приходится закрыть глаза, потому что если она будет смотреть слишком долго, то закружится голова и ее стошнит.
Нептун улыбается, глядя на нее сверху вниз; его зубы блестят, как полумесяц в ясную ночь.
Она пытается отвернуться, но после недавней схватки у нее ноет шея, и она может повернуть голову лишь на долю дюйма, прежде чем режущая боль заставляет ее остановиться. Судя по всему, они находятся на каком-то складе. Холодный бетонный пол. Изогнутые металлические стены, увешанные электропроводкой. Повсюду валяются коробки. Какие-то старые механизмы. Пахнет как на сельской ярмарке: гнилыми фруктами, жиром, сеном и жженым сахаром.
— Так не должно было случиться, — говорит Нептун. Он цокает языком и неодобрительно качает головой.
Нептун начинает насвистывать и расхаживает вокруг нее, словно в танце, приподнимаясь на носках, с легкими поворотами влево и вправо. Его туфли из дешевой искусственной кожи совсем исцарапаны, стертые гладкие подошвы едва ли не скользят по полу. Внезапно Нептун застывает на месте и еще раз внимательно смотрит на нее, потом перестает свистеть, отворачивается и уходит. Его шаги эхом отдаются от бетонного пола. Тяжело хлопает деревянная дверь. Засов встает на место, щелкает замок.
Ушел. На какое-то время.
Инструменты разложены на подносе неподалеку: зажимы, резиновый жгут, скальпель, маленькая пила, пропановая горелка, рулоны бинтов и марли, толстые хирургические тампоны, металлический совок, плотная белая ткань. Нептун оставил эти вещи там, где она могла видеть их. Это часть игры.