Сборник произведений — страница 224 из 237

Сукин сын. Сукин сын, сукин сын…

«Прекрати, — говорит она себе. — Думай, а не паникуй».

Завтра утром на крыльце полицейского участка появится еще одна рука в картонке из-под молока. Только теперь это будет ее рука. Она смотрит на пилу, сглатывает комок в горле и закрывает глаза.

«Думай, черт побери».

Она крутит запястьями, пытаясь избавиться от клейкой ленты, но это ничего не дает.

Она открывает глаза и снова видит инструменты, перевязочный материал и пилу с маленькими серебристыми зубьями.

Кто-то стонет слева от нее. Медленно, словно артритная старуха, она поворачивает голову налево и прикасается щекой к холодному сырому полу.

— Ты! — удивленно, но с облегчением произносит она.

Женщина прикручена изолентой к литой железной трубе на противоположном конце склада.

— Я могу вытащить нас отсюда, — обещает она.

Женщина поднимает голову и открывает заплывшие глаза. Она начинает смеяться; разбитая губа трескается и заливает кровью ее подбородок.

— Мы обе мертвы, Дюфрен, — говорит она. Ее голос слабый и надтреснутый — огонь, который она так и не смогла разжечь.

Часть I

Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»

Шел 1985 год, и звуки песни Мадонны «Like a Virgin» лились из каждого кассетного магнитофона. Дети выстраивались в очередь, чтобы посмотреть на Майкла Дж. Фокса в фильме «Назад в будущее». А в сонном маленьком пригороде Брайтон-Фоллс, в штате Коннектикут, Нептун убивал женщин.

Брайтон-Фоллс, расположенный к северо-западу от Хартфорда и немного южнее аэропорта, первоначально был фермерской общиной, которая быстро превратилась в пригород. Люди, работавшие в Хартфорде, где страхование недвижимости стоило дорого, перевозили свои семьи в такие места, как Брайтон-Фоллс — в уютные спальные районы с хорошими школами, свежим воздухом и без преступности.

Самые главные магазины находились на Мэйн-стрит: булочная Люка, аптека Райта, семейный рынок Ферраро, хозяйственный магазин Парсона и «Бар и гриль» Дюшесса. За этими заведениями, на узких поперечных улицах, можно было найти полицейский участок (совмещенный с пожарной станцией) из серого гранита, кукольный магазин, «Дом орехов» Джоанны, две книжные лавки (одна специализировалась на подержанных любовных романах), три церкви, ателье Тэлбота, магазин автозапчастей и принадлежностей, кафе-мороженое Карвела, химчистку Бэрстона и магазин для домашних питомцев «На конце поводка».

Большая часть Брайтон-Фоллс имела идиллический вид, но когда вы пересекали реку и оставляли позади водопад и старые мельницы, переделанные в жилые дома, по мере движения на север к аэропорту, мимо накрытых от солнца табачных полей и покосившихся амбаров, дорога расширялась с двух полос до четырех. Здесь были торговые центры, огороженные заводы, пустые участки, рестораны фастфуда, мотели, где вы могли заплатить за час или за неделю, кинотеатры с порнофильмами, бары и салоны, где торговали подержанными автомобилями. Это были места, которые работники страховых компаний считали ничьей землей, районы, куда они избегали заглядывать во время еженедельных разъездов на служебных автомобилях. Здесь шум и хаос большого аэропорта были особенно явственными и угрожающе распространялись в сторону пригородов.

Помимо редких арестов за пьяное буйство в одном из баров по дороге в аэропорт самым крупным преступлением, с которым полиции приходилось сталкиваться за последние годы, был случай, когда сын мэра перебрал спиртного после выпускного вечера, проехал на красный свет и устроил городскую гонку с полицейскими, закончившуюся после того как он утопил свой «Мерседес» в плавательном бассейне загородного клуба. Последнее убийство произошло в 1946 году, и оно было совершенно очевидным: мужчина застрелил брата, застав его в постели со своей женой.

В убийствах Нептуна не было никакой ясности.

Его жертвы, на первый взгляд, не имели между собой ничего общего: бухгалтерша с двумя детьми; официантка, работавшая по скользящему графику в кафе-закусочной «Серебряная ложка»; студентка факультета режиссуры из Уэслианского университета в Огайо; бывшая модель, превратившаяся в пьянчужку. Полиция пребывала в замешательстве.

В конце концов, у всех — у полиции, родных жертв и жителей Брайтон-Фоллс — осталось больше вопросов, чем ответов. Почему Нептун отрезал правые руки у своих жертв? Почему он держал их живыми еще пять дней после того, как оставлял их руки в картонках из-под молока на крыльце полицейского участка? И чем отличалась от остальных его последняя жертва, бывшая гламурная дама Вера Дюфрен? Почему ее тело так и не нашли?

И, возможно, главный вопрос: был ли он перекати-полем, сделавшим недолгую остановку на своем кровавом пути, или остался в городе и жил среди них? Что заставило его остановиться? И каждый вечер, когда жители Брайтон-Фоллс запирали двери на ночь, они задавали себе один и тот же вопрос: будет ли он убивать снова?

16 октября 2010 года. Рокленд, штат Вермонт

Представь, что твой дом горит. У тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой все, что можно спасти. Что ты выберешь?

Тара перевернула маленькие пластиковые часы, заполненные розовым песком. Ее ногти были выкрашены темно-синим, местами облупившимся лаком. Ее лицо было бледным, а губы неестественно красными, когда она улыбнулась и выдохнула одно слово: «Давай».

Реджи промчалась по передней, притормозив у края узкой дубовой лестницы, и прыжками понеслась вверх, держа одну руку на изогнутых змеевидных перилах, а другую — на прохладной стене из серого камня.

— У тебя в легких полно дыма! — крикнула снизу Тара. — И глаза слезятся!

Реджи набрала в грудь воздуху, рывком распахнула дверь в свою комнату и обвела взглядом забитые книжные полки, стол с разбросанными эскизами и аккуратную кровать, накрытую стеганым лоскутным одеялом, которое сшила бабушка. Реджи сразу же направилась к стенному шкафу, двигаясь словно в замедленной съемке, пробираясь через невидимый дым и закрыв глаза от едкой копоти. Она нащупала раздвижную дверь и открыла ее: металлические колесики загремели в пазах. Реджи подалась вперед и нащупала одежду, висевшую на плечиках. Она потянулась к верхней полке.

— Поспеши, — прошептала Тара, которая теперь стояла прямо за ней и обдавала ее шею теплым, влажным дыханием. — Времени почти не осталось.

* * *

Реджи открыла глаза и глотнула свежего, холодного октябрьского воздуха. Она была дома, в Вермонте, а не в особняке «Желание Моники». И ей было тридцать девять лет, а не тринадцать.

— Проклятье, — сказала она, и слово вырвалось изо рта облачком белого пара. Она снова оставила окна открытыми.

Завернувшись в стеганое одеяло, как в пелерину, она встала с постели, подошла к окнам и закрыла их. Деревья, еще на прошлой неделе окрашенные в яркие оранжевые, желтые и красные цвета, начали терять свою красоту. За последние три дня холодный ветер унес много листьев. Далеко над озером клин канадских гусей направлялся на юг.

— Вы не знаете, чего лишаетесь, — сказала им Реджи и со вздохом добавила: — Трусишки несчастные.

Она прищурилась и посмотрела на озеро, представляя, каким оно будет через три месяца — замерзшим и заснеженным, превратившимся в плоскую белую пустыню. Оно мало отличалось от пруда Рикера, где мать учила ее кататься на коньках. Реджи ясно помнила это: ее мать в зеленом бархатном пальто с шарфом из золотистого шифона описывала изящные круги, а Реджи виляла и падала на потрескивающий лед. «Ты уверена, что он надежный?» — спрашивала она каждый раз, когда слышала этот звук. Мать смеялась в ответ. «Трусишка, — поддразнивала она, выкатываясь прямо на середину, где лед был тоньше всего, и протягивая руки Реджи. — Давай сюда и покажи, из какого теста ты сделана».

Реджи тряхнула головой и отделалась от воспоминания, как и от тяжелого стеганого одеяла. Она быстро натянула джинсы, надела свитер и отправилась вниз на кухню, шлепая босиком по прохладным доскам.

Она расположила свой дом таким образом, чтобы видеть озеро практически с любого наблюдательного пункта. Когда она спустилась по лестнице, оказалась перед большими окнами на южной стороне, выходившими на двор, окрестный луг и край озера Эрроу. От ее дома до берега было немногим больше полумили, но, когда она спускалась вниз, ей казалось, что она может шагнуть в воздух и проплыть через гостиную, через окна, двор и поле до самого озера. Иногда она ловила себя на том, что пытается сделать это: слишком наклоняется вперед и слишком далеко выставляет ногу, так, что едва не пропускает следующую ступеньку. Это были моменты, отмечавшие ее архитектурные успехи, — не призы, хвалебные речи и высокая оценка коллег, а путь вниз по собственной лестнице, который хотя бы на секунду заставлял ее поверить, что она может превратиться в пух одуванчика и проплыть по воздуху до самого озера.

Хорошее архитектурное сооружение должно четко вписываться в ландшафт. Оно не должно выглядеть так, словно возникло из ниоткуда по случайной прихоти; оно должно вырастать органично, формируемое ветром и дождем, словно высеченное из скалы. Комнаты перетекают не только из одной в другую, но и в окружающий мир.

Журнал «Четыре стены» совсем недавно назвал Реджи одним из лучших экологических архитекторов на северо-востоке США и называл дом в стиле Снайдера/Валленстайна, построенный по ее проекту в Стоу, «головокружительным соединением архитектуры с природой, где ручей протекает через гостиную, а 120-летний дуб прорастает через все три этажа. Дюфрен создала экологическое жилье, где линии интерьера органично сливаются с очертаниями внешнего мира».

Слияние и объединение — в этом была сила Реджи. Внешнее и внутреннее, старое и новое, прикладное и декоративное… Ее дар заключался в сочетании непохожих идей и объектов и в создании того, что было ни тем, ни другим, но в чем-то большим суммы его частей.

Все еще сонная и испытывающая сильную потребность в кофеине, Реджи сполоснула маленькую кофеварку-эспрессо из нержавеющей стали, наполнила ее водой и кофе, поставила на газовую плиту и зажгла огонь. Ее кухня была мечтой повара (хотя, честно говоря, Реджи мало готовила и обходилась, главным образом, сырыми овощами, сыром, крекерами и эспрессо), вплоть до огромной итальянской кофемашины, которой Реджи пользовалась, только когда приглашала гостей. Она предпочитала маленькую кофеварку, которая была у нее еще в колледже. Она была простой в использовании и неприхотливо-изящной: воплощение хорошего дизайна.

Вода закипела. Кофе пошел пузырьками, наполнив комнату сочным, земным ароматом.

Реджи посмотрела на часы: 7.15. Она отправится в офис и устроит мозговой штурм для нового проекта, потом сделает пробежку вокруг озера, примет душ и еще немного поработает над эскизами. Подняв взгляд, она увидела, как цифра на часах изменилась на 7.16.

«Представь, что твой дом горит. У тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой все, что можно спасти. Что ты выберешь?»

Реджи обвела взглядом свой дом и почувствовала, как всколыхнулась старая паника. Потом Реджи сделала глубокий вдох и вслух ответила своей старинной подруге:

— Ничего, Тара. Я не выберу ничего.

Ее дыхание успокоилось, мышцы расслабились. Тара больше не имела над ней такой власти.

Реджи было уже не тринадцать лет. Она понимала, что одни предметы можно заменить другими. Потеря дома будет тяжким ударом, но дом можно отстроить заново. У нее было очень мало мебели. Ее стенной шкаф был полон лишь наполовину. Лен, с которым они уже некоторое время были близки, иногда поддразнивал ее:

— Для успешного взрослого человека ненормально, когда он может уместить все свои пожитки в пикапе.

Он говорил это, глубоко засунув руки в карманы поношенных кархартовских[90] брюк, с мальчишеской ухмылкой на лице, выявлявшей ямочку на правой щеке. Лен жил один в старом и обветшавшем сельском доме, комнаты которого были заполнены книгами, мебелью и всевозможными украшениями, плохо сочетавшимися друг с другом.

— Это моя цыганская кровь, — говорила она и подходила ближе, чтобы чмокнуть его в щеку.

— Как же, цыганская, — ворчал он. — Ты живешь как преступница в бегах.

* * *

Реджи вернулась наверх с чашкой тройного эспрессо в руке, сунула ноги в туфли-сабо и открыла дверь на мост, ведущий к домику на дереве, где находился ее офис. Она вдыхала запахи древесного дыма, сырых листьев и яблок, гниющих на земле в заброшенном саду к востоку от ее участка. Был идеальный день для середины октября. Пятнадцатифутовый подвесной мост слегка раскачивался под ее весом, и сначала она шла медленно, глядя то на двор и подъездную дорожку внизу, то на озеро Эрроу в отдалении. Она называла этот мостик «мостом Чарли», хотя Чарли даже не знал о его существовании. Она никому не сообщала тайное название моста и не рассказывала стоявшую за ним историю. Что она могла рассказать? «Я назвала его в честь парня, который однажды заявил мне, что такой мост построить невозможно».

Зазвонил телефон в ее офисе. Она пробежала последнюю пару ярдов, едва не пролив по пути эспрессо.

Она открыла дверь, которую никогда не запирала, — попасть туда можно было, только перейдя по подвесному мосту из ее дома или забравшись на девятиметровую высоту по стволу дуба, на котором стоял деревянный домик. Офис был круглым, двенадцати футов в поперечнике, с древесным стволом в центре и окнами со всех сторон. Лен назвал его «диспетчерской вышкой».

Здесь стояли компьютерный стол и деревянный чертежный столик. Имелась также небольшая доска с заметками по последнему проекту, напоминанием позвонить клиенту и пришпиленной астрологической картой, которую составил для Реджи Лен. Она не верила в «уютный беспорядок» и не держалась за вещи, не имевшие для нее важности, поэтому на книжной полке стояли лишь те книги, к которым она обращалась снова и снова, которые повлияли на нее. «Поэтика пространства», «Язык фактуры», «Непреходящие основы строительства», «Дизайн вместе с природой», «Заметки о синтезе форм», а также небольшая коллекция справочников о природе. Здесь и там среди книг попадались другие замечательные источники вдохновения для Реджи: птичьи гнезда, раковины, шишки, камни причудливой формы, круглое, бумажно-тонкое осиное гнездо, семенные коробочки молочая, желуди и древесные грибы.

Реджи пошла к телефону на столе, споткнулась и плеснула на руку горячий кофе.

Вот проклятье! Зачем она так торопится? Чей голос она ожидает услышать в трубке? Чарли? Маловероятно. В последний раз они поговорили после случайной встречи в бакалейном магазине незадолго до того, как оба окончили разные школы. Возможно, Тара хочет еще раз подшутить над ней и сказать, что у нее осталось шестьдесят секунд, чтобы собрать все, что ей дорого?

Нет. На самом деле она думала, что это снова Он.

Она годами получала эти звонки: сначала дома, потом в колледже, потом в каждой квартире и доме, где она когда-либо жила. Он никогда не говорил ни слова. Но она слышала его дыхание и почти ощущала прикосновение зловонной влаги к своему здоровому уху. Каждый вдох и выдох глумился над ней и словно говорил: «Я знаю, как тебя найти». И она каким-то образом была уверена, она просто знала, что это Нептун. Однажды он раскроет рот и заговорит с ней. Она представляла, как это будет: его голос, шелестящий в телефоне, как вода, льющийся в ее ухо, протекающий через нее. Возможно, он скажет ей то, что она всегда хотела узнать: что он сотворил с ее матерью и почему она была единственной жертвой, чье тело так и не нашли. Другие тела были выставлены напоказ, но все, что осталось от Веры, — это ее правая рука.

Что отличало ее от остальных?

— Алло? — пробормотала Реджи.

«Скажи что-нибудь, — пожелала она. — Не молчи на этот раз».

— Реджина? Это Лорен.

— Ох. Доброе утро, — сказала Реджи, скрипнув зубами. Она поставила маленькую керамическую чашку и потрясла обожженной рукой, раздраженная тем, что поторопилась из-за Лорен. Какого черта ее тетушка звонит так рано? Обычно она звонила по воскресеньям в пять вечера. И Реджи часто не оказывалось на месте — или, по крайней мере, она делала вид, будто ее нет, — пряталась в углу, как ребенок, с бокалом «пино нуар» в руке, словно красный глазок автоответчика мог видеть ее, и слушала бестелесный голос своей тети.

— Мне только что позвонила сотрудница социальной службы. — Это было типично для Лорен: переходить прямо к делу без ненужных преамбул насчет погоды и глупых фраз вроде «У нас все хорошо, а как у тебя?». Последовала долгая пауза, Реджи ждала продолжения. Но так и не дождалась.

— Позволь догадаться, — сказала Реджи. — Она слышала о том, какая мы несчастная разделенная семья, и предложила свои услуги?

Она почти видела, как Лорен закатывает глаза, а потом с неодобрительным видом смотрит поверх очков на кончик своего носа. Лорен стояла на кухне с выцветшими обоями, и ее волосы были так туго стянуты в узел на затылке, что разгладились морщины на лбу. Конечно же, она носила старый рыбацкий жилет дедушки Андре, весь в пятнах и насквозь провонявший мокрой форелью.

Реджи взяла чашку кофе и сделала глоток.

— Нет, Реджина. Похоже, они нашли твою мать. Живую.

Реджи выплюнула кофе и уронила чашку на пол, глядя, как она падает в замедленном движении и черный кофе расплескивается по экологически чистым доскам.

Это невозможно. Всем известно, что ее мать мертва. По ней отслужили поминальную службу двадцать пять лет назад. Реджи до сих пор помнила орду репортеров снаружи, священника, от которого несло спиртным, и дрожащий голос Лорен, когда она читала стихотворение Эмили Дикинсон «Я не могу остановиться ради смерти».

— Что? — наконец прошептала Реджи.

— Они вполне уверены, что это она, — спокойно и деловито ответила Лорен. — Судя по всему, последние два года она с перерывами жила в приюте для бездомных.

— Но как… как они узнали?

— Она сама им сказала. У нее нет правой руки. Наконец, полицейские сняли ее отпечатки: все совпадает.

Сердце Реджи сделало медленный, холодный кульбит по направлению к желудку. Она закрыла глаза и снова ясно увидела то время: мать катается по льду на пруду Рикера, выписывая идеальные восьмерки. Потом она протягивает руку Реджи, и они начинают кататься вместе посреди пруда. Они смеются с раскрасневшимися щеками, их дыхание вырывается наружу маленькими облачками, а лед шуршит и постанывает у них под ногами, как живое существо.

— Есть кое-что еще, — продолжала Лорен своим деловитым, жестким тоном. — Твоя мать находится в больнице. У нее хронический кашель, и она в конце концов согласилась пройти рентгеноскопию. Подозревали пневмонию или туберкулез, но нашли крупную опухоль. Это рак. Возможно, у нее осталось немного времени.

Теперь Реджи потеряла дар речи, пытаясь переварить одну безумную новость вслед за другой. Все это казалось жестокой шуткой. «Твоя мать жива. Но она умирает».

Реджи опустилась на пол, прямо в разлитый кофе.

— Я хочу, чтобы ты поехала в Массачусетс и забрала ее, Реджина. Я хочу, чтобы ты отвезла ее в «Желание Моники».

— Я?

— Теперь я больше не вожу машину. Катаракта.

— Но я… — промямлила Реджи.

— Мне нужно, чтобы ты это сделала, — перебила Лорен. Затем, словно ощутив неуверенность племянницы, она добавила: — Ты нужна своей матери.

Реджи откинула волосы и нащупала пальцами свои шрамы.

— Хорошо, — сказала она.

Домой. Она возвращается домой.

1976 год. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Самое раннее воспоминание о матери начиналось с того, как мать удержала яйцо в вертикальном положении, и заканчивалось тем, как Реджи потеряла свое левое ухо.

Ей было пять лет, когда мать отвезла ее в бар на Эйрпорт-роуд. Реджи крутилась на красном виниловом табурете, довольная тем, что изобрела собственный трюк, пока Вера готовила свой фокус для посетителя, который обещал поставить ей выпивку, если все получится. Реджи отталкивалась и кружилась, каждый раз слегка задевая ноги матери, и старалась не встречаться взглядом с мужчиной, сидевшим слева от нее, с которым мать заключила пари. Это был смуглый тип с выпученными глазами и прилизанными намасленными волосами, в тонком кожаном пиджаке, который не застегивался на животе. Его горбатый нос был заметно искривлен, как будто его неоднократно ломали. Реджи про себя назвала его Боксером.

Боксер называл Реджи «чемпионкой» и подмигивал девочке лягушачьим глазом, пока Вера аккуратно посыпала солью барную стойку.

Секрет фокуса заключался в том, что яйцо должно было к чему-то прилипнуть, чтобы стоять вертикально.

* * *

Мать Реджи, Вера Дюфрен, которая ловко проделывала фокус с яйцом, была поразительно похожа на Джейн Мэнсфилд[91] — с пышным бюстом и густой копной платиновых волос, ниспадавшей на изящные плечи. Она была выбрана королевой выпускного бала и после окончания школы в 1969 году отправилась в Нью-Йорк с надеждой на карьеру актрисы. Для оплаты счетов, пока она исполняла второстепенные роли в небольших театрах за пределами Бродвея, она начала подрабатывать моделью. Почти сразу же стала лицом кольдкрема «Афродита», и ее фото можно было увидеть в журналах и универмагах по всей стране. «Относись к себе, как к богине», — гласил рекламный лозунг. Внезапная рекламная слава принесла Вере новую актерскую работу, включая первую главную роль после звездных деньков в школьном театральном клубе Брайтон-Фоллс.

Но вскоре после того, как ее карьера наконец-то пошла в гору, ранней весной 1971 года Вера неожиданно вернулась в Брайтон-Фоллс и поселилась в странном и огромном доме своего детства под названием «Желание Моники» со своей сестрой Лорен (которая была на шесть лет старше ее) и их отцом Андре Дюфреном. Пока Вера находилась в Нью-Йорке, у Андре обнаружилась болезнь Альцгеймера, и его состояние неуклонно ухудшалось. В первый же вечер после возвращения Вера за обеденным столом сделала ошеломительное заявление.

— Я беременна. Ребенок должен родиться в конце июля.

Отец и сестра потрясенно уставились на нее, утратив дар речи.

— Можно передать булочки? — попросила Вера.

— Кто отец? — требовательно спросил Андре, отодвинув нетронутую тарелку с едой.

— Никто, — ответила Вера.

Андре слабо кивнул.

— Паршивое имя для первого ребенка: Никто-младший.

Андре построил «Желание Моники» для своей жены, которая всегда хотела жить в замке. Строительство растянулось на десять лет, поскольку большую часть работы он выполнял сам, не будучи плотником или каменщиком. Андре чинил обувь. Днем он был сапожником, вечером и ночью — строителем замка. Сама Моника умерла от осложнений после рождения Веры, еще до того как дом был готов.

Еще подростком Вера часто говорила, что «Желание Моники» похоже на кличку скаковой лошади, а не на название дома.

— В общем, рискованное предприятие, — говорила она. — И мизерные шансы на успех.

Хотя дом был каменным, он имел мало общего с замком. Там не было крепостного рва, башен и бастионов. Его планировка была запутанной и беспорядочной; он возвышался на два с половиной этажа и имел коньковую крышу, крытую черепицей. Камень без изоляции очень плохо удерживал тепло, и большую часть года в доме было темно и холодно. В последние месяцы своей беременности Вера дрожала от холода точно так же, как в годы своего детства.

Лорен устроила детскую комнату в задней части «Желания Моники» и как могла постаралась подготовить Веру к предстоящему материнству. Она жарила ей печенку, заставляла пить витамины и выбросила бесчисленное количество сигаретных пачек. В то же время Лорен постоянно ухаживала за Андре, который уже не мог без посторонней помощи подниматься и спускаться по лестнице и проводил большую часть времени в хозяйской спальне, расположенной напротив комнаты Веры, где он часами смотрел мыльные оперы по маленькому черно-белому телевизору. Днем Вера часто сидела у него, прикуривала ему сигареты и бегала запирать дверь, когда слышала в коридоре шаги Лорен. Она кричала сестре: «Лазарет закрыт до официального времени посещения! Возвращайтесь в пять вечера и не забудьте поднос с обедом!» Лорен кипела от возмущения, когда чуяла запах сигаретного дыма, а ее сестра и отец хихикали, как дети, спрятавшись за резной деревянной дверью.

Обо всем этом Реджи узнала от своей матери гораздо позже.

Она также узнала о том, как Лорен, противостоявшая упорному мнению Андре о том, что «бедное незаконнорожденное дитя» не получит никаких шансов в жизни, сказала Вере, что ее ребенку выпадет большая удача, потому что его будут воспитывать мать и тетя, как это принято у диких слонов. Тогда довольная Вера стала называть отца Реджи Слоном. С годами это прозвище превратилось в Бивень, и это было все, что Реджи знала о своем отце.

В раннем детстве Реджи представляла своего отца с телом мужчины и слоновьей головой. Когда ей исполнилось восемь лет, она увидела картинку индуистского бога Ганеши, вырвала ее из книги и хранила в обувной коробке под своей кроватью вместе с другими ценностями: черепом птицы, индийским пенни, двумя десятками карточек со сценами из «Звездных войн», коробками спичек из разных баров, где часто бывала ее мать, и журнальной вырезкой с рекламным объявлением, где Вера Дюфрен в правой руке с безупречным маникюром держала баночку кольдкрема «Афродита». Вера носила белое платье с открытыми плечами, выставлявшее напоказ сияющую, идеально гладкую кожу. Она лукаво улыбалась, словно делилась со зрителями важным секретом.

Иногда Реджи вынимала обе картинки и клала их рядом: Ганеша и богиня кольдкрема. Неправдоподобная пара.

* * *

Реджи смотрела, как ее мать посыпает солью стойку бара, словно совершает некое священнодействие. Бармен принес ей из кухни яйцо, и она осторожно поставила его на один конец своими длинными, изящными пальцами. Яйцо не падало.

— Voila! — объявила Вера.

Боксер разразился аплодисментами, неуклюже хлопая толстыми ладонями, отчего у Реджи зазвенело в ушах. Голенастая девочка с улыбкой крутанулась на табурете, понимая, что ее мать совершила чудо. Она даже понимала, что богиня кольдкрема «Афродита» прикоснулась к чему-то большему, чем она сама; к чему-то, что дало ей силу поставить яйцо на кончик, словно крошечную планету причудливой формы, и аккуратно направить ее на орбиту, в то время как Боксер, Реджи и все остальное в неряшливом баре, вплоть до тяжелых стеклянных пепельниц, неспешно и неотвратимо вращались вокруг нее.

— Вам кто-нибудь говорил, что вы точная копия Марлона Брандо? — обратилась Вера к Боксеру.

— Нет, — со смехом ответил он, показав потемневшие зубы.

— Вы с ним на одно лицо, особенно когда он играл Терри Мэллоя в фильме «На набережной». Смотрели этот фильм?

— Нет, золотко, не смотрел.

— Брандо — настоящий бог, — заявила Вера. Она закурила сигарету и стала смотреть, как дым поднимается вверх.

Двое потрепанных мужчин играли в пул[92] на столе с расшатанной ножкой, под которую положили телефонный справочник. Шары с треском сталкивались друг с другом, полосатые сражались с одноцветными за место в лузах. Вместо того чтобы объявлять каждый удар, мужчины молчали, мелили кии и тщательно целились.

Вера выпила очередную порцию и проверила свой макияж в зеркале пудреницы. Боксер купил Реджи чизбургер и пообещал дать ей доллар, если она съест все до конца. Реджи проиграла пари, а в итоге у нее ужасно разболелся живот. Потом все трое оказались в автомобиле Боксера — большом старом «круизере» с потрескавшимися кожаными сиденьями, от которых пахло ментолом и маслом для волос.

Апартаменты Боксера находились в кирпичном здании неподалеку; нужно было подняться на четыре пролета по узкой деревянной лестнице. В задней комнате он держал пса, который лаял так громко и часто, что тряслись стены. Боксер смешал напитки в пластиковом блендере, который быстро перегрелся, отчего в маленькой кухне завоняло жженой резиной. Эти коктейли, зеленые от мятного ликера, назывались «кузнечиками», и он дал Реджи небольшую порцию в баночке из-под джема, рассудив, что пятилетний ребенок уже достаточно взрослый для этого.

— Это похоже на «шэмрок», молочный коктейль с кислицей, который готовят на день святого Патрика, — объяснил Боксер.

Он добавил что-то еще, когда передавал баночку Реджи, но она не расслышала из-за громкого лая. Боксер в очередной раз гротескно подмигнул ей. Реджи улыбнулась, хотя заметила, что ее баночка была грязной и покрытой чем-то вроде маслянистой пленки. Девочка решила, что там, наверное, полно микробов, о которых всегда предупреждала тетя Лорен. Отпив глоток, Реджи с радостью обнаружила, что это похоже на ее представление о коктейле «шэмрок»: холодная зеленая жидкость, приятная на вкус. Впрочем, она никогда не пробовала готовых детских коктейлей, — тетя Лорен не доверяла фастфуду. Боксер легко и почти нежно взъерошил Реджи волосы, потому что теперь они вроде как стали собутыльниками. Потом он показал ей, что дверь из кухни выходит на небольшое бетонное крыльцо с двумя провисшими садовыми стульями, транзисторным радиоприемником и большим, давно засохшим деревом в горшке. Горшок служил пепельницей и мусорным бачком для крышечек от бутылок и сигаретной фольги. Крыльцо было обнесено невысокой стенкой из шлакобетона, из-за которой Реджи могла выглянуть, если бы поднялась на цыпочки.

— Ты пока поиграй тут, хорошо? — сказала мать.

Иногда она произносила фразы, которые звучали как вопросы, но Реджи научилась понимать, что они не требуют иного ответа, кроме кивка.

— Тебе нравится музыка? — спросил Боксер. Он уже возился с потрескивающим радиоприемником, настраивая его на первую попавшуюся станцию. Это была оживленная музыка с обилием духовых инструментов и пением на испанском языке. Реджи не возражала.

Они ушли, оставив дверь кухни слегка приоткрытой. Реджи отпила жгучего мятного напитка и подержала во рту колотый лед, пока не заныли молочные зубы. Диктор заговорил по-испански, и Реджи представила его слова как яркие разноцветные шарики, быстро мелькавшие в воздухе. Она вспоминала треск бильярдных шаров, яйцо на стойке бара, горбатый нос Боксера. И вскоре допила свою порцию напитка, названного в честь насекомого, которое, как она знала, было вовсе не зеленым, а коричневым.

У нее кружилась голова, как будто она слишком долго вращалась на круглом табурете, и Реджи подумала, что лучше бы сесть, когда ее взгляд упал на блестящую искорку в углу крыльца.

Она увидела, что там, среди мусора у основания мертвого дерева в горшке, лежит маленькое кольцо с красным камнем. Это было не пластиковое колечко, как в автоматах, торговавших шариками жевательной резинки, а настоящая вещь: ограненный самоцвет, мигающий, как глаз на тонкой золотой оправе.

Реджи потянулась к нему, представляя восторг матери, когда дочь наденет свой сюрприз ей на палец. Реджи испытывала одновременно тошноту и радость в тот момент, когда на нее набросился пес.

Он двигался так быстро, что Реджи не успела понять, какой он породы, да и собака ли это вообще. Это мог быть медведь, росомаха или тасманийский волк. Она увидела лишь разинутую пасть с ощеренными зубами и капающей слюной, когда чудовище опрокинуло ее на спину и пригвоздило к полу, со всей силой упершись ей в грудь двумя огромными лапами.

Бетон был холодным и шершавым. Крошечные трещинки усеивали его, как линии разломов, словно крыльцо испытало тысячу мелких землетрясений, вызванных тем, что этот пес регулярно опрокидывал на пол маленьких девочек. Время растянулось и замедлилось (впоследствии она назвала это «пластилиновым» временем), и Реджи могла воспринимать все до мельчайших подробностей. Она смирилась с тем, что пес убьет ее, но не знала, на что будет похожа смерть, а лишь воспринимала ее преддверие как узкое окно времени, где все находится в замедленном движении, а чувства обострены до предела, впитывая каждое ощущение, поскольку это, вне всякого сомнения, был ее последний шанс ощущать жизнь на земле, вплоть до шершавого потрескавшегося бетона.

Она инстинктивно отвернулась, когда зубы приблизились к ней. Ощущение было такое, словно пес прогрыз дыру в голове где-то сбоку: палящая боль и вязкий жар. В лицо ей дохнуло горячим воздухом с привкусом гнилого мяса.

Реджи закрыла глаза — только на секундочку — и вознесла молитву Богу, как это полагается, когда попадаешь в отчаянное положение. Тетя Лорен научила ее этому. Но, чтобы Бог мог прийти на помощь, как объяснила Лорен, нужна твердая вера, а Реджи до сих пор не очень-то задумывалась о Боге. Тем не менее она постаралась и представила белобородого старика, спускающегося на облаке. Бог, которого она вообразила, получился очень похожим на фотографию ее дедушки, висевшую в верхнем коридоре. Суровый мужчина во фланелевой рубахе, парусиновых брюках и болотных сапогах.

Когда Реджи открыла глаза, она узрела своего спасителя не в виде худощавого старца в золотых одеждах, похожего на дедушку, а в виде своей матери, вцепившейся в густую черную шерсть на загривке пса с криком: «УБЛЮДО-О-ОК!» На Вере остались лишь шелковые трусы и корсажный бюстгальтер, поэтому для Реджи она была похожа на белокурую и полногрудую Суперженщину. Пес отвернулся от Реджи и впился желтыми зубами в бледную руку Веры. Та испустила утробный крик и стукнула его левой рукой по носу. Его челюсти разжались от неожиданности, и она с ужасным чавкающим звуком вырвала разорванную правую руку, а потом снова взялась за загривок. На этот раз она подняла пса — все семьдесят фунтов лающего, огрызающегося веса, — раскрутила его, словно в танце, и резко отпустила. Пес перелетел через низкую шлакобетонную стенку балкона и завершил свою жизнь одним коротким взвизгом четырьмя этажами ниже.

16 октября 2010 года. Рокленд, штат Вермонт

— Я как раз думал о тебе, — сказал Лен, когда ответил на ее звонок. Его голос был низким и серьезным. Он имел свойство придавать оттенок секретности всему, что говорил ей.

— Уверена, в неприличном смысле, — предположила она.

— Как всегда, — отозвался он, и звук его голоса откликнулся вспышкой тепла в ее солнечном сплетении, постепенно опускаясь ниже.

Где-то позади она различала приглушенный шелест разговоров, звяканье бокалов и тарелок.

— Послушай, я заканчиваю завтрак в «Играх разума» и, думаю, могу заскочить к тебе. Может, заманю тебя на прогулку и пикник с ланчем в «Совиной голове».

Она на секунду представила себя и Лена в лесу; у него за плечами рюкзак с охлажденным шардоне, сыром бри и французской булкой. Они возьмут свои альбомы для эскизов, и, может быть, акварельные краски. Найдут уединенное место, где можно расстелить покрывало для пикника.

— Думаю, нам нужно поговорить о том, что случилось в прошлую пятницу, — сказал Лен, рассеяв романтические видения Реджи.

— А? — невольно спросила она.

— Я ощутил какую-то перемену. Может быть, мне почудилось, но ты как будто отдаляешься от меня. С тех пор мы почти не разговаривали.

— Нет, — заверила она. — Ничего не изменилось. Просто я жутко занята новым проектом. Извини, если я как-то странно себя вела, Лен. Скоро мы поговорим об этом, но сегодня я не могу. Вообще-то поэтому я и позвонила: хотела сказать тебе, что уезжаю из города.

Лен немного помолчал, и Реджи услышала смех одного из завсегдатаев ресторана.

— Бизнес или удовольствие? — наконец спросил Лен, четко произнося каждое слово. Она представила его нахмуренный лоб, и ей захотелось поскорее провести пальцами по этому лбу и разгладить морщины.

Реджи закусила губу. Ей нестерпимо хотелось сказать правду, но с чего начинать?

«Помнишь мою мать, которая якобы стала последней жертвой серийного убийцы в 1985 году? Ты не поверишь, но, оказывается, она жива, и сейчас я еду в больницу, чтобы забрать ее и привезти домой».

— Только бизнес и никакого веселья. Сейчас я на пути в Уорчестер, тот, что в Массачусетсе. Собираюсь посмотреть там одну площадку в качестве услуги кое-кому.

— Бедняжка. — Его голос снова превратился в приглушенное мурлыкание. — Когда вернешься?

— Еще не знаю. Наверное, дня через два. Зависит от того, как пойдут дела. Я позвоню тебе, когда вернусь домой.

— Значит, тогда и устроим пикник, — сказал Лен. — И все обсудим.

— Точно.

Реджи повесила трубку, чувствуя себя мерзкой лгуньей, но понимая, что еще не готова рассказать ему о звонке тетушки. Она пообещала себе, что позвонит Лену и скажет ему правду, как только получит нормальное представление о ситуации. Когда она оценит положение и составит план, все ему расскажет…

* * *

Сборы были недолгими. Реджи привыкла к поездкам и усовершенствовала свое мастерство упаковки до такой степени, что теперь до двух недель могла обходиться портфелем и большой сумкой через плечо. Правило дорожного гардероба сводилось к тому, что все предметы паковались вместе и легко могли быть выстираны в умывальной раковине отеля.

Перейдя по подвесному мосту в свой офис, она запихнула Macbook Pro в кожаную заплечную сумку, потом добавила альбом для эскизов, ручки, очки и карточки для записей. Пока она собиралась, ее взгляд упал на астрологическую карту, пришпиленную к доске объявлений. Лен подарил ей эту вещь два месяца назад.

— Думай об этом как о карте небосвода в то время и в том самом месте, где ты появилась на свет, — объяснил Лен. — Центральная линия изображает горизонт.

Реджи кивнула и изучила карту — компьютерную распечатку, которую Лен сделал с помощью какой-то астрологической программы, — состоявшую из трех колец, напомнивших ей рисунок Земли в разрезе, с изображением коры, мантии и ядра. По внешнему кольцу шли символы двенадцати знаков зодиака, а среднее кольцо было разделено на двенадцать сегментов, которые, как объяснил Лен, были домами. Конечно, Реджи это понравилось. В каждом доме имелись загадочные иероглифы и числа.

— Это планеты и их позиции в каждом знаке, — пояснил Лен. — Знаки, в которых находятся твои планеты, — это твоя внутренняя реальность, но дома — это фильтры, через которые ты пропускаешь свою реальность во внешний мир.

— Понятно, — сказала Реджи. Ее скептицизм увеличивался с каждой секундой, и она решила снова рассмотреть рисунок как карту.

Центральный участок был заполнен цветными линиями, которые образовывали нечто вроде спирографического рисунка.

— Что это? — спросила она и указала пальцем.

— Твои аспекты. Они показывают, каким образом планеты в твоей натальной карте соотносятся друг с другом. Вот, смотри. — Он указал на верхнюю линию. — Здесь у тебя Солнце в квадранте с Луной. Солнце обозначает твою интеллектуальную сущность, Луна обозначает твою эмоциональную сущность, а квадрант является динамическим, напряженным аспектом. В общем и целом эти два аспекта твоей личности находятся в постоянном конфликте друг с другом. Неудивительно, что тебе так неудобно выражать свои чувства.

Она закатила глаза.

— А здесь у тебя восходящий Стрелец. — Лен указал на забавный маленький символ со стрелкой, расположенный прямо над горизонтальной линией. Это делает тебя такой откровенной. Ты не дурачишь людей, а говоришь все как есть, даже если это не то, что они хотят услышать.

Хотя Реджи не могла поверить, что положение планет в момент рождения человека может как-то повлиять на развитие его жизни, ей пришлось признать, что композиция карты — концентрические круги, перекрещенные линии и таинственные символы — выглядела убедительно. Потом она заметила маленький синий трезубец прямо над линией горизонта, рядом со знаком Стрельца.

— А это что такое? — спросила она, стараясь говорить небрежно, хотя ее вытянутый палец дрожал.

— Хмм, это? А, это Нептун. У тебя есть Нептун в двенадцатом доме, — сказал Лен. Ее сердце внезапно застучало в груди, а во рту пересохло. — Это признак твоей острой интуиции. Ты находишься в контакте с силами подсознания. Нептун в двенадцатом доме — классическая позиция для великих художников… и для истерзанных душ.

Сейчас, стоя в одиночестве в своем офисе, Реджи потянулась к маленькому синему треугольнику и накрыла его указательным пальцем. Потом она повернулась к открытой сумке и бросила туда мобильный телефон с зарядным устройством, огляделась по сторонам и взяла черновые эскизы своего последнего проекта — небольшого передвижного дома, который она назвала «Наутилус». Он воплощал абсолютную свободу: возможность иметь дом, который будет следовать за вами повсюду, куда заведет жизнь.

— Есть одна вещь, которую мне трудно представить, — сказал Лен, когда впервые увидел эскизы с округлыми, похожими на раковину формами. — Как ты собираешься приделать к этому колеса? Я хочу сказать, разве он должен быть мобильным? Судя по дизайну, он будет лучше смотреться на постоянном месте.

— Жизнь — это движение, — сказала Реджи.

— Движение?

— Наши предки были охотниками и собирателями, — продолжала Реджи. — Они двигались туда, где была пища. Они уходили от плохой погоды и от опасности. Они странствовали. Этот древний инстинкт до сих пор живет глубоко внутри нас.

— Но разве дом не является олицетворением стабильности? — спросил Лен. — Разве наш инстинкт порой не подсказывает нам осесть на одном месте и пустить корни?

— Мы не деревья, — отмахнулась Реджи, но тут же прижалась к нему губами и поцеловала, пожалуй, слишком сильно. Его щетина оцарапала ей лицо, во рту остался кислый привкус.

Черт побери, ей нужно сосредоточиться. Собрать багаж, уехать в Уорчестер и не позволять Лену снова и снова прокрадываться в ее мысли.

Упаковав все необходимое, Реджи собиралась уйти, но потом вернулась и открыла верхний ящик стола. В дальнем правом углу ящика она нащупала старую серебряную цепочку и потянула ее к себе. На конце цепочки болтались маленькие песочные часы Тары. Реджи перевернула их и посмотрела, как сыплется розовый песок.

«У тебя есть одна минута»…

Она расстегнула застежку и надела ожерелье под рубашку, спрятав маленькие холодные часы у себя на груди.

* * *

Реджи ввела адрес больницы в GPS-навигатор и отправилась в путь по грунтовым дорогам, мимо снегоходных троп и охотничьих лагерей, пока не выехала на асфальт. Повернув налево, на шоссе № 6, она проехала мимо роклендской городской ратуши, церкви Христа Спасителя и кафе «Игры разума», где на стоянке оставалось еще много автомобилей клиентов, приехавших на завтрак. Реджи увидела старый пикап Лена и подумала, не стоит ли остановиться, но ей не хотелось задерживаться. Она снова представила, как рассказывает ему истинную причину своей поездки в Уорчестер, представила его напряженное, озабоченное лицо и предположила, что он, наверное, захочет сопровождать ее. Но это дело ей нужно было выполнить самостоятельно.

Она почти никому не рассказывала о своей матери и Нептуне. Ни друзьям, ни коллегам, ни случайным знакомым. Лен был единственным, кто знал. Лен и все остальные в Брайтон-Фоллс. Большей частью именно поэтому она никогда не возвращалась домой.

Она жалела о том, что вообще рассказала Лену. Он сводил ее с ума своей популярной психологией, своей привычкой все анализировать.

— Ты ведь понимаешь, что ты тоже жертва Нептуна, — сказал он, когда они лежали в постели в прошлую пятницу. Они открыли две бутылки домашнего вина из одуванчиков и оба немного перебрали. Он медленно описывал кончиками пальцев круги на ее животе.

— Как это? — спросила Реджи. Она уже поняла, что вторая бутылка вина была плохой идеей. В подвыпившем состоянии Лен всегда становился очень эмоциональным и любил пофилософствовать.

— Посмотри на свою жизнь, Редж. У тебя есть все, но в некотором смысле все это бесплодно. — Его язык слегка заплетался.

— Бесплодно? — повторила Реджи. Она села в постели и убрала его руку со своего живота.

— Ты возвела стены вокруг себя. Ты не разговариваешь с людьми.

— Я разговариваю с массой людей, — выпалила Реджи и натянула простыню на обнаженную грудь. — Я езжу по всему миру и беседую с ними.

— Я имел в виду настоящие разговоры, Редж. Ты когда-нибудь позволяла себе по-настоящему сблизиться с кем-то? Иметь отношения, которые кажутся прочными и долговременными? То есть посмотри на нас. Каждый раз, когда кажется, что мы готовы перейти на следующий уровень, ты начинаешь беситься и отталкивать меня.

Теперь Реджи ощетинилась не на шутку.

— Тебя тоже не назовешь образцом ответственности. Насколько я помню, именно ты хотел иметь отношения без каких-либо обязательств. И, должна сказать, тебя вполне устраивает приходить и уходить, когда душе угодно, словно бродячему коту.

Такие отношения устраивали их обоих. Они познакомились четыре года назад в художественной галерее, где Лен выставил несколько картин. Он рисовал абстрактные геометрические формы и линии, напоминавшие витражные окна. Реджи привлекала чистота и уравновешенность его работ… а растрепанный художник показался ей откровенно сексуальным. Она купила две его картины и предложила встретиться.

Он сразу же дал понять, что не интересуется близкими отношениями. Два года назад он пережил скандальный развод и теперь говорил, что не готов к душевной близости.

— Кто говорит о душевной близости? — спросила Реджи. — Я говорю о чашке кофе, может быть, о паре бокалов вина.

— Не более того? — осведомился Лен, приподняв брови.

— Если тебя пугает, что после третьего свидания я заявлюсь к тебе домой со всеми вещами, то можешь не волноваться. Меня вполне устраивает собственное жилье. Но иногда приятно иметь маленькую компанию. Сообщника, с которым можно коротать холодные вечера.

Он улыбнулся.

— Никаких обязательств?

— Если не хочешь никаких обязательств, я твоя девушка, — пообещала она.

С тех пор они то встречались, то разлучались, ходили в кино, присоединялись друг к другу на вечеринках и даже проводили вместе выходные. Они радовались обществу друг друга, но если это затягивалось больше чем на два-три дня, Реджи начинала немного паниковать и чувствовать себя пойманной. Чем больше она сближалась с Леном, тем сильнее ощущала это и почти неосознанно начинала делать разные мелочи, чтобы разозлить и оттолкнуть его. Лен был прав. Просто не в ее характере так сближаться с людьми. Это был предохранительный механизм, разработанный ею много лет назад, с которым она чувствовала себя совершенно комфортно. А теперь Лен заставлял ее сомневаться в разумности такого поведения.

— Лично я счастлив, — сказал Лен. — Я веду жизнь, которая меня устраивает. Но настоящая разница между мной и тобой, Редж, заключается в том, что я не боюсь пускать в себя людей. Я не боюсь кого-то любить.

— Выходит, я не способна любить?

— Я этого не говорил. Я сказал, что ты боишься.

— Это смелое предположение. Что навело тебя на такую мысль?

— Ты считаешь, что любой человек может бросить тебя. Что мы живем в мире, где того, кого ты любишь, в любой момент могут отнять у тебя.

— Ерунда! — бросила Реджи, еще больше раздраженная от того, что на каком-то уровне понимала правоту Лена, несмотря на его нетрезвое состояние.

— Я лишь говорю, что это печально, вот и все. Очень грустно, что из-за одного психопата ты собираешься провести всю свою жизнь, опасаясь сблизиться с кем-то.

— Ты знаешь, что это нечестно! — прошипела Реджи.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, к чему все идет? — спросил он.

— Что именно?

— Все это, — ответил он и широким жестом обвел руками их обоих вместе с кроватью. — Мы с тобой. Господи, Реджи, мне сорок пять лет. Собираемся ли мы делать то же самое через двадцать лет — шастать в постель друг к другу и обратно, без привязанности, без обязательств?

Реджи прищурилась.

— О чем ты говоришь?

— О том, что, наверное, пора иметь нечто большее, а не оставаться друзьями по перепихону.

Реджи досадливо поморщилась от такого обозначения их отношений.

— Например?

— Я думал, что мы могли бы жить вместе.

Реджи расхохоталась и тут же закашлялась от смеха. Пожалуй, это была самая абсурдная вещь, которую она до сих пор слышала от Лена, и ему удалось застигнуть ее врасплох.

У Лена был сокрушенный вид.

— Ты же не всерьез, правда? — спросила Реджи. — Что, ты хочешь, чтобы я каждый вечер приносила тебе шлепанцы и трубку, а потом доставала из плиты кастрюлю?

Она подумала о своем доме, об идеальном маленьком доме, который постепенно наполняется вещами Лена: грязной обувью, скомканными эскизами, бычками от самокруток с марихуаной, которые он постоянно курил.

Лен покачал головой, потянулся за почти опустевшей бутылкой вина и сделал глоток.

— Я должен был ожидать такой реакции. — Он откинулся на свою подушку и закрыл глаза. — Все это было в твоей натальной карте: страх перед привязанностью, творческие успехи, кошмары, интуиция… Тебе нужно контролировать любую ситуацию, отвечать за все… — Его голос звучал все тише, он засыпал на ходу. — Так невероятно, будь оно все проклято…

Реджи зажмурилась и увидела маленький синий трезубец, притаившийся в ее двенадцатом доме. Она перевернулась лицом к подушке, слушая тихий храп Лена рядом с ней. Тогда она была уверена, что почувствовала это: кусочек Нептуна, засевший внутри нее, как рыболовный крючок, и пульсирующий тупой болью, напоминая о том, что она не вправе жить с кем-то.

* * *

Реджи миновала антикварный магазин, гостиницу «Кленовый лист» и стеклодувную студию «Заяц на Луне». Двадцать минут спустя она сигналила поворотником перед выездом на 89-е Южное шоссе, ведущее к Бостону. Несмотря на свои поездки, по правде говоря, ей никогда не нравилось покидать Вермонт. Как только она пересекла границу штата, кожу на загривке начало покалывать. Огромные плакаты, четырехполосные автострады и небоскребы создавали у нее временный синдром дефицита внимания, отчего она теряла сосредоточенность и не могла принимать решения. Она ненавидела безликость сетевых ресторанов и супермаркетов, а тем более «коттеджные поселки» с крупногабаритными, одинаково безобразными домами, которые вырастали за одну ночь, словно жуткие грибы.

Она включила радио и стала слушать серьезные голоса, обсуждающие глобальную экономику. Нет, это не годится для дороги. Она принялась переключать станции, пока не нашла группу «Кингсмен»[93], исполнявшую песню «Луи-Луи»:

Славная малышка ждет меня,

К ней через море поплыву я…

* * *

Она снова сидела в стареньком автомобиле «шевроле-вега», и музыка гудела в хрипящих динамиках, а ее мать пальцами отбивала ритм на рулевом колесе и беззвучно напевала. Окошки были опущены, и ветер раздувал их волосы, создавая ощущение полета.

— Куда мы едем, мама?

Ее мать заговорщицки улыбнулась.

— Туда, куда несет нас ветер, милая.

Они снова остались одни, но вместе, вдвоем против остального мира. Жизнь казалась одним большим приключением, и все было возможно. Они могли оказаться на собачьих бегах, где Вера позволит Реджи поставить деньги на борзую по своему выбору, отправиться в Бушелл-Парк в Хартфорде и покататься на карусели или поехать к океану, чтобы полакомиться жареными моллюсками.

— Мир — это наша устрица, — говорила Вера, вытирая с подбородка соус тартар. — Или, по крайней мере, рулет с мидиями!

Старая «шевроле-вега» уже давно проржавела и отправилась на металлолом.

Реджи задавалась вопросом, смогут ли они с матерью узнать друг друга.

Она пыталась представить обрубок на месте правой руки своей матери, той руки, которая когда-то отбивала ритм каждой песни по радио, той самой руки, которая удерживала ее на коньках на замерзшем пруду Рикера.

Реджи откинула волосы назад и нащупала пальцами маленькие полумесяцы шрамов за искусственным ухом.

«Возможно, — подумала она, — мы узнаем друг друга по тому, чего не хватает у каждой из нас».

26 мая 1985 года. Брайтон-Фоллс, Коннектикут

— Ухо осталось на память, — сказал Чарли, когда впервые увидел его. — Теперь, может быть, сделаешь что-нибудь с этими космами?

Он потянул Реджи за длинные спутанные волосы, посылая колючие искры по затылку и вниз по позвоночнику, превращая ее в светящийся провод под током.

Они сидели в деревянном домике во дворе у Реджи и рассматривали планы по его реконструкции, нарисованные ею. Солнце пробивалось через брезент неоконченной крыши, озаряя все вокруг призрачным голубоватым сиянием.

— Тебе нужна основательная стрижка, Редж, — сказала Тара. Она лежала на спине на спальном мешке, но перевернулась набок и достала из потрепанной сумки на затяжном шнурке пачку сигарет, которую стянула у своей мамы. — Сходи к Даун в «Экспресс-парикмахерскую». Она стрижет меня.

Волосы Тары были длинными сзади и ершистыми спереди, выкрашенными в черный цвет со светлыми кончиками. Четыре сережки сидели в ее левом ухе и еще две — в правом. Ее глаза были подведены темным карандашом, но другого макияжа не было. С бледным, худым лицом и подведенными глазами она смахивала на ожившего мертвеца, поэтому другие восьмиклассники называли ее «вампиром».

— Все верно, — говорила она школьным модницам в выбеленных джинсах, носившим жизнерадостный макияж розовых и голубых тонов. — Будете шутки со мной шутить, я прилечу к вам ночью через окно и выпью досуха.

Одноклассники старались держаться подальше от Тары, впрочем, как и от Реджи — чудной одноухой девчонки без отца, которая жила в жутковатом каменном доме. Чарли, нервный и тщедушный паренек, которого все считали геем, тоже был чужаком. Реджи знала его всю свою жизнь — они жили в двух кварталах друг от друга и вместе ходили в подготовительную школу — и знала, что Чарли нравятся девочки. Стоило хотя бы заметить, как он смотрел на Тару: его карие глаза как будто стекленели и были полны томного желания.

Тара закурила сигарету, выдохнула дым через ноздри и стала возиться со своей зажигалкой. Она принадлежала к тем людям, которым постоянно нужно было иметь что-то в руках. Когда она не курила, не тасовала карты или не писала стихи, то играла с маленькой подвеской в виде песочных часов у нее на шее, смотрела, как сыплется розовый песок, потом переворачивала часы и снова смотрела.

Тара носила облегающую черную блузку с V-образным вырезом и длинными рукавами, порванную в нескольких местах, скрепленных английскими булавками. Она рвала почти всю свою одежду, а потом сшивала ее грубыми стежками или скрепляла английскими булавками и даже скрепками. Сейчас она делала вид, что не замечает Чарли, который практически капал слюной, глядя на ее грудь. Она носила лифчик второго размера, в то время как Реджи была такой плоской, что до сих пор надевала нулевой лифчик, если вообще заботилась делать это. Реджи с сомнением посмотрела на свою мешковатую серую футболку, купленную Лорен на какой-то распродаже.

— Можно мне затянуться? — спросил Чарли, что было глупостью, поскольку он вообще не курил. Еще месяц назад он изводил Тару, показывая ей фотографии с черными легкими курильщиков. Его мать была заядлой курильщицей и умерла от рака, когда Чарли исполнилось десять лет. Реджи помнила, как приходила к нему домой, когда его мать была жива, и от нее воняло как из пепельницы. Впрочем, она была приятной женщиной. Она научила Реджи делать «кошачью колыбельку» и готовить разноцветный мармелад. Она была просто кудесницей в этом деле. Однажды, в День президента[94], она принесла для учеников второго класса мармеладный торт в форме горы Рашмор. Прошло три года после ее смерти, но Реджи по-прежнему сильно тосковала по миссис Бэрр. А если она тосковала, то каково было Чарли?

Тара подтолкнула к нему пачку.

— Можешь взять целую.

Тара никогда не встречалась с матерью Чарли. Она переехала в Брайтон-Фоллс в прошлом году, после развода родителей. Ее отец остался в Айдахо со своей новой подругой, которая, по словам Тары, была вдвое моложе ее матери. Девушка была беременна, и это означало, что у Тары появятся сводный брат или сестра, но ее совсем не радовала такая перспектива.

— Вряд ли я вообще увижу ребенка, — говорила Тара. — То есть с чего бы это? Мой папаша смотрит на это, как на второй шанс получить идеальную жену и ребенка. Он едва ли захочет, чтобы я околачивалась поблизости и напоминала ему, какой паршивой была его жизнь.

Она говорила, что ей наплевать, но потом Реджи видела, как она до крови ковыряет кожу вокруг ногтей.

Тара и ее мать снимали крошечную квартиру с двумя спальнями в многоквартирном доме «Грайст-Миллс», где жили в основном инвалиды и получатели социальных пособий. Это был большой и некрасивый трехэтажный дом в форме буквы L, где во дворе было полно битого стекла и окурков, а двое стариков постоянно сидели на скамейке, словно пара горгулий. Тара клялась, что один из них показывал ей свой пенис. Лорен не нравилось, когда Реджи ходила в «Грайст-Миллс», поэтому в редких случаях, когда это происходило, она лгала своей тете.

Первые несколько дней в школе Тара во время ланча сидела в углу одна. Это Чарли пришла в голову мысль пригласить ее за их стол.

— Она выглядит уродски, — пожаловалась Реджи.

— А мы что, нет? — ответил Чарли и пошел поговорить с Тарой, не дожидаясь согласия подруги.

Мать Тары выросла в Брайтон-Фоллс, и ее родственники до сих пор жили здесь. Во всяком случае, так говорила Тара, но Реджи никогда не видела ее тетушек, дядюшек или кузенов и даже не слышала о них. Когда она пристала к Таре с вопросами, та сменила тему. Ее мать работала официанткой в заведении Дэнни на Эйрпорт-роуд. Когда она не работала, то уходила в свою комнату и спала или смотрела телевизор с чашкой кофе, сдобренного бренди. Иногда Реджи, Чарли и Тара ездили на велосипедах в кафе Дэнни, и ее мама давала им бесплатные десерты. Ее глаза всегда были припухшими, с темными кругами внизу, а от кожи исходил сладковатый коньячный запах, словно бренди сочилось через поры.

Тара мало говорила о своем отце, и было непохоже, что он когда-либо звонил ей или писал письма. Однажды Реджи услышала, как мать Тары набросилась на дочь, когда она попросила денег на новые туфли: «О господи, Тара! Почему ты не позвонишь своему неверному отцу и не предложишь ему оказать гребаную отцовскую поддержку, которую он задолжал? Может быть, тогда мы позволим себе раскошелиться на новые туфли. Я уверена, что у его нового малыша уже есть сотня пар обуви».

В конце концов, Тара украла из магазина туфли, которые ей приглянулись. Ее мать постоянно работала или спала, так что не замечала многих загадочных пополнений в гардеробе дочери. Тара могла прийти из торгового центра в одежде, на которой болтались ценники, и мать даже глазом не вела, а только устремлялась к выходу, пихая свой рабочий передник в хозяйственную сумку и бормоча неопределенные пожелания не засиживаться допоздна. Иногда это казалось игрой, как будто Тара нарочно дразнила свою мать и даже хотела, чтобы ее застигли с поличным.

* * *

Чарли достал сигарету, щелкнул зажигалкой и начал курить, не затягиваясь. Он набирал в рот немного дыма и тут же выпускал наружу. Его глаза покраснели, из носу потекло. Он носил футболку с принтом «Роллинг Стоунз», которую ненавидел его отец. На принте была фотография обложки альбома «Sticky Fingers» с крупным планом мужского паха. Отец Чарли говорил, что это непристойно и выглядит как наряд гомосексуалиста. Он выбросил футболку в бак для мусора, но Чарли выудил и спрятал ее, а потом надевал сверху другую футболку каждый раз, когда выходил из дома.

Отец Чарли, Стив Бэрр по прозвищу Стю, был дородным полицейским, который выказывал свое разочарование в Чарли, постоянно пытаясь втиснуть его в свое представление об идеальном сыне. Он купил ему силовой тренажер, настойчиво водил на футбол, перестал оплачивать уроки игры на гитаре и заставил сделать армейскую стрижку ежиком, отчего голова Чарли казалась странно деформированной.

Тара выпрямилась и блеснула глазами, посмотрев на Чарли.

— Сигарета, которую ты куришь, отравлена нервно-паралитическим газом. Тебе осталось жить ровно одну минуту. — Она достала подвеску с маленькими песочными часами, перевернула ее и посмотрела на тонкую струйку розового песка. — Тебя может спасти только одно.

— Что? — нервно спросил Чарли. Ответ мог быть каким угодно.

— Ты должен поцеловать Реджи. У нее на губах противоядие.

Реджи в тихой панике покосилась на подругу: неужели Тара догадывалась о ее чувствах к Чарли?

Чарли задумчиво посмотрел на свою сигарету. Он облизнул губы, возможно, пытаясь представить вкус яда. Реджи затаила дыхание в надежде на поцелуй, но в то же время молилась, чтобы этого не произошло. Если он поцелует ее, то, наверное, узнает о ее чувствах. Было так, как будто все ее секреты могли просочиться через губы прямо в его душу. Возможно ли это? Реджи не знала. Ей не приходилось целовать никого, кроме матери и тети.

— Время уходит, — напомнила Тара, глядя на сыплющийся песок. — Что выбираешь — жизнь или смерть?

Чарли тихо, подавленно вздохнул, наклонился и поцеловал Реджи. Его губы были теплыми и пахли дымом, но лишь на мгновение прижались к ее губам. Такой поцелуй мог бы подарить старший брат по настоянию матери, но тем не менее в животе Реджи возникла теплая волна. Сердце билось так сильно, что другие непременно должны были услышать это. Она почувствовала, как покраснело ее здоровое ухо, когда осознание нахлынуло с новой силой: она влюблена в Чарли Бэрра, несмотря на его нелепую стрижку и все остальное.

Тара улыбнулась и отпустила песочные часы. Она прищурилась и посмотрела на брезентовый потолок.

— Так мы собираемся делать настоящую крышу или как? — спросила она. — Из-за этого голубого света мы все похожи на смурфиков[95]. Очень сексуально!

Реджи рассмеялась, — пожалуй, слишком громко и нервно, — довольная переменой темы.

— Определенно, крыша следующая на очереди. Думаю, потом мы займемся мостом.

Деревянный домик был реликтом, оставшимся с детства Реджи: его построил ее дядя Джордж, когда ей было семь лет. Превращение домика в постоянное место для встреч было идеей Тары, и Реджи сразу же приступила к работе, начертив план крыши, стен с окнами и двери, выходившей на подвесной мост, который пересекал двор и вел к маленькому балкону перед ее спальней.

Реджи перерыла библиотеку в поисках книг по строительству и дизайну. Она делала заметки о расстоянии между гвоздями, интервалах между стропилами и о том, как правильно сделать оконный брус. Раньше она не думала о том, как устроены здания, но вскоре оказалась зачарована своей работой; здесь было что-то, выводившее ее любовь к рисованию на совершенно новый уровень. Ее инстинктивно привлекала аккуратность планов и рабочих чертежей, а особенно мысль о том, что можно составить проект на бумаге, а потом воплотить его в действительности с помощью досок и гвоздей. Это казалось почти волшебным.

До сих пор они успели собрать каркас стен и обить их фанерой. Простая скошенная крыша была наполовину крыта фанерой, а другая половина была затянута синим брезентом. Они принесли в домик спальные мешки, колоду карт и коробку из-под фруктов, которая служила столом. В углу лежала стопка настольных игр: «Монополия», «Угадайка», «Жизнь» и старая планшетка для спиритических сеансов, принадлежавшая Вере. Вокруг валялись пустые банки из-под кока-колы, молоток, пила, коробки гвоздей. Чарли припрятал здесь старенькую акустическую гитару. Когда они собирались по вечерам, зажигали церковные свечки в стеклянных банках, и Чарли тихо наигрывал блюзовые мелодии, погружавшие Реджи в глубокую задумчивость; музыка уносила ее в далекое место в воображаемом будущем, где Чарли был знаменитым артистом, говорившим на сцене переполненного театра: «Эта песня посвящена Реджи».

Реджи покосилась на гитару, тщательно избегая смотреть на Чарли. Она почесывала свое новое ухо.

— Дай посмотреть. — Тара потянулась к уху Реджи, держа сигарету в уголке рта. — Оно снимается? — Она легко потянула. Когда Реджи кивнула, Тара потянула сильнее, пока ухо не оказалось у нее в руке.

— Клево! — воскликнула она, щурясь от сигаретного дыма, лезущего в глаза. — Прямо как у мистера Картофельная Голова![96]

* * *

Через несколько месяцев после нападения собаки (о котором в семье Реджи с тех пор говорили только как о «несчастном случае») тетя Лорен отвезла племянницу к врачу в Нью-Хейвене: он изучил ее здоровое ухо и изготовил соответствующий протез. Он был похож на настоящее ухо, но не вполне. Оттенок немного отличался, а клей, державший его на месте, ужасно чесался, поэтому ухо большей частью находилось в ящике Реджи, спрятанное под бельем. В конце концов ее мать и тетя отступились и заставляли ее носить ухо только в особых случаях.

— Твое ухо! — кричали они, когда направлялись к выходу, опаздывая на рождественскую мессу или на выставку школьных рисунков. Реджи бежала наверх, рылась в ящике и прикрепляла ухо, но в автомобиле тайком снимала его и прятала кусок резины в кармане парадного пальто, лишь время от времени щупая его, словно кроличью лапку.

Ее мать тоже была изувечена псом, которого она с тех пор называла Цербером. Пес прокусил мясистую часть ее правой ладони между большим и указательным пальцами, повредив нервы и сухожилия, которые врачи не смогли полностью восстановить. В результате, кроме полукруглого шрама, обезобразившего ее прекрасную руку, Вера еще не могла сгибать указательный палец. Она застенчиво прятала поврежденную руку, держа ее на коленях или сбоку. Когда она появлялась в обществе, носила эластичные, мягкие, как масло, длинные белые перчатки. Средний и указательный палцы левой руки пожелтели от сигарет «Винстон», которые она постоянно курила.

В воображении Реджи пес и в самом деле превратился в трехглавое чудище со змеиным хвостом, которое, по словам матери, было стражем подземного царства. Когда она вспоминала то нападение месяцы и годы спустя, то видела свою мать в белоснежном белье, раскручивавшую в воздухе огромного трехглавого пса, а в ее здоровом ухе звенел крик: «УБЛЮДО-О-ОК!»

Лишь через несколько лет Реджи узнала подлинное значение слова «ублюдок» и поняла, что пес в тот день был не единственным ублюдком. Реджи была ребенком без отца, ублюдком по определению, о чем ей жестоко напомнила в четвертом классе группа пятиклассниц во главе с Дасти Троно.

— Скажи это, — прошипела Дасти, придавив Реджи коленом в песочнице, пока ее подруги смотрели и хихикали. Дасти вцепилась в прядь волос, больно потянула и закрутила.

— Я ублюдок, — проскулила Реджи. Слезы катились по ее лицу, облепленному песком.

— Теперь ешь песок, ублюдок, — велела Дасти и вдавила ее лицо в песочницу.

* * *

Осенью, перед переходом в среднюю школу, тетя и мать Реджи убедили ее получить новое ухо. Это будет новый старт, говорили они. Новое, улучшенное ухо было изготовлено из латекса и крепилось двумя титановыми винтами, которые хирург имплантировал в ее височную кость. Назначение уха было чисто эстетическим; укус причинил большой вред, а образовавшиеся рубцы делали Реджи почти глухой на левое ухо. Хирург предложил реконструировать ухо из хрящевой ткани, взятой из грудной клетки с приживленной кожей. Он показал Реджи фотографию пациентки, которая прошла такую процедуру, и ее ухо выглядело как настоящее.

— Польза в том, что мы создадим новое ухо с помощью кожи и хрящевой ткани из твоего собственного тела, — объяснил хирург. — Оно будет выглядеть и ощущаться как настоящее. Для этого понадобятся две операции с интервалом в полгода.

Расстроенная и немного испуганная такой перспективой, Реджи сказала, что какое-то время предпочитает пользоваться съемным латексным ухом. По крайней мере, оно было гораздо лучше предыдущего, обесцвеченного и пахнувшего резиной. Теперь она выглядела почти как обычная девочка.

* * *

Реджи смотрела, как Тара вертит в руках ее новое ухо.

— Просто жуть берет, как оно похоже на настоящее, — сказала она. — Черт, оно даже на ощупь как настоящее!

Она приложила ухо к щеке и закрыла глаза. Реджи немного поежилась от этого странно интимного жеста.

Чарли погасил свою наполовину выкуренную сигарету.

— Из латекса делают разные игрушки для секса, и некоторые выглядят очень похоже, — сообщил он.

Тара рассмеялась.

— Так ты у нас эксперт по сексуальным игрушкам?

Чарли покраснел.

— Я просто сказал. — Он потянулся за своей гитарой и извлек несколько аккордов. Его пальцы были длинными и гибкими, ногти — квадратными и коротко обрезанными. Он всегда выглядел увереннее, если держал в руках гитару. Лишь в таких случаях он полностью расслаблялся и опускал плечи, а его тело словно обнимало инструмент и сливалось с ним. Иногда Реджи приходила одна в деревянный домик и держала его гитару. Она ложилась с ней на спальный мешок, обнимала полый корпус и гладила стальные струны, но не осмеливалась перебирать их.

Тара вернула ухо Реджи, которая поставила его на место.

— Думаю, у нас в гараже есть материал для крыши, — сказала Реджи. — Там лежат два листа фанеры и коробка черепицы. Нам понадобятся трос для моста и прочные болты с проушинами. Еще хомуты, в которых нужно будет закрепить петли на концах троса.

Чарли перегнулся над гитарой, посмотрел на сделанный Реджи чертеж деревянного домика и нахмурился.

— Не думаю, что это будет держаться, — сказал он, указывая на подвесной мост, ведущий от деревянного домика к маленькому балкону перед окном ее спальни.

— Конечно, будет, — возразила Реджи. — Просто нам понадобятся болты с проушинами и немного металлического троса. Мы прикрепим деревянные планки между двумя нижними тросами, а верхние будут перилами.

— Ничего не выйдет, — Чарли покачал головой и отодвинул чертеж.

— Люди всегда строили подвесные мосты, — настаивала Реджи.

— Может быть, — сказал Чарли. — Но чтобы мы смогли построить такой длинный мост… нет, это невозможно.

— В нем будет лишь двенадцать футов. А если мы…

— Это невозможно, — пренебрежительно отозвался он и вернулся к своей гитаре, наблюдая за тем, как пальцы танцуют по струнам и заставляют гитару петь.

* * *

— Что делать, если тебе нравится какой-то человек, а ты ему не нравишься? — спросила Реджи свою маму. Они ждали своей очереди в «Экспресс-парикмахерской». Вера листала последний выпуск журнала «Variety», который достала из своей сумочки. Она носила большую кожаную сумочку, больше похожую на кожаную сумку, и набивала ее разными вещами. Чтобы достать ключи или помаду, ей приходилось извлекать наружу пачки рецептов, записки, вырванные из маленьких блокнотов, картонные пакетики со спичками, высохшие ручки, щипцы для загибания ресниц, ножницы в виде серебряной птички, купоны, баночки с кремом, пустые сигаретные пачки, оторванные пуговицы и чайные пакетики (Вера не пила чай, но клала влажные пакетики на глаза как средство от морщин).

— Откуда ты знаешь, что не нравишься ему? — спросила Вера, державшая журнал рукой в белой перчатке, так что Реджи могла видеть только глаза матери. На ее ресницах было столько туши, что Реджи гадала, как ей вообще удается держать глаза открытыми.

Был вечер воскресенья, и очередь по записи заканчивалась на Реджи. Другие парикмахерши сметали волосы в маленькие кучки, промывали расчески в дезинфицирующем растворе и подсчитывали чаевые. Даун заканчивала хлопотать над пожилой дамой с персиковыми волосами.

Вера носила алое платье и такие же туфли на высоком каблуке. Для Реджи это была особенность ее матери: она всегда одевалась так, будто собиралась на вечеринку. Она тщательно наносила макияж перед визитом в булочную и говорила: «Никогда не знаешь, кого можешь встретить. Мир построен на связях, Реджина. Не только на твоих знаниях, но и на том, что знают они. Это огромная сеть, где все взаимосвязано, и все дергают друг друга за ниточки».

Реджи знала, что после стрижки мать отвезет ее домой, а потом отправится на репетицию. Она участвовала в постановке пьесы в Нью-Хейвене — в какой-то мрачной фантазии, с помощью которой местный драматург надеялся создать себе имя. Режиссером был человек, которого Вера называла Кроликом, — непостоянный ухажер матери, который обладал артистическим темпераментом и, по словам Веры, был ублюдком и в то же время гением. Реджи ни разу не встречалась с ним, но слышала бесчисленные истории о скандалах, которые он закатывал на репетициях, и о его связях.

— Он знает всех и вся, — говорила Вера с гордой улыбкой на губах. — У него даже есть кузен в Голливуде, который работал с Мартином Скорсезе.

Мать произносила имена знаменитых людей приглушенным, заговорщицким тоном, словно они были волшебными существами, о которых не пристало говорить вслух.

Вера продолжала смотреть на Реджи над верхним обрезом журнала, ожидая ответа. Девочка закусила губу.

— Потому что ему нравится кто-то другой, — наконец выдавила она.

Вера понимающе кивнула.

— А он нравится этому «другому»?

Реджи немного подумала.

— По-моему, нет. В любом случае, не так сильно.

Вера улыбнулась.

— Тогда дай ему знать о своих чувствах. Я сама так сделала, чтобы подобраться к Кролику. Он заглядывался на ту блондиночку, пока я не убедила его. — Она довольно улыбнулась.

— Но я не могу так сделать!

Это было глупо. Она не обладала красотой и обаянием своей матери. Вера могла очаровать любого мужчину. Реджи была долговязой и неуклюжей девчонкой с плоской мальчишеской грудью. Только на прошлой неделе, когда она была с матерью на рынке Ферраро, парень у входа не мог отвести глаз от Веры.

— Можно помочь вам отнести покупки в машину? — спросил он. — Или это сделает ваш сын?

Вера не стала поправлять его.

— Спасибо, мы сами справимся, — только и сказала она.

Реджи поморщилась, когда вспомнила этот случай.

— Есть другие способы, Реджина. Но помни, ты не можешь изменить человека. Ты можешь лишь помочь ему открыть глаза.

Женщина с персиковыми волосами направилась к выходу. Даун позвала Реджи, и та поспешила к своему креслу, а Вера вернулась к изучению журнала.

— Как будем стричься сегодня? — спросила Даун и подошла ближе, застегнув пластиковую накидку. От нее пахло сигаретами и ментоловой жвачкой.

Реджи посмотрела в зеркало. Ее волосы были длинными и спутанными, торчавшими во все стороны.

— Я готова сменить стиль, — ответила Реджи.

Даун кивнула.

— Я знаю, какая стрижка тебе нужна. — Она вымыла и расчесала волосы Реджи, затем принялась за работу: ножницы деловито щелкали, волосы падали на пол большими прядями, смешиваясь с крашеными персиковыми кудряшками.

Реджи долго после нападения пса носила длинные волосы, когда они были белокурыми и кудрявыми. «Волосы херувима», — говорила Лорен. Это был цвет волос ее матери — единственная черта, которую они разделяли друг с другом. Реджи росла, кудряшки превращались в волны, а цвет постепенно темнел — как будто доказательство ее родства с Верой год за годом отступало на второй план. Сейчас, когда Реджи сидела в парикмахерском кресле, они были каштановыми. Она посмотрела на мать, которая переключилась на журнал «People» и брезгливо хмурилась, глядя на певцов и кинозвезд, словно спрашивая себя: «Да кем они себя считают?». Ее платиновые волосы мягко сияли в отраженном свете.

— Держи голову прямо, милая, — попросила Даун.

Реджи повернулась к своему отражению и испытала странное ощущение, как будто видит в зеркале другую девочку. Ее лицо без растрепанных прядей, падавших на лоб, казалось более удлиненным. Лицо было узким, веснушчатым, с темно-голубыми глазами и заостренными эльфийскими чертами, отчего она казалась моложе своих тринадцати лет. Она смотрела, как аккуратно парикмахерша работает ножницами вокруг ее искусственного уха, ничем не выдавая, что оно отличается от другого.

16 октября 2010 года. Уорчестер, штат Массачусетс

Следуя инструкциям Лорен, после приезда в большой, беспорядочно спланированный медицинский центр Реджи первым делом спросила, где можно найти работницу социальной службы Кэролайн Уилер. Здание оказалось путаным лабиринтом из вощеных полов, лифтов, пикающих механизмов и незатейливых репродукций на стенах. Эхо от каблуков ее ковбойских сапог разносилось по коридорам. Врачи были на обходе. В крыле «Б» объявили экстренную ситуацию. За справочными столами сидели пожилые волонтеры в зеленых халатах с бейджиками «Чем я могу помочь вам?».

Реджи однажды получила премию за проект центра социального здравоохранения, когда защищала диплом в архитектурном колледже Род-Айленда. Центр был круглым, что символизировало единство и целостность и напоминало пациентам об их связи с землей и природой. Изогнутые стены напоминали протянутые руки, готовые обнять и защитить. На каком-то глубинном уровне это навевало мысли о нашем первоначальном доме — материнской утробе. Проект Реджи включал стену с живыми растениями и большой фонтан в центре, который можно было видеть и слышать из каждой палаты. Больница в Уорчестере была антитезой этого давнего проекта. Глядя на флюоресцентные лампы, длинные коридоры, острые углы и крошечные окна, выходившие на автостоянку, Реджи не могла представить, как кто-то может выздороветь в таком месте. Она чувствовала себя потерянной и никчемной; ее лоб был влажным от пота, хотя кондиционеры гнали по коридорам прохладный воздух.

Кэролайн отвела Реджи в маленький кабинет, заполненный черными архивными шкафами из нержавеющей стали и джунглями переросших хлорофитумов. Папки и бумаги возвышались неопрятными, опасно покачивающимися стопками на массивном сером столе. На стене висела вышитая крестиком надпись в рамке: «Благословенная неразбериха», лишь приглядевшись, Реджи поняла, что это вырезка из журнала, а не ткань с вышивкой.

Кэролайн носила черную водолазку с завернутым воротником и вельветовый блейзер со вставками на локтях. На ней были ужасные очки в оправе «авиатор», и от нее попахивало чесноком. Реджи проголодалась, пока ехала до больницы, и теперь ее желудок болезненно всколыхнулся. Кэролайн указала на мягкий стул с подозрительными темными пятнами, на который не хотелось садиться. Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что больше сесть некуда, Реджи осторожно опустилась на краешек стула и пристроила у ног свою кожаную сумку.

— Как вы понимаете, мы постарались сделать все как можно тише и деликатнее, — сказала Кэролайн, подавшись вперед на своем стуле, так что ее живот вдавился в край захламленного стола. — Насколько мне известно, журналисты еще ничего не слышали, но я не гарантирую, что это надолго. Мы постарались ограничить визиты сыщиков, спецагентов и так далее, так как это изнуряет ее. И по правде говоря, я думаю, что ей больше нечего им сказать.

— Она сказала, где была все эти годы? Или что-нибудь о Нептуне? — Реджи закашлялась, когда произносила это имя. Ей вспомнились телефонные звонки и звук его дыхания в ее здоровом ухе.

— Ни слова. Вообще никакой связной картины. Известных фактов очень мало. Мы знаем, что последние два года она то жила в приюте для бездомных, то уходила оттуда. Она пользовалась фальшивым именем: Ивонна Кейнард. Сотрудники приюта настаивали на психиатрическом обследовании, но она отказалась. У нее уже некоторое время наблюдался сильный кашель. На прошлой неделе, когда она потеряла сознание в приюте, ее забрала «Скорая помощь». Кажется, ей понравился врач — тот самый, которому она назвала свое настоящее имя.

Реджи не удержалась от смеха.

— Дайте угадаю… высокий, красивый брюнет?

Кэролайн как будто смутилась.

— Доктор Рашана. Да, полагаю, это он. — Ее желтоватые щеки покрылись румянцем. — Она сказала ему, что была девушкой с рекламы кольдкрема «Афродита».

— Уверена, так она и сказала, — сказала Реджи. Это была стандартная реплика ее матери: «Вы знаете, что я была девушкой с рекламы кольдкрема «Афродита»?» Реджи могла представить лицо бедного врача: бездомная женщина, возможно, вдвое старше его, говорит, что когда-то она была королевой красоты. Черт побери, вероятно, он даже не слыхал про кольдкрем «Афродита». Компания отошла от дел в начале 1980-х годов.

— Это была ее заявка на славу, — объяснила Реджи.

— Полагаю, теперь у нее появилась новая заявка, — сказала Кэролайн.

Реджи кивнула. В животе словно зашевелился клубок змей.

Последняя жертва Нептуна. Единственная, кому удалось выжить.

До нее лишь теперь начало доходить, какая волна поднимется в прессе, когда станет известно, что Вера жива. Реджи помнила, какими безжалостными они были, когда рука ее матери появилась на крыльце полицейского участка. Они разбили лагерь перед «Желанием Моники», повсюду следовали за Лорен и Реджи, задавали отвратительные вопросы. Некая гадина по имени Марта Пэкетт написала книгу «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс», где изобразила Веру проституткой, и не нужно было читать между строк, чтобы понять, что, по мнению автора, Вера получила по заслугам.

Марта месяцами выслеживала их семью, поджидала Реджи возле школы и говорила что-нибудь вроде: «Должно быть, это тяжело, Реджина. Если тебе нужно с кем-то поговорить, просто чтобы развеяться, я буду рядом». Ну, да. Последним человеком, с которым Реджи хотела бы поговорить, была Марта Пэкетт и ее проклятый кассетный магнитофон.

Кэролайн кашлянула.

— Согласно моим записям, ваша мать пропала в 1985 году.

Реджи кивнула. У нее началась головная боль.

— С тех пор ей пришлось пройти через многое, Реджина. — Кэролайн моргнула за стеклами безобразных очков и наградила Реджи сочувственным взглядом дипломированного психотерапевта.

Внезапно вспомнив причины, по которым она ненавидела психотерапевтов, Реджи постаралась не закатывать глаза. Неужели эта женщина считает ее идиоткой?

— Можно говорить «Реджи», да, я хорошо понимаю, что ей пришлось вынести. Теперь мы можем пойти к ней?

Кабинет казался тесным и лишенным воздуха. Раскидистые хлорофитумы как будто вырастали у нее на глазах.

— Я просто хотела, чтобы вы были готовы. Она не та женщина, которую вы помните.

Поганое откровение. Когда Реджи последний раз видела мать, та была на двадцать пять лет моложе и имела две руки.

— Мне это известно.

— Она может не узнать вас.

— Когда мы последний раз виделись, мне было тринадцать лет. Я и не ожидаю, что она узнает меня. — Реджи подвинулась на стуле и подняла руку, чтобы потрогать рубец вокруг левого искусственного уха, но вовремя остановилась. Она не хотела новых сочувственных взглядов от этой женщины.

— Не знаю, как много рассказала ваша тетя, но ваша мать сильно возбуждена и находится в сумеречном состоянии сознания. У нее есть признаки параноидного синдрома и галлюцинаций. Это состояние может иметь несколько причин: глубинные психиатрические проблемы, долгое злоупотребление алкоголем и ее нынешняя болезнь.

А как насчет того, что она находилась в плену у проклятого серийного убийцы? Разве это не сделает кого угодно немного безумным? Реджи закусила губу, чтобы удержаться от этих вопросов. Она представила, как Кэройлайн Уилер делает пометку, что чрезмерная возбудимость — это их семейная черта. Вместо этого Реджи понимающе кивнула. Ей хотелось покончить с пустопорожними разговорами и встретиться со своей матерью, в каком бы состоянии та ни находилась.

— Мы держим ее на некоторых препаратах, позволяющих ей быть более… спокойной, и я уверена, что доктор Рашана готов все с вами обсудить. Мне известно, что он разговаривал по телефону с вашей тетей и договорился о симптоматической терапии на дому. Как мы объяснили, ваша мать нуждается в круглосуточном уходе.

Глубинные психиатрические проблемы. Симптоматическая терапия.

Слова прыгали в голове Реджи, как шарики для игры в пинбол, отскакивая от звоночков и гудков, от которых у нее разболелась голова и заныла челюсть.

— Ничего нельзя поделать? — спросила Реджи, негодуя на жалобные детские нотки в своем голосе. Она откашлялась и продолжала своим лучшим профессиональным тоном, четко выговаривая каждое слово: — Я имею в виду лечение ракового заболевания.

— Это большой вопрос для доктора Рашаны. Но, насколько я понимаю, болезнь зашла слишком далеко, и остается лишь, по возможности, обеспечивать ей комфорт… и безопасность.

«Поздновато для этого», — подумала Реджи, но снова закусила губу, на этот раз так сильно, что ощутила вкус крови.

27 мая 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— Просыпайся, непоседа.

— Мама?

— Может быть. А может быть, кто-то еще. Может, это старина Дьявол пришел за тобой.

Реджи чуяла запах джина, сигарет и духов «Табу». Мать заползла под одеяло и свернулась вокруг тела спящей дочери, словно змея в поисках тепла. Вера крепко прижала Реджи к себе, выдавив воздух из ее легких.

— Очень смешно. — Реджи открыла глаза.

— Не поворачивайся, а то заметишь мои рога. Чувствуешь, как они тычут в тебя? — Она ткнула острым ногтем в спину Реджи.

— Ой! Прекрати!

Вера хрипло рассмеялась.

— Ты знаешь, что хмуришься во сне? — проворковала она и прижалась губами к щеке Реджи. Волосы матери свесились вниз и защекотали шею девочки. — Давай, просыпайся, а то я пущу в ход свое раздвоенное копыто.

— Сколько времени? — простонала Реджи и покосилась на красные цифры электронных часов: 02.15. Иногда репетиции затягивались допоздна, а потом Вера отправлялась выпить с актерами и работниками сцены. Зачастую она ночевала на диване или в мансарде у Кролика.

Реджи потрогала шрамы и металлические выпуклости сбоку от них. Она сняла ухо и положила его в ящик прикроватного столика, потому что не могла спать с ним. Два титановых штырька напоминали ей контакты батарейки, как будто она была роботом, которого нужно подключать к сети и подзаряжать.

— У меня есть секрет, — сказала Вера, ласково поглаживая дочь по лбу. — Хочешь узнать?

Голос Веры был бодрым и оживленным, как после утренней прогулки.

— М-мм, — промычала Реджи, которой с трудом удавалось держать глаза открытыми. Может быть, зарядка кончилась? — Усталый робот, — пробормотала она.

— Я кое с кем познакомилась. С особенным человеком. Думаю, он может стать тем самым человеком. — Вера произнесла эти слова взволнованным шепотом, как произносила имена знаменитостей.

— Здорово, мам, — сказала Реджи и снова закрыла глаза. Она начала проваливаться в сон и слышала лишь немногие слова, произнесенные матерью: «Важно… два дома… самый чистый автомобиль, который ты только видела…»

— А как же Кролик? — спросила Реджи, стараясь не заснуть окончательно и улавливать, о чем говорит мать. Голос Веры звучал так радостно и взволнованно, что Реджи хотелось разделить ее радость.

— Он больше не при делах, — ответила Вера.

Реджи сомневалась в этом. Кролик всегда оставался «при делах», даже если временно отступал на второй план. Вера встречалась со многими другими мужчинами, но Реджи почти ничего не знала о них. Был Сол, профессиональный фотограф, который со временем мог стать ее обратным билетом в мир рекламы и фотомоделей. Был мужчина по имени Джимми, работавший в ресторане, и еще молодой красавец в автофургоне «фольксваген», который останавливался на подъездной дорожке и дважды сигналил, оповещая о своем прибытии. Реджи не знала его настоящего имени, но называла его «мистер Голливуд», поскольку Вера говорила, что он играл эпизодические роли в нескольких блокбастерах. Она обещала Реджи, что как-нибудь возьмет напрокат видеокассеты и они вместе посмотрят эти фильмы.

— Это новый человек, — сказала Вера.

— М-мм. — Реджи снова клонило в сон.

— Он все изменит, — продолжала мать. — Я чувствую это.

Реджи снились механизмы. Шестерни, колеса и батареи. Они лязгали, бухали и пахли смазкой и электрическими разрядами.

Когда она проснулась, было больше десяти утра.

— Вот черт, — пробормотала она, когда поняла, что уже опоздала на встречу с Чарли и Тарой в центре города.

Мать ушла. Единственным, что осталось, был след от ее губной помады на подушке.

Реджи села, прикрепила искусственное ухо и открыла шкаф. Одежда, купленная для нее матерью, была сдвинута на одну сторону: платья и юбки, модные джинсы, обтягивающие брюки из нейлона, блузки со слишком низким вырезом. Реджи никогда не хватало смелости сказать матери «нет», когда они отправлялись за покупками, и Вера отбирала один наряд за другим со словами: «Вот это будет очень мило».

Может быть, и так, но для другой девочки, а не для Реджи.

Она оставила всю эту одежду без внимания и обратилась к старым, проверенным вещам: джинсам «Левис» и футболке, которую купила для нее Лорен.

Реджи быстро оделась, проверила перед зеркалом свою новую прическу и ухо и направилась на кухню. Лорен была там и тонким слоем намазывала масло на ломтик пшеничного тоста. Каждое утро ее завтрак был одинаковым: разбавленный чай и почти сухой тост.

— Мама встала? — спросила Реджи.

Лорен покачала головой и поджала губы.

— Я слышала, как она пришла вчера ночью, — сказала она.

Реджи открыла холодильник, взяла апельсиновый сок и налила себе в стакан.

— Тебе пора научиться запирать дверь на ночь, — продолжала Лорен.

— А? — Реджи закрыла дверцу холодильника и повернулась к тете. Сколько Реджи себя помнила, волосы Лорен были седыми, и она носила их зачесанными в тугой узел на затылке. У нее были заостренные, птичьи черты лица, дымчато-голубые глаза и тонкие губы, которые всегда выглядели облезшими или обкусанными. Она работала в секретариате начальной школы Брайтон-Фоллс — печатала докладные записки, составляла и вела списки прогульщиков. Летом она работала лишь по два дня в неделю. Сегодня она была одета в обычный домашний наряд: мешковатые штаны, рубашку, поношенный и покрытый пятнами рыбацкий жилет и шляпу, которая принадлежала ее отцу и была слишком велика ей, отчего Лорен казалось странно юной для сорокалетней женщины.

— Это неправильно, — сказала Лорен со своим фирменным кислым выражением лица. — Нехорошо будить тебя, когда она в таком состоянии.

— У нее была поздняя репетиция, — сказала Реджи. — Потом они, должно быть, немного выпили в баре. Ты же знаешь, что говорит мама: все это часть театральной жизни.

Лорен поморщилась.

— Запирай дверь на ночь, Реджина.

Реджи допила сок, кивнула и поспешно вышла из кухни.

* * *

Она вывела свой десятискоростной велосипед из гаража и поехала по дорожке. Парад в честь Дня поминовения, должно быть, уже начался; это было самое яркое событие года в Брайтон-Фоллс, отмечавшее наступление лета. Бедный Чарли был занят, раскладывая шарики мороженого в парке на мероприятии «Лайонс-Клаб». Его дядя Бо, который владел местным дилерским центром «Форд», приставил его к этой работе вместе со своим сыном Сидом. Отец Чарли на параде будет сидеть за рулем «краун виктории» — нового автомобиля полицейского департамента.

По пути Реджи представляла себе реакцию Чарли на ее новую стрижку. Ему понадобятся две попытки: сначала он с трудом узнает ее, а потом не сможет отвести глаз. Мать сказала, что прическа шикарная, и добавила: «Впервые в жизни ты не прячешься за своими волосами».

Реджи повернула налево на Стони-Филд-драйв, потом направо, к загородному клубу. Тонкие шины велосипеда прогибались, когда она пересекала железнодорожные пути. Ветерок шевелил короткие волосы, солнце нагревало новое ухо из латекса.

Она миновала городской автосервис «Миллерс-Фарм» и проехала под эстакадой железнодорожного моста, которую каждый год разрисовывали выпускники средней школы. «Выпуск 1985 года: рок-н-ролл навсегда!» — гласили оплывшие буквы, нанесенные красной краской.

Мэйн-стрит по обе стороны была полна зрителей в шезлонгах и на садовых стульях. Реджи слышала звуки марширующего оркестра средней школы, игравшего «Звезды и полосы». Ей было жарко, и капельки пота стекали между лопатками. Малыши махали крошечными американскими флагами. Какой-то парень на углу продавал воздушные шарики, пластиковые мечи и пневматические пистолеты, которые бухали как пробки из-под шампанского, когда мальчишки перестреливались друг с другом через улицу.

Реджи зигзагами пробиралась через толпу, направляясь вслед за парадом к югу от Мэйн-стрит, в сторону парка. Она ощущала возбуждение множества людей и принадлежность к чему-то большему, чем она сама. Это был ее город. Она знала многих жителей. Людей, для которых делал обувь ее дед. Людей, с которыми ее мама и тетя ходили в школу. Реджи высоко держала голову, втайне надеясь, что кто-то в толпе узнает ее и скажет, какая у нее чудесная стрижка и какой взрослой она теперь выглядит.

Реджи подъехала к парку и соскочила с велосипеда. На краю лужайки сидел у стола одноногий старик в кресле-коляске и собирал пожертвования для ветеранов-инвалидов, раздавая красные искусственные маки. Реджи улыбнулась, полезла в карман за четвертаком и обернула проволочный стебель мака вокруг руля своего велосипеда.

«Лайонс-Клаб» поставил в парке шатры с длинными столами. Там жарили сосиски на гриле и резали арбузы. Реджи заметила в дальнем конце Чарли, набиравшего совочком мороженое. Он облачился в клубный фартук и выглядел совершенно несчастным. Его двоюродный брат Сид стоял рядом с ним, и Реджи подумала, что ей не приходилось видеть двух более разных родственников. Чарли был маленьким и жилистым, с очень короткой стрижкой и огромными карими глазами, которые напоминали зрачки лемура. Сид же был высоким мускулистым парнем с нечесаными светлыми волосами и расслабленным выражением благодушного недоумения на лице.

Сид оканчивал среднюю школу Брайтон-Фоллс, ездил на «мустанге» и торговал травкой, хотя говорили, что он прокуривает большую часть своей выручки. После школы и по выходным он работал смотрителем в загородном клубе. Он носил армейские нестроевые шорты и белую рубашку-поло с вензелем загородного клуба Брайтон-Фоллс. Его постоянно красные глаза скрывались под темными очками «Рэй-Бэн».

Тара стояла поблизости и неторопливо облизывала мороженое в вафельном рожке.

— Боже мой! — воскликнул Чарли, когда увидел Реджи. Он отступил на шаг с потрясенным и даже немного испуганным видом. — Что случилось с твоими волосами?

Реджи как будто двинули дубинкой в живот.

— Ты говорил, мне нужно постричься, — с запинкой отозвалась она.

— Я сказал «постричься», а не срезать все подчистую!

Сид лишь улыбнулся с добродушным и немного глуповатым видом.

— Превосходно, — одобрила Тара, облизывая вафельный рожок. — Она похожа на лесную фею!

— Она похожа на парня, — пробормотал Чарли и отвернулся.

— Кончай, — вмешался Сид. — Стиль «унисекс» — последний писк моды. Только посмотри на Энни Леннокс[97].

В животе у Реджи завязался плотный узел. Ее лицо и ухо горели, в уголках глаз собирались слезы. Тара пристально посмотрела на подругу и сжала ее руку.

— Не слушай этих недоумков, — сказала Тара. — Ты великолепна.

Реджи смотрела себе под ноги.

— Рад видеть тебя, Реджина. — Дядюшка Бо вышел из-за спин Чарли и Сида. Он только что надел фартук «Лайонс Клаб» и выглядел слегка пьяным.

— Где ты был, па? — спросил Сид. — Все искали тебя и сильно переживали. У нас тут была целая драма с пропавшими булочками для хот-догов.

— У нас заканчивались лед и содовая вода. Рынок Ферраро был закрыт, и мне пришлось добираться до Камберленд-Фарм, чтобы раздобыть еще немного.

Бо был крупным мужчиной с лицом, похожим на окорок, — мясистым, блестящим и розовым. Он открыл пакет со льдом и аккуратно срезал верхушку перочинным ножом, выгрузив содержимое в кулер. — Как поживает твоя матушка, Редж?

— Вроде отлично, — ответила Реджи и невольно поежилась. Она вспомнила, как мать заползла к ней под одеяло поздней ночью, притворяясь дьяволом, от которого несло джином. Бо как-то улыбнулся уголком рта, отчего Реджи стало не по себе. Ее мать и Бо вместе учились в средней школе и даже какое-то время ходили на свидания. Теперь Бо был женат, имел сына, который приторговывал коноплей, и жил в большом старом доме у подножия горы, продавая «форд-эскорты» и «F-150».

— Передай ей привет, ладно? — Бо подмигнул. Его взгляд пробежал по Реджи сверху вниз, словно в поисках присутствия Веры. Ничего не обнаружив, Бо тихо фыркнул.

— Конечно, — заверила Реджи и подумала: «Хрен тебе, гадина».

Тара наклонилась и прошептала ей на ухо:

— Кто этот извращенец? Он то и дело поглядывает на мои титьки. И могу сказать, что он врет насчет льда. Небось трахал какую-то девчонку-скаута.

Бо посмотрел на них, и Реджи на секунду показалось, что он все слышал. Тара одарила его ответным взглядом, откусила большой кусок мороженого от своего рожка, потом, не отводя взгляда, медленно и с довольным видом облизнула губы. Вот больная! Ну точно, больная.

— Пожалуй, нужно решить загадку с пропавшими булочками, — отрывисто произнес Бо, оторвав взгляд от Тары. Он выглядел вспотевшим и рассеянным, когда направился к грилю.

* * *

— Чарли просто осел, — сказала Тара немного позже, когда они пришли домой к Реджи. Они сидели в гостиной, смотрели канал MTV и ели кукурузные чипсы из пакетика. — Ты не должна слушать то, что он болтает. Эта прическа как будто создана для тебя.

— М-мм, — пробурчала Реджи.

— Через десять минут будут новости, и мы переключимся на другой канал, — предупредила из кухни Лорен.

— Вот тоска-а-а, — застонала Тара. Ее мать работала двойную смену, и Реджи знала, что Тара не захочет идти домой. Она ненавидела одиночество. Когда ее мать брала много работы, Тара проводила большую часть времени в «Желании Моники».

— Могу я кое-что спросить? — обратилась к ней Реджи.

— Валяй, — сказала Тара и сунула в рот очередной оранжевый ломтик.

— Он тебе нравится?

— Чарли?

— Да.

Тара задумчиво пожевала.

— Он нормальный и все такое, но это не мой тип.

Реджи оставалось только гадать, какие парни нравятся Таре. Возможно, кто-то вроде ребят из театрального клуба, которые слушали группу Cure и носили прически с торчащими шипами волос. Но Реджи ни разу не видела, чтобы Тара говорила с кем-то из них. Единственными школьниками, с которыми она проводила время, были Реджи и Чарли.

— Такой, как Чарли, шансов у меня не имеет, — продолжала Тара. — У меня есть особые секреты, которые я не выдам ему и за миллион лет.

Реджи кивнула. Тара посмотрела ей в глаза.

— Но может быть, тебе я скажу. Когда-нибудь.

Лорен решительно вошла в гостиную.

— Пора переключаться на третий канал. Давайте послушаем, что нам сегодня скажет Эндрю Хэддон.

Реджи была уверена, что Лорен тайно влюблена в метеоролога «Актуальных новостей» Эндрю Хэддона. Он был похож на долговязое пугало, и ни одна рубашка не сидела не нем как следует. Во время прогноза погоды он неизменно запускал игровой автомат, который якобы подводил итог предсказаниям синоптиков. Вместо яблок и вишенок там были картинки солнца, облаков, снега и дождя. Он с улыбкой крутил колесо, словно делал погоду своими руками, потом опускал взгляд и провозглашал: «Завтра будет солнечный денек! Выходите на улицу и радуйтесь!» или: «Завтра не будет ничего, кроме дождя. Не забудьте захватить зонтики!»

Реджи взяла пульт и переключила канал. Там шла реклама, где мужчина в костюме цыпленка рекламировал дилерский автосалон Бо Бэрра. «Никаких кредитов, никаких проблем! Не будьте пугливыми цыплятами, заходите к нам!»

— Думаешь, это действительно сам старина Бо Бэрр в цыплячьем костюме? — спросила Тара и подалась вперед, пристально вглядываясь в экран. Реджи вспомнила, как многозначительно Тара откусила кусочек мороженого, а потом облизала губы, глядя на Бо. Мысль об этом была тошнотворной.

— Нет, — сказала Реджи. — Наверное, это один из бедных продавцов в его автосалоне. А может быть, это Сид.

— Точно не он, — отозвалась Тара.

— Кто такой Сид? — спросила Лорен.

— Сын Бо Бэрра, — объяснила Реджи. — Он вроде как балуется травкой.

Лорен скорчила кислую мину.

— Бо Бэрр когда-то ухаживал за мамой, верно?

— Не помню такого, — пренебрежительно сказала Лорен.

— Не может быть! — взвизгнула Тара. — Правда?

Реджи кивнула.

— Мама рассказывала мне. Это было, когда они оканчивали среднюю школу. Тогда Бо был звездой футбола.

Лорен промолчала, вертя в руке вылезшую нитку из диванной обивки.

— Кстати, а где мама? — спросила Реджи.

— Не знаю, — ответила Лорен. — Она встала незадолго до полудня и молча ушла.

Реджи знала, что после новостей Лорен пойдет в гараж, возьмет удочку и болотные сапоги, а потом направится вниз по склону заднего двора к маленькой бухте, где останется до тех пор, пока не станет слишком темно, чтобы ловить рыбу на муху. Левая сторона крыльца, где Лорен сидела вечерами, пропиталась терпким запахом рыбы, который сопровождал ее повсюду. Реджи не удивилась бы, в один прекрасный день увидев жабры у нее на шее.

— Осталось две недели до школьных каникул, — обронила Лорен, по-прежнему занимаясь вылезшей ниткой.

— Ага. — Тара потянулась за очередным ломтиком кукурузных чипсов. — До свидания, неполная средняя школа Брайтон-Фоллс! И слава богу!

— Наверное, вам обеим стоит устроиться на работу, — сказала Лорен.

Тара рассмеялась.

— Мы еще слишком маленькие.

— Я с двенадцати лет работала в отцовском магазине, — возразила Лорен.

— Это было еще до принятия закона о детском труде, — парировала Тара. — Средневековье! — добавила она, стряхнув оранжевые крошки со своих черных джинсов, и заговорщицки подмигнула Реджи.

— Не думаю, что молодым людям полезно лодырничать, — заметила Лорен.

— Мы не собираемся лодырничать, — ответила Реджи. — Мы собираемся достроить домик на дереве. И может быть, я помогу Чарли стричь лужайки.

Чарли стриг траву у соседей с тех пор, как умерла его мать. Он зарабатывал неплохие деньги и всегда искал помощников.

— Говори за себя, Дюфрен, — сказала Тара. — Я собираюсь бездельничать сколько влезет. Валяться на диване, жевать леденцы и загорать.

Реджи невольно засмеялась. Мысль о Таре, принимающей солнечные ванны, была нелепой. Ее даже никогда не видели в рубашке с короткими рукавами.

— А ты не умрешь, если окажешься под солнцем? От внезапного самовозгорания или чего-нибудь в этом роде?

Тара улыбнулась.

— А еще я не вижу своего отражения в зеркале. И не вздумай креститься в моем присутствии!

— Хватит, Тара! — отрезала Лорен.

— Извините, мисс Дюфрен, — нежным голосом пропела Тара.

Главный сюжет шестичасового выпуска новостей заставил их всех затаить дыхание и подвинуться ближе к телевизору, где за столом сидел диктор с безупречной прической и квадратной челюстью.

— Сегодня на крыльце полицейского участка Брайтон-Фоллс была обнаружена женская рука. Неназванный источник в департаменте полиции сообщает, что руку оставили в картонке из-под молока, завернутой в коричневую бумагу.

У Реджи возникло ощущение, что она попала в кинофильм, а реальная жизнь осталась где-то позади.

— Что за дьявольщина? — воскликнула Тара, но Лорен была так потрясена, что не сделала ей замечания за ругань.

Реджи непроизвольно дернула ногой, как в тот раз, когда врач стукнул по ее колену резиновым молоточком. Нервный тик пробегал по всему телу, словно ее дергали за невидимые нити.

Детектив, дававший интервью репортерам, мало что мог сказать. Это был краснолицый здоровяк с густыми усами, в зеленой спортивной куртке из полиэстера.

— Бог ты мой, — ахнула Тара. — Это же отец Чарли!

— Это не он, — отозвалась Реджи и наклонилась ближе к телевизору.

— Реджина, не заслоняй экран, — велела Лорен. — Ты мешаешь мне смотреть.

Реджи вернулась на диван.

— Очень похож, — сказала Тара. — Он… он теперь вроде знаменитости.

— У вас есть версия, кому может принадлежать эта рука? — спросил репортер. — Принадлежала она мертвому человеку или живому?

— Боюсь, на данном этапе я не могу давать комментариев, — сказал усатый детектив. Он попросил всех, кто находился в центральной части города и видел человека с коричневым свертком, позвонить в полицейский участок. Реджи вгляделась в его лицо. Тара была права: это отец Чарли. Он выглядел более грузным, изможденным и более похожим на картофелину, чем в реальной жизни. С другой стороны, в последнее время Реджи почти не встречалась с ним. Чарли редко приглашал ее к себе, а когда это случалось, его отец всегда находился на работе.

— Гос-споди! — Тара открыла рот; ее глаза были огромными, голодными и светились изнутри, как это бывало, когда она заводила одну из своих игр о конце света.

Лорен разгладила руками свой запятнанный рыбацкий жилет, покачала головой и на мгновение закрыла глаза, словно загадывала желание.

Реджи подняла руку и прикоснулась к своему новому уху, отстегнула его, а потом со звучным металлическим щелчком поставила на место.

Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»

Офицер Томас Спэрроу был первым, кто заметил сверток, вернувшись с парада примерно в 11.45. Сверток находился на верхней площадке гранитной лестницы, ведущей к главному входу в полицейский участок Брайтон-Фоллс. Это был сверток из плотной коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Офицер Спэрроу, лишь недавно приступивший к исполнению своих обязанностей, развязал бечевку, не известив начальство и не выставив защитное ограждение вокруг вероятного взрывного устройства.

«Не знаю, о чем я думал», — признался он потом в интервью со мной. Это был румяный двадцатидвухлетний юноша, который получил степень по специальности «уголовная юстиция» в местном двухгодичном колледже и сразу же подал заявление о работе в полиции. Он вырос в Брайтон-Фоллс и всегда хотел стать полисменом. «По-моему, я подумал, что произошла ошибка, понимаете? Кто-то оставил пакет на крыльце, а потом случайно забыл о нем. Он выглядел примерно так же, как пакет из булочной, аккуратно завернутый и перевязанный бечевкой».

Под коричневой бумагой Спэрроу обнаружил красно-белую картонку из-под молока, скрепленную степлером. Движимый любопытством, он вскрыл коробку и увидел женскую руку с безупречно наманикюренными ногтями кораллового оттенка. Офицер Спэрроу отложил коробку и поспешил в участок, где оповестил о своей находке дежурного сержанта, а потом побежал по коридору в мужской туалет, где его вывернуло наизнанку.

16 ноября 2010 года. Уорчестер, штат Коннектикут

— Реджина? — пробормотала женщина, лежавшая под одеялом. — Это ты?

Ее лицо страшно исхудало, кожа была такой тонкой и белой, что под ней проступали пульсирующие голубые вены. Волосы некогда роскошного платиного оттенка теперь были бесцветными и безжизненными, словно рисовая лапша. Но это, без сомнения, была Вера.

Реджи застыла в дверях. У нее так сдавило в груди, что, казалось, весь воздух вышел из легких, а сердце остановилось.

«Давай же, заходи, проклятая трусиха».

— Это я, мама, — сказала Реджи. Как это странно: гадать о том, кого видит перед собой ее мать. Может быть, какая-то часть ребенка, которым была когда-то Реджи, — девочки, состоявшей из угловатых плечей и коленок, словно нелепая марионетка, выглядывала сейчас из-под темных локонов вьющихся волос и женского тела ростом в пять футов и восемь дюймов? В конце концов, возможно, она не так уж сильно изменилась. В кожаном пиджаке, джинсах и сапогах — она по-прежнему одевалась как девчонка-сорванец, которой всегда была.

Путь от двери до кровати показался ей вечностью. Сапоги Реджи скользили по навощенному полу, как по льду. Ей снова было десять лет, и она снова оказалась на пруду Рикера, где мать учила ее кататься на коньках.

Реджи приблизилась к кровати и положила дрожащую руку на плечо Веры. Там осталось очень мало плоти; Реджи ощущала узловатые кости, образующие хрупкий каркас, скреплявший мать воедино. Реджи вспомнился конструктор, с которым она играла в детстве и складывала несколько наборов, чтобы построить башню до самого потолка, — башню, которая крепилась, шаталась и в конце концов обрушивалась на пол. Руки Веры были скрыты под одеялом, и Реджи невольно смотрела туда, пытаясь представить правую руку, отрезанную у запястья. Одеяло было тонким и белым, с голубой надписью «Собственность медицинского центра UMASS». Вера согнула ноги в коленях, сделав из одеяла некое подобие шатра. Подушка под ее головой была влажной и в грязных разводах.

Взгляды матери и дочери встретились. Реджи слегка повернула голову и откинула волосы, обнажив шрамы вокруг искусственного уха. Доказательство. Вера улыбнулась и прошептала что-то неразборчивое. Реджи наклонилась ближе.

— Что ты сказала?

— Здесь тебе нужно быть осторожной. Люди не те, за кого они себя выдают. Вроде нее. — Вера покосилась на Кэролайн Уилер, стоявшую в дверях. — Она знает старину Дьявола.

Дыхание Веры было теплым и кисловатым. У нее не хватало нескольких зубов.

— Хочешь, я отошлю ее?

Вера распахнула глаза.

— Ты можешь это сделать?

Реджи улыбнулась.

— Смотри.

Она встала, подошла к Кэролайн и объяснила, что им с матерью нужно побеседовать наедине. Сотрудница социальной службы заметно нервничала. Она переводила взгляд с Реджи на Веру, потом обратно. Может быть, Реджи казалась ей недостойной доверия или даже опасной? А что если она состоит в сговоре с Нептуном?

— Хорошо, — наконец сказала Кэролайн. — Если я вам понадоблюсь, буду у дежурной медсестры.

Реджи вежливо улыбнулась, но не могла представить ситуацию, в которой ей понадобится Кэролайн Уилер. Реджи заперла бы дверь, если бы это было возможно.

— Так лучше? — спросила она, вернувшись к матери.

Ее мать. Боже… хотя Реджи находилась здесь, прикасалась к ней, ощущала ее дыхание, она до сих пор не могла в это поверить. Живая Вера. Реджи быстро подсчитала в уме и осознала, что ее матери недавно исполнилось шестьдесят лет. С запавшими чертами лица и дряблой кожей, она выглядела на все восемьдесят. Было ли это результатом раковой опухоли или многолетних невзгод? Чего стоило сломить такого человека? Превратить его в сморщенную куклу, лишь отдаленно напоминавшую прежний облик?

Судя по всему, Кэролайн Уилер считала, что разум Веры помутился и она больше не могла рассказать ничего полезного об убийце. Но она должна что-то помнить, верно? И какие бы подробности она ни вспомнила, они вряд ли будут иметь отношение к расспросам в полиции или к сотруднице социальной службы с кусочками брокколи, застрявшими в зубах.

— Я собираюсь отвезти тебя домой, мама.

— Домой?

— В «Желание Моники». Ты этого хочешь?

Мать посмотрела на нее водянистыми серыми глазами.

— Ты там живешь?

Реджи застыла. Черт побери, нет. Уже больше двадцати лет.

— Нет, — ответила она. — Но я останусь с тобой столько, сколько ты захочешь.

Реджи ясно видела это: она принесет матери чай и заварной крем, и Вера расскажет ей обо всем, что на самом деле произошло после ее похищения. Реджи получит ответы, которые не смогли получить полицейские. Она раскроет это дело как настоящий частный детектив и сделает так, чтобы этот ублюдок получил то, что ему причитается. Если бы Реджи заведовала системой правосудия, она бы распорядилась пристегнуть Нептуна к столу и дать большой кухонный тесак родственникам тех женщин, которых он убил. Око за око, рука за руку.

— М-мм… — протянула Вера с закрытыми глазами. Потом она снова широко распахнула их. — Здесь с людьми делают всякие вещи, — сказала она, понизив голос и озабоченно поглядывая на дверь. — Их забирают в подвал и вскрывают животы. А потом набивают как чучела.

Реджи смотрела на мать, не зная, что сказать. Она решила ограничиться понимающим кивком. «Да, мама, я уверена, что они так и делают».

Вера начала кашлять. Это был сырой, дребезжащий кашель. У нее заслезились глаза и вывалился язык. Она тряслась всем телом. Она то вынимала руки из-под одеяла, то совала их обратно, и Вера увидела обрубок: разрез был сделан чуть ниже костного выступа на запястье. Кожа там была бледной и глянцевитой — призрачная плоть. Если бы Реджи прищурилась, то почти смогла бы увидеть контуры отсутствующей ладони и пальцы, указывающие на нее. Мать наклонилась вперед, кашляя и тужась с такой силой, что казалось, будто у нее треснуло ребро. Рука Реджи потянулась к красной кнопке над изголовьем кровати. Следует ли вызвать медсестру? И вдруг все закончилось. Вера подвинулась в постели и так глубоко засунула в рот левую руку, что начала давиться. Потом она вынула руку и раскрыла ладонь.

— Видишь?

Реджи опустила глаза. Костяшки на пальцах матери распухли, средний и указательный пальцы пожелтели от никотина. А в морщинистой ладони лежало нечто похожее на слизистый комочек белых нитей.

Реджи поежилась и ощутила, как к горлу подступает желчь.

— Давай увезем тебя отсюда, — сказала Реджи.

Она нашла пластиковый пакет с надписью «Личные вещи пациентов» и торопливо сложила туда все, что смогла найти: больничную зубную щетку и пасту, шампунь и дезодорант, желтую пластиковую расческу и лосьон для тела. В шкафу и на вешалке не нашлось никакой одежды, кроме длинного мужского пальто из черной шерсти. Подкладка местами оторвалась или прохудилась, на левом локте была дырка.

— Это твое, мама? — спросила Реджи и сняла пальто с вешалки.

Вера кивнула.

Пальто оказалось тяжелее, чем думала Реджи, и вскоре она поняла, что подкладка из прорех пошла на маленькие самодельные карманы, нашитые в разных местах. Реджи улыбнулась при виде очередного волшебного фокуса своей матери. Это была прежняя Вера, все такая же изобретательная, даже бездомная и немного спятившая.

Реджи залезла в один кармашек и достала пустой пластиковый пакет, перетянутый десятком разноцветных резинок. Порывшись в других кармашках, она нашла спички, раскрошенную сигарету, сломанный мобильный телефон, два целлофановых пакетика с солеными крекерами, заколки для волос и почти пустой бумажник, если не считать просроченного купона на шампунь Herbal Essense. Ощупав рукава, Реджи нашла последний тайный кармашек в конце правого рукава, заколотый английской булавкой. Реджи отколола булавку и достала потрепанную ювелирную коробочку из красного бархата. Внутри лежали два обручальных кольца: женское и мужское. Реджи не была знатоком, но эти кольца не выглядели как дешевые украшения. Бездомная женщина, которая носит с собой ценные ювелирные изделия? Ерунда какая-то. Если только…

— Это твои, мама? — спросила она и достала из коробочки мужское кольцо. Оно было тяжелым и массивным; без сомнения, настоящее золото. — Ты вышла замуж? — Слова застряли на языке, и ей пришлось выдавить их.

Реджи знала, что Вера не выходила замуж за ее отца. Она даже не называла его имени и говорила, что это не имеет значения.

«Слон», — вспомнила Реджи и представила вырезанную в детстве картинку Ганеши, миролюбивого бога со слоновьей головой и призывно раскинутыми четырьмя руками.

Вера что-то прошептала в подушку, но Реджи удалось услышать лишь последнее слово: Скоро.

Повернув золотое кольцо, Реджи увидела аккуратно выгравированную надпись на внутренней стороне:

Пока смерть не разлучит нас

20 июня 1985 года

Реджи едва не выронила кольцо, как будто надпись вырвалась наружу и ужалила ее.

20 июня 1985 года.

Тот самый день, когда рука Веры оказалась на крыльце полицейского участка.

Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»

Тридцатишестилетняя Андреа Макферлин была стильной женщиной с искусственной проседью в волосах и безупречным макияжем. Дипломированный бухгалтер, она работала в компании LaRouche&Jaimeson, где коллеги называли ее целеустремленной и добросовестной сотрудницей. Она помнила дни рождения всех, кто работал в офисе, и организовывала тайные подарки от Санта-Клауса на Рождество. В субботу, 25 мая, она отправилась в недельную бизнес-командировку, но так и не прибыла на свой рейс. Члены ее семьи и коллеги решили, что она слишком занята на конференции, поэтому не звонит, и никто не беспокоился из-за отсутствия вестей от нее. Впоследствии ее автомобиль нашли на долговременной автостоянке у аэропорта; ее чемодан по-прежнему лежал внутри.

27 мая рука с коралловым маникюром на ногтях была обнаружена на крыльце полицейского участка. Позднее было установлено, что рука принадлежала Андреа Макферлин, но лишь после того как через пять дней обнаружили ее тело.

«Сначала я не поняла, что она мертва, — сказала двадцатидевятилетняя Ребекка Хартли. Она каждое утро бегала трусцой в парке короля Филиппа и обнаружила тело Андреа Макферлин на рассвете 31 мая. — Я подумала, кто-то решил разыграть людей. Пьяные подростки в игре «Скажи или покажи» или что-то подобное. Потом я подошла ближе и все поняла».

Андреа Макферлин была обнаженной, с перевязанным запястьем, и ее усадили, прислонив спиной к центральной части фонтана.

«Ее глаза были открыты, — сказала Хартли. — Вы знаете, что мертвец может выглядеть тихо и мирно, словно он спит. Но только не она. Я никогда этого не забуду. Она сидела там, в центре фонтана, вода струилась по ее ногам, и когда я заглянула ей в глаза, то увидела чистый ужас».

Главный судмедэксперт штата Коннектикут д-р Олдос Рэмси установил, что Макферлин погибла от удушения за несколько часов до обнаружения тела. Кроме отсутствующей руки и следов от жгута на шее, других травм или признаков сексуального насилия обнаружено не было. Вокруг ее рук и ног нашли следы вязкого материала, как от клейкой ленты. Ее желудок был наполнен остатками вареного лобстера и топленого масла, съеденными за полтора-два часа до смерти.

1 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, Коннектикут

— Я знаю женщину, которая нашла ее.

Стоявшего за стойкой владельца кегельбана «Эйрпорт-Лэйнс» звали Дикс, и он давно дружил с Верой. Это был худой мужчина с сероватой кожей и округлым носом с отметинами от оспы, напоминавшим шары для боулинга, которые его окружали.

— Она играет по вторникам в «женской лиге», — продолжал Дикс. — Была здесь вчера вечером и все еще дрожала, как осиновый лист. Очаровательная девочка по имени Бекки. Просто крошечная, как куколка. Каждое утро около шести часов она выходит на пробежку в парке короля Филиппа. Думаю, она не скоро туда вернется.

Дикс вручил им поношенные кожаные туфли для боулинга с размерами, обозначенными пришитыми номерками на заднике: шестой размер — для Реджи, восьмой — для матери. Дядя Джордж принес свои туфли и отполированный шар.

— Эта Макферлин была совсем голая, не считая повязки на правой руке, — сказал Дикс. — Скорее всего ее задушили. Ребекка сказала, что видела синяки у нее на шее.

Вера тихо цокнула языком, подняла руку и прикоснулась к своему горлу. Джордж, явно решивший, что таких сведений более чем достаточно для тринадцатилетней девочки, обнял Реджи за плечи и увел ее от стойки к дорожке № 3.

— Погоняем шары сегодня вечером, да, Реджи? — спросил он. Дядя Джордж был низкорослым лысеющим мужчиной с заостренными чертами лица и выступающей верхней челюстью, чем-то похожий на грызуна. Он носил маленькие круглые очки, но, наверное, давно не был у офтальмолога, потому что постоянно щурился. Про себя Реджи называла его Дядюшка Мышь, но с ласковым оттенком.

— Как считаешь? — с преувеличенным энтузиазмом повторил Джордж. — Готов поспорить, у тебя врожденный талант к боулингу.

Реджи пожала плечами. На самом деле она не хотела приходить сюда. Ей хотелось остаться дома и приколачивать черепицу к крыше деревянного домика, украдкой поглядывая на Чарли и вспоминая о том, как он поцеловал ее, пусть даже и не собирался это делать по своей воле. Но мать настояла на поездке вместе с дядей Джорджем.

— Я не умею играть в кегли, — сказала Реджи. — И, кроме того, ты называла Джорджа неудачником.

Реджи любила Джорджа, но мать постоянно дразнила его, насмехалась и подтрунивала над ним за его спиной.

— Тебе пора научиться катать шары, — ответила мать. — В определенных отношениях Джорджа можно считать неудачником, но он джентльмен до мозга костей. После боулинга он отведет нас на ужин в новый стейк-хаус. Я слышала, что там готовят печеную картошку пятью разными способами! Надевай свои туфли, Реджина.

Джордж дружил с Верой со средней школы. «Он всегда был очень мил со мной, — с улыбкой говорила Вера. — Но он не герой моего романа. Увы, но любой мужчина, который проводит столько времени с кучей деревянных уток, в своем роде уже неудачник». Джордж коллекционировал макеты уток, а также изготавливал собственные экземпляры в столярной мастерской, которую оборудовал в подвале. Еще он делал деревянные скамьи и чаши. Он даже изготовил на заказ письменный стол для Реджи и большое зеркало для Веры.

В кегельбане было темно и пахло лаком и антисептиком. На покрытом пятнами ржаво-коричневом ковре валялись окурки. Небольшое фойе с баром и подсвеченной рекламой пива казалось почти уютным по сравнению с гулким, похожим на пещеру залом, где были выложены десять дорожек для боулинга. Мать сразу же направилась к бару и заказала напитки.

Возле бара сидел мужчина в костюмных брюках и рубашке с жестким воротничком, баюкавший в руках бокал пива. Он что-то сказал Вере; та откинула голову и засмеялась. Вскоре она вернулась и принесла джин с тоником для себя и безалкогольное имбирное пиво для Реджи и Джорджа. Реджи чувствовала себя неудобно в жмущих туфлях и ходила вперевалку, как пингвин, что очень смешило Веру.

— Его поймают, мама? — спросила она.

— Кого?

— Человека, который убил Андреа Макферлин.

Вера кивнула.

— Разумеется. Такое жуткое преступление! Полицейские не успокоятся, пока не отправят его за решетку.

Вера выбрала красный шар для Реджи и серебристый с блестками для себя.

— Ты знаешь, что делать, Реджина? — спросила она.

Реджи пожала плечами. Она не катала шары в кегельбане с вечеринки на день рождения, когда ей исполнилось девять лет.

Вера поставила свой бокал на стол и показала Реджи, как нужно за четыре шага подходить к лицевой линии, отводить руку назад и отпускать шар.

— Пусть шар сам сделает остальную работу, — объяснила она.

Первые несколько шаров, пущенных Реджи, ушли в «молоко», но Джордж и мать все равно аплодировали. Потом Джордж вышел к лицевой линии со своим специальным шаром. Он несколько раз подряд выбил все кегли и выиграл все возможные призы.

— Неплохо, Джордж, совсем неплохо, — сказала Вера. — Пожалуй, изготовление уток — не единственный твой талант.

Он улыбнулся и приподнял очки.

— У каждого человека есть не один талант, Вера, и тебе это известно.

— Знаешь, мне немного обидно, — сказала Вера, отпив большой глоток из своего бокала. — Все эти годы ты мастерил своих диких уток и кольцехвостых…

— Шилохвостых, — перебил Джордж.

— Что-что?

— Утки принадлежат к шилохвостым, — застенчиво объяснил он. — Кольцехвостые — это лемуры или млекопитающие вроде енотов.

Реджи уставилась в пол, жалея о том, что Джордж поправил ее мать. А лемуры навели Реджи на мысли о Чарли с его огромными глазами и напомнили о том, как сильно ей не хотелось ехать сюда.

— В самом деле? — проворковала Вера. Она осушила свой бокал и с легкой улыбкой покатала по дну кубики льда. — Но суть в том, что ты так и не подарил мне ни одной зверушки.

Джордж выглядел искренне озадаченным.

— Я понятия не имел, что они тебе нравятся.

— Ну, конечно, нравятся. Право же, Джордж, иногда кажется, что ты совсем не знаешь меня.

Джордж вернулся на дорожку и сделал еще один подход. Шар покатился прямо по центру, но потом отклонился в сторону и сбил только две кегли.

— Проклятье, — пробормотал он.

Между тем Вера заказала в баре еще одну порцию и поговорила с мужчиной в белой рубашке, пока ждала своей очереди. Когда она вернулась, сняла кожаные перчатки и принялась катать шары левой рукой, заверив Реджи, что результат был бы гораздо лучше, если бы она могла пользоваться правой. Джордж присвистнул и сказал:

— Видела бы ты свою маму в те времена! В средней школе она могла переиграть любого. Она была местной звездой.

Так или иначе, Вера продолжала играть левой рукой, и Реджи могла лишь гадать, насколько лучше в ее возрасте была мать. Вера носила голубое платье и такой же шарф, которым повязала волосы. Реджи она казалась ангелом, спустившимся с небес.

Потом она поймала себя на том, что смотрит на искалеченную руку матери. Когда Вера заметила это, протянула руку к дочери, словно некое доказательство.

— У всех великих героев есть изъян, — обратилась она к Реджи. Ее голос стал более расслабленным от выпитого, и, когда она потянулась к новому уху Реджи, ее пальцы скользнули по шрамам за ушной раковиной. — Это одно из свойств, которое делает их героями.

Вера снова направилась к бару.

— Еще немножко выпью и перекурю, — сказала она. Примостившись рядом с мужчиной в белой рубашке, она заказала третий бокал и достала пачку «Винстона».

Реджи вернулась на лицевую линию, а Джордж встал сзади, направляя ее.

— Не держи шар так крепко. Вот так, расслабь руку. Теперь сделай подход и обратный замах. Представь прямую линию между твоим шаром и передней кеглей. Посылай шар так, как будто это стрела, выпущенная в цель.

Реджи выпустила шар, который прокатился посередине и сбил все кегли, кроме двух в дальнем правом углу.

— Отлично! — одобрил Джордж. Реджи оглянулась в надежде, что мать видела это, но возле бара никого не было. У Реджи появилось странное, нервозное ощущение в животе, перемешанное с привкусом подслащенного имбирного пива. Она ждала, слушая лязгающие и скрежещущие звуки возвратного механизма. Когда ее шар вернулся, она вложила пальцы в отверстия и заняла исходную позицию.

— Посмотрим, сможешь ли ты получить дополнительный шар, — сказал Джордж. — Представь линию, ведущую прямо к кеглям.

Реджи нацелилась на две оставшиеся кегли, но шар слишком далеко отклонился вправо и ушел в желоб. Обернувшись, она увидела, что мать еще не вернулась. Может быть, она пошла в уборную? Или вышла подышать свежим воздухом?

— Твоя мать занята, — сказал Джордж, когда отыграл свою очередь, и мрачно посмотрел в сторону опустевшего бара. — Пожалуй, я воспользуюсь возможностью посетить мужской туалет. Если твоя мама через минуту не вернется, не стесняйся и сыграй за нее.

— Но я испорчу ее результат! — проскулила Реджи и сразу же почувствовала себя глупо. Нет надобности ломаться и изображать маленького ребенка.

Джордж издал странный звук — наполовину вздох, наполовину кряхтение — и ушел. Реджи направилась к бару, ощущая странное стеснение в груди. За стойкой сидел пожилой мужчина, протиравший бокалы.

— Могу помочь? — осведомился он.

— Э-э-э… я ищу свою маму.

Бармен пожал плечами.

Реджи направилась к задней двери, открыла ее и прищурилась от лучей раннего вечернего солнца. Матери нигде не было. С автостоянки на Эйрпорт-роуд выезжал светло-коричневый автомобиль. Потом Реджи посмотрела вниз и увидела слева от двери туфли для боулинга восьмого размера.

Кто-то положил руку на плечо Реджи, и она обернулась.

— Как насчет обеда с хорошим стейком? — спросил Джордж и выдавил улыбку на плотно сжатых губах.

— Спасибо, но мне что-то не хочется есть.

— Тогда я отвезу тебя домой. — Голос Джорджа был таким тихим, что Реджи едва слышала его, и она вдруг пожалела, что отказалась от обеда. — По правде говоря, у меня тоже пропал аппетит.

Они вернули туфли и посмотрели, как Дикс обрызгивает их антисептиком и ставит на полку. Джордж расплатился, и они направились к его пикапу. Джордж имел небольшой продуктовый бизнес и снабжал овощами и фруктами рестораны по всей долине. Из всех, кого знала Реджи, он был единственным, кто мог восхищаться свеклой и брюквой.

— Пристегнись, — с улыбкой сказал он Реджи. Потом он вставил кассету в магнитофон, и Джонни Кэш запел «Кольцо огня». Джордж аккуратно вырулил с автостоянки. Он был осторожным водителем, который никогда не превышал скорость и все время посматривал в зеркала заднего вида. В салоне автомобиля всегда царила идеальная чистота, приборная доска сверкала. К опоре зеркала заднего вида был подвешен освежитель воздуха в форме деревца. Задняя часть пикапа была обклеена стикерами, гласившими: «Тише едешь — дальше будешь» и «Как только, так сразу».

— Мне очень жаль, — сказала Реджи.

— Вам не за что извиняться, юная леди.

— Она не должна была так уходить.

Джордж снова стиснул зубы.

— Нет, не должна, — отозвался он с резкостью, неожиданной для Реджи. — Это был наш вечер, только для нас троих. — Он крепко стиснул руль, но вскоре повернулся к ней и улыбнулся как ни в чем не бывало. — Послушай, малышка, твоя мать делает то, что хочет. Я уже давно усвоил, что нет смысла пытаться изменить ее. Живи сам и дай жить другим.

Минуту-другую они ехали в молчании, приближаясь к центру города. Реджи смотрела на аккуратный ряд магазинов: лавка для домашних животных «На другом конце поводка» стояла на том месте, где раньше находилась обувная мастерская ее деда.

— Как дела дома, Редж? — спросил Джордж.

Реджи закусила губу и вспомнила о своей матери, когда та прокралась к ней в постель и рассказала о новом мужчине. Лорен потом предупредила племянницу, что нужно запирать дверь на ночь.

— Вроде нормально, — ответила она, глядя на свои кеды.

— Вот и хорошо, — сказал Джордж и плавно переместился на другую полосу. Судя по голосу, он снова улыбался. — Даже очень хорошо.

* * *

В тот вечер в деревянном домике Реджи, Тара и Чарли склонились над свежим выпуском газеты «Хартфорд Экземинер». Заголовок гласил: «Полиция рассматривает версии убийства Макферлин».

— Какие версии? — спросила Реджи, придвинувшись поближе, но Чарли изогнул газетный лист на себя. Тусклого света, сочившегося в открытые окна, едва хватало, чтобы различать слова. Голубой брезент над головами шелестел и хлопал на ветру.

— Они не говорят, — сказал Чарли. — Тут лишь сказано, что это официальное заявление полицейского департамента.

Сигареты Тары валялись на полу, и Чарли потянулся к ним, подцепив пачку длинными пальцами. Реджи не сказала им, что мать бросила их с Джорджем в кегельбане. Она просто сообщила, что они решили отказаться от позднего обеда, и это очень хорошо, потому что так она сможет до наступления темноты уложить несколько черепиц. Но до сих пор они лишь сражались из-за газеты.

Реджи зажгла свечи и расставила их на полу, чтобы лучше видеть. Она выглянула из окна: небо было темным и облачным, надвигалась гроза.

Тара оттолкнула Чарли и просмотрела статью на второй странице: «Родственники и коллеги потрясены утратой». Она была написана журналисткой Мартой С. Пэкетт. Там имелась фотография Андреа Макферлин — коренастой женщины с искусственной проседью в волосах и сильно накрашенным лицом. Она носила белую блузку с плиссированным воротником и розовато-лиловый блейзер.

— Боже мой, — сказала Тара, оторвавшись от газеты. — У нее двое детей: маленькие девочки трех и шести лет.

— А как насчет мужа? — поинтересовался Чарли. Он попыхивал сигаретой и старался не подавиться дымом. — Убийцей почти всегда оказывается муж… или любовник.

Тара пробежала взглядом по строчкам и покачала головой.

— Она вдова. Ее муж погиб в автомобильной катастрофе два года назад.

— Стало быть, его нужно исключить, — сказал Чарли. — Но, может быть, у нее был ухажер.

— О господи! — взвизгнула Тара. — Только послушайте: «Анонимный источник в полицейском управлении Брайтон-Фоллс подтвердил, что в желудке Андреа Макферлин сохранились остатки ее последней трапезы, съеденной лишь за несколько часов до смерти, — лобстера с топленым маслом. В крови также отмечено высокое содержание морфина».

— Лобстер? — повторил Чарли. — Странные дела.

По брезенту забарабанили капли дождя: сначала тихо, потом все громче и сильнее.

— Твой отец вообще говорил об этом? — спросила Реджи. — Я имею в виду, об этом деле.

Чарли покачал головой.

— Он никогда не говорит о работе. Даже теперь, когда об этой истории сообщают во всех новостях. Блин, да я больше узнаю из газет, чем из разговоров с ним.

— Не могу понять, — сказала Реджи. — Эта женщина отправилась в деловую поездку, приехала в аэропорт, но так и не попала на самолет. Так что же, убийца поджидал ее на автостоянке? Эта стоянка принадлежит аэропорту, верно? Если он схватил ее там, то почему никто ничего не видел?

— Может быть, она знала этого человека? Возможно, она и не собиралась в деловую поездку, а хотела провести романтический уик-энд со своим тайным любовником. — Тара широко распахнула глаза; ее обычно бледное лицо разрумянилось. — Смотрите, этот тип накормил ее лобстером! Он позаботился о ней.

— Он отрезал ей чертову руку! — бросил в ответ Чарли.

— Но сделал это аккуратно, — протянула Тара и закрыла глаза. Она медленно описала левой рукой окружность над запястьем правой руки, пробежав пальцами по косточке на запястье и по сухожилиям на внутренней стороне. — Любовно… — Она открыла глаза, встала, медленно прошлась по кругу и остановилась перед Чарли и Реджи. Казалось, все ее тело вибрировало, и Тара не могла стоять спокойно. Реджи никогда не видела ее в таком возбужденном состоянии. — Это был не какой-то слюнявый психопат с бензопилой в грязном гараже, — продолжала Тара, ломаясь, театральным голосом. — Должно быть, этот парень наложил кровоостанавливающий жгут и воспользовался настоящими хирургическими инструментами, — Тара сокрушенно улыбнулась. — Может, он даже любил ее на свой блевотный манер.

Ее взгляд остановился на стопке настольных игр в углу домика.

— У меня есть идея, — пропела Тара и почти бегом устремилась туда, где начала разбирать игры, и отодвинула в сторону «Наводящие вопросы» и «Монополию».

— Что ты делаешь, Тара? — спросил Чарли.

Она повернулась к ним со спиритической планшеткой в руках.

— Мы попробуем поговорить с ней. Может быть, она скажет нам, кто убийца!

— Ты шутишь? — Чарли выпучился на нее карими глазами.

— Давай, Реджи, — сказала Тара и протянула планшетку. — Сделаем это вместе.

Реджи и Чарли лишь раз пользовались планшеткой, в десятилетнем возрасте; Чарли нервно шутил, пока Реджи снова и снова спрашивала: «Здесь кто-нибудь есть?» В конце концов у них устали руки, а в ногах закололо от долгого сидения, поэтому они убрали игру подальше.

— Ну пожалуйста, — умильно попросила Тара. — Нужны два человека, чтобы эта штука заработала.

Реджи уселась напротив Тары со скрещенными ногами, а планшетка устроилась у них на коленях. Они легко прикоснулись пальцами к пластиковой доске в форме сердца. Реджи посмотрела на доску с изображением солнца в верхнем левом углу и луны в правом углу, с двумя изогнутыми рядами букв и словом «Прощай» внизу.

— Мы призываем дух Андреа Макферлин. Ты слышишь нас? — громко, деловито спросила Тара. Свечи замигали, и по ее лицу пробежали отблески.

— Не стоит связываться со спиритическими досками, — сказал Чарли. — Вспомните, что случилось с тем пареньком из «Экзорциста».

— Тихо! — шикнула Тара.

— Вы обе долбанутые. Смотрите, как бы крышу не снесло.

— Ты не мог бы заткнуться? — сказала Тара. — Ты мешаешь нашей связи с миром духов.

Чарли презрительно фыркнул, взял газету и стал рассматривать карикатуры. Реджи, не мигая, смотрела на буквы на доске, пока они не начали расплываться.

— Мы хотим поговорить с Андреа Макферлин, — повторила Тара, четко выговаривая слова и пытаясь подражать английской манере речи. Реджи подумала, что она может разыгрывать сцену из фильма, который недавно смотрела.

— Это не междугородний звонок, — ехидно заметил Чарли, не отрываясь от газеты.

Реджи вспомнила фильм «Экзорцист» и подумала о том, можно ли на самом деле стать одержимым, если пользуешься спиритической планшеткой. Что если это и впрямь похоже на открытую дверь в мир духов, откуда можно вызвать любого древнего призрака или демона?

Но такие вещи существовали только в кино. Впрочем, убийцы, которые отрезают женщинам руки, а потом кормят их лобстером, перед тем как задушить, тоже напоминали персонажей из голливудских страшилок.

Внезапно планшетка задвигалась, едва не выскочив из-под пальцев. Реджи приглушенно вскрикнула, хотя не собиралась этого делать.

Она понимала, что это Тара двигает доску, но в то же время ей хотелось поверить, что это происходит само по себе. Дыхание Реджи стало частым и неглубоким, свечи между ними отбрасывали на стены огромные тени, похожие на настоящих призраков.

— Андреа, ты здесь? — почти прошептала Тара.

Пластиковый указатель передвинулся к верхней части доски, маленькое окошко застыло над словом «Да».

— Это Тара двигает его. — Слова Чарли были обращены к Реджи, но он перегнулся над краем газеты и широко раскрыл глаза.

— Заткнись, умник, — сдавленно прошипела Тара. Затем она повысила голос: — Андреа? У тебя есть сообщение для нас?

Ничего не произошло. Реджи так сильно хотелось пошевелиться, что она едва не потянула за край планшетки, но потом осознала, что делает, и остановилась.

— Ты можешь сказать нам, кто убийца? — спросила Тара. Она наклонилась над доской, вглядываясь в буквы. Ее лицо казалось красно-оранжевым, как у дьявола… или как у Пазузу[98].

Реджи затаила дыхание в ожидании ответа.

У Тары закатились глаза, и она начала дрожать, сначала слабо, словно ее тело состояло из листьев, а ветер продувал ее насквозь.

— Тара, — прошептала Реджи. — С тобой все в порядке?

Тара ответила низким горловым стоном, закрыла глаза и свесила подбородок на грудь. Ее дрожь усилилась.

Может быть, у Тары эпилептический припадок? Или разговоры об одержимости обернулись правдой? Реджи знала, что это не так, что Тара просто устраивает представление, но тем не менее в ней постепенно нарастала паника.

— Чарли, — сказала Реджи. — Что-то не так с…

— Здесь холодно, — сказала Тара. Ее голос был похож на змеиное шипение.

— А? — спросил Чарли и немного отполз назад.

— Там, где он держал меня, было холодно. Цементный пол, металлические трубы.

— О чем ты говоришь, Тара? — высоким, срывающимся голосом произнес Чарли.

— Меня зовут не Тара, — ответила она. Теперь, когда она повысила голос, Реджи уловила в ее речи какой-то новый акцент, но не могла связать его с чем-то определенным.

— Кто ты? — спросила Реджи.

У нее пересохло во рту. Это не могло быть правдой. Просто Тара затеяла одну из своих любимых игр, но зашла слишком далеко. Но, как бывало со всеми ее играми, что оставалось Реджи, кроме как подыгрывать? И разве это не волнующе — делать вид, что это могло произойти на самом деле? Реджи заставила себя поверить и почувствовала, как сильно забилось сердце, пока она ждала ответа, хотя заранее знала, что скажет Тара.

Дождь продолжал стучать по крыше. Отдельные капли залетали через окна и попадали на руку Реджи, покрывшуюся «гусиной кожей».

— Андреа, — с улыбкой ответила Тара. — Меня зовут Андреа Макферлин.

Реджи показалось, что в живот ударила шаровая молния. Разряд электричества прошел через туловище, передался в руки, и кончики пальцев вдруг закололо, словно ток вышел наружу. Реджи отдернула пальцы от спиритической доски.

— Ох, ради бога! — воскликнул Чарли. Он встал и отшвырнул газету. — Это уже ни в какие ворота не лезет, Тара. Ты просто больная!

Он распахнул дверь нижнего люка и исчез в дождливой тьме. Разумеется, Чарли разозлился, но Реджи хорошо знала его и понимала, что другой причиной был страх. Чарли плохо выносил необъяснимые вещи.

Тара оставалась в состоянии транса — если это был транс, — уронив подбородок на грудь. Реджи затаила дыхание, не представляя, что может случиться дальше. Тара не двигалась. Ее дыхание стало странным и сипящим.

— Ты знаешь, кто он? — наконец спросила Реджи. — Нептун?

Холодные капли дождя просачивались из-под брезента и леденили кожу. Реджи задрожала и обхватила себя руками.

— Он никто и каждый из нас, — едва слышным шепотом ответила Тара. Реджи слышала ее тихие вдохи и выдохи. Потом Тара сказала: — Я знаю кое-что еще.

Реджи подалась вперед и почти прижалась лицом к лицу Тары. От нее пахло дымом и пеплом.

— Что? — спросила Реджи.

Тара сползла на пол, ее тело было вялым и безвольным, как у тряпичной куклы. Когда она заговорила, это было похоже на легкий вздох:

— Он уже выбрал следующую девушку.

16 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— Чертов «Уолмарт»! — прошипела Реджи. Она вцепилась в рулевое колесо с такой силой, что заныли пальцы. — Разве мы только что не проехали «Уолмарт»?

Она бы ни за что не поверила, что может заблудиться в своем родном городе. Разумеется, после предыдущего визита прошло двадцать пять лет, но, казалось, изменилась сама география местности.

Сначала Лорен приглашала Реджи приехать на День благодарения и на Рождество (она никогда не опускалась до слов: «Было бы так приятно увидеть тебя» и ограничивалась комментарием вроде: «У нас с Джорджем полно еды, и было бы расточительством что-то выбрасывать»), но Реджи всегда находила предлоги, такие как домашняя работа, новые проекты или зарубежные поездки. В конце концов Лорен перестала приглашать ее.

Реджи выключила GPS вскоре после того, как у больницы в Уорчестере усадила мать в автомобиль. Вера с большим подозрением отнеслась к устройству. «Кто это говорит? — спрашивала она. — Откуда он знает, где мы находимся? Кто сейчас следит за нами?»

Реджи наконец выдернула шнур из гнезда, уверенная в том, что сможет добраться до «Желания Моники» по памяти. Все шло замечательно, пока она не выехала на Эйрпорт-роуд и как будто оказалась в королевстве кривых зеркал.

— Это тот же самый «Уолмарт», — поучительным тоном сказала мать.

— Не может быть, — возразила Реджи. — Это означало бы, что мы прокатились по большому кругу.

Ей хотелось плакать. Она сделала глубокий вдох и напомнила себе, что несколько месяцев назад ездила строить дома на Гаити во время эпидемии холеры. Ради всего святого, разве она не сможет управиться с Брайтон-Фоллс в штате Коннектикут?

Вера хрипло захихикала. Она прошептала какое-то слово, которое Реджи не вполне расслышала, но похожее на «отсоси».

С напряженными мышцами шеи и начинающейся головной болью Реджи всматривалась в четырехполосное шоссе, которое, как она была уверена, некогда называлось Мэйн-стрит. Если бы милю назад они не проехали вывеску с надписью «Добро пожаловать в Брайтон-Фоллс», она бы усомнилась даже в том, что они находятся в нужном городе, не говоря уже о нужной улице. Перед Реджи один за другим вырастали торговые центры, покрытые зарослями блестящих надписей: «Старбакс», KFC, «Спортивные товары Дикс», «Чили Пеппер», «Олив Гарден», «Хоум Депо».

— Даже не похоже на прежний город, правда? Такое ощущение, что мы можем находиться где угодно.

Вера кивнула.

— Где угодно, — согласилась она. — Скажи, ты не забыла упаковать мои часы?

— Часы? Я не видела никаких часов.

— Дедовские часы в передней.

Реджи поняла, что она имеет в виду часы из «Желания Моники».

— Скоро ты их увидишь, мама.

— Они отстают, — сказала Вера.

— Ты права. — Реджи вспомнила, как однажды им пришлось перевести стрелки почти на пятнадцать минут вперед.

— Нам только нужно найти Вест-стрит, да? — Она обращалась больше к себе, чем к матери. Реджи каким-то образом оказалась на полосе с поворотом налево и была вынуждена подрезать серебристый минивэн, чтобы не повернуть на автостоянку перед огромным винным магазином. Водитель вскинул руки и нажал на гудок. Реджи помахала ему в надежде на прощение.

Потом ее взгляд упал на одну из вывесок впереди: «Форды Бэрра». Дилерский салон, где хозяйничал Чарли. Салон до сих пор оставался на месте и фактически вырос в три раза. Перед входом горели буквы: «Никаких фокусов, только удовольствие. На Хеллоуин мы пересадим вас в новую телегу».

— Смотри, мама, салон Бо Бэрра! Ты помнишь Бо?

Глаза Веры матово блеснули.

— Малютка Бо потеряла овечек, не знает, бедняжка, где их найти.

— Э-э-э, ты училась с ним в средней школе. Бо Бэрр, помнишь?

Вера не ответила.

Немного дальше по улице был поворот на Ферст-авеню, ведущий к полицейскому участку. С Мэйн-стрит Реджи видела его очертания: внушительное здание из серого гранита с новой пристройкой слева. Эта новая часть здания была застекленной и имела какую-то уродливую линию крыши. Вместо органичного соединения со старой крышей она как будто сталкивалась с ней. Реджи переводила взгляд с нелепой пристройки на переднее крыльцо, где убийца оставлял картонки из-под молока с их жутким содержимым.

— Ладно, это Вест-стрит, — сказала Реджи и повернула направо — пожалуй, слишком быстро и резко. Железнодорожные пути, которые когда-то шли параллельно Вест-стрит, обзавелись мощеным велосипедным переездом — единственное новшество, которое не раздражало Реджи до истерики.

Появилось гораздо больше домов, чем помнила Реджи. Некогда чистое поле напротив фермы Миллера покрылось многоквартирными домами с одинаковыми рядами черных входных дверей, окон с виниловыми рамами и верандами с грилями «Уэбер» на колесиках. Реджи гадала, как жильцы каждый вечер находят дорогу в собственный дом.

Они наконец-то свернули на Стони-Филд-драйв. У дома на углу имелось фальшивое кладбище на передней лужайке. Зеленая рука тянулась вверх, словно прогрызая путь из могилы.

У Реджи что-то сжалось в груди.

— Мы почти приехали, мама, — сказала она и крепко, до белых костяшек сжала рулевое колесо, проезжая мимо поместья «Эскейп», ранчо и колониальных домов, которые выглядели точно так же, как она помнила. Соседи, чьи газоны выкашивал Чарли и которые покупали у нее лимонад, когда она стояла за прилавком с шариками попкорна и плитками шоколада «Херши» на Хеллоуин. На ветвях деревьев висели пластиковые летучие мыши и призраки из простынь, сработанные новыми поколениями родителей, — возможно, теми самыми ребятами, которых Реджи знала со школы и которые теперь обзавелись собственными маленькими гоблинами.

— Куда? — спросила Вера.

— Домой, — ответила Реджи, и слово застряло у нее в горле, когда она включила поворотник и выехала на гравийную дорожку, миновав старый почтовый ящик из черного металла. Он по-прежнему кренился влево, так и не поправленный с тех пор, когда Реджи задела его во время учебной поездки на автомобиле.

ДЮФРЕЙН.

* * *

Вилла «Желание Моники» показалась Реджи миниатюрнее, чем она помнила, больше похожей на коттедж лесника из сказки, чем на замок, где могла бы жить принцесса.

Когда она росла, дом казался огромным и нескончаемым — слишком большим и темным, чтобы согреться. Каменные стены всасывали звук и свет и всегда были немного сырыми.

Сейчас, глядя через грязное ветровое стекло, она прикинула, что дом составляет примерно 35 футов в длину и около 20 футов в ширину: большой прямоугольник из тусклого серого камня и бетона. Углы не были вполне прямыми, отчего дом казался скособоченным то на одну, то на другую сторону. Цемент местами выкрошился, и отдельные камни выпали наружу, оставив дыры, похожие на выщербленные зубы. Белая краска облезла со стропил и подоконников и местами свисала как омертвевшая кожа. Крыша находилась в прискорбном состоянии и просела посередине; сланцевые шиферные планки разъехались в стороны и раскрошились.

Дом был заложен с востока на запад: бестолковое расположение для участка на возвышенной местности с прекрасным видом на юг. Если бы Андре изучил ландшафт, использовал его естественные преимущества и поставил дом фасадом на юг, сделал побольше окон и уделил больше внимания посадке деревьев, это было бы гораздо более теплое и светлое место. Плотная каменная кладка могла бы даже стать преимуществом и служить резервуаром для тепла. Но, по сути дела, большую часть года дом оставался в тени, и стены с крышей покрылись пятнами мха. Дом казался серым и влажным, как ядовитый гриб.

— Помнишь, как ты говорила? — обратилась Реджи к своей матери, рассматривая неровные стены. — О том, что «Желание Моники» больше похоже на кличку скаковой лошади, чем на название дома?

Вера усмехнулась и наклонила голову, но казалось, что она внимательно изучает какое-то небесное явление. Реджи понятия не имела, услышала ли она вопрос, а если услышала, то смогла ли понять его смысл.

— Никаких шансов, — пробормотала Реджи, думая о том, что если дом был скаковой лошадью, то теперь он состарился, охромел и был готов к отправке на живодерню.

В следующий момент тяжелая деревянная дверь отворилась, выпустив наружу облако дыма. Из-за черной дымовой завесы вышла женщина в выцветшем домашнем платье и рыбацком жилете. Реджи заморгала. Сначала ей показалось, что она видит привидение, призрачное тело, рожденное среди дыма, пепла и руин. Но потом картинка стала более четкой. Это была Лорен, которая спускалась с крыльца, вскинув правую руку в странном повелительном жесте, как будто приказывала остановиться и не подходить ближе.

Реджи открыла дверь, и Лорен подошла ближе. Ее походка была неестественной и разболтанной, как у марионетки, перемещаемой по сцене.

— Боюсь, у нас пожар, — сказала Лорен. От нее несло рыбой, из глаз текло, спутанные волосы были опалены по краям.

* * *

Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»

«Серебряная ложка» — классический придорожный ресторан, расположенный примерно в одной миле от аэропорта. Фасад блещет нержавеющей сталью, «купе» отделаны красным и белым винилом. Каждый стол украшен миниатюрным музыкальным автоматом. Названия фирменных блюд написаны на грифельной доске над стойкой: сэндвич с индейкой, рассыпчатый черничный пирог, томатный суп-пюре. Открыто круглосуточно. Это центр сбора для местных подростков — место, куда можно заглянуть после просмотра двойного сеанса в кинотеатре для автомобилистов или разделить с подругой порцию бананового сплита[99]. Ресторан также популярен у водителей грузовиков и обычно бывает полон в два часа ночи, после закрытия баров, когда люди заходят протрезвиться с помощью кофе и западного омлета[100].

Сорокадвухлетняя Кэндис Жаке семь лет проработала официанткой в «Серебряной ложке». Во вторник, 6 июня, в 23. 15 она завершила смену, и коллеги видели, как она села в светло-коричневый седан, за рулем которого сидел неизвестный мужчина.

Кэндис была общительной женщиной и всю жизнь провела в городе. У нее было множество друзей, которые заходили в ресторан в то или иное время.

— Она знала почти всех жителей города, — заявил Лоу Нордан, управляющий рестораном.

Неделей раньше у старенького «скайларка» Кэндис сломалась трансмиссия, и она начала копить деньги на новый автомобиль, при каждой возможности работая в дополнительную смену. Друзья и коллеги подвозили ее на работу и обратно.

— Жизнь больно била ее, — сказал Лоу Нордан. — Но она каждый раз поднималась и всегда смотрела на мир позитивно. Люди с радостью помогали ей, так как знали, что она сделает для них то же самое.

Пожилая мать Кэндис, с которой она делила квартиру, ждала дочь, потому что Кэндис всегда привозила ей кусок пирога. В три часа ночи, когда по-прежнему не было никаких признаков Кэндис и персикового пирога, который она взяла с собой, ее мать позвонила в полицию.

— С ней что-то случилось, — сказала хрупкая пожилая женщина, когда сотрудники «Актуальных новостей» брали у нее интервью. — Это не похоже на Кэнди. Я просто знаю, что с ней что-то стряслось. Мать всегда знает.

7 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— Моя мама хорошо знает ее, — сказала Реджи, когда встретилась в тот вечер с Тарой и Чарли в «Серебряной ложке». — Она привела меня сюда и познакомила нас.

— Не может быть! — воскликнула Тара. — Какой она была? И откуда твоя мама знала ее?

Поход в ресторан был идеей Тары. Как только она узнала о пропавшей официантке, заявила, что они просто обязаны побывать там.

— Только представьте, — мечтательно произнесла Тара. — Потрогать солонки, которые она наполняла, посидеть в той части зала, которую она обслуживала, на том самом месте, где мог сидеть убийца, пока следил за ней…

— Мы даже не знаем, забрал ли он ее, — сказал Чарли.

— Конечно, забрал, — возразила Тара. — Я чувствую это.

— Как удобно, что у тебя внезапно обнаружились экстрасенсорные способности, — язвительно бросил Чарли. — Теперь через тебя говорят мертвецы, передают тебе сообщения…

— Странного в мире больше, чем можно увидеть глазами, умник.

Чарли поддразнивал ее, закатывал глаза и говорил, что поход в ресторан будет извращением, но в конце концов присоединился к ним. Как выяснилось, такая мысль посетила не только их: ресторан был полон, и им пришлось дожидаться столика. Как только они вошли, услышали гул голосов посетителей, обсуждавших исчезновение официантки и возможность ее похищения тем человеком, который убил Андреа Макферлин. Атмосфера казалась странно наэлектризованной. Возможно, существовала опасность, и все хотели оказаться поближе к ней.

Реджи объяснила, что встречалась с Кэндис Жаке только один раз в возрасте семи или восьми лет, когда мать привела ее в «Серебряную ложку» отведать мороженого. Официантка была женщиной с обесцвеченными светлыми волосами и усталым лицом, носила густые синие тени для век и сережки в форме полосатых леденцов-тросточек и такую же наклейку на своем именном значке. Когда они вошли, она доедала чизбургер.

— Привет, Вера, — поздоровалась она после того, как они устроились за стойкой на вращающихся табуретах. — Давно не виделись. Как ты, золотко?

— Хорошо, — ответила Вера.

— Часто встречаешься с Кроликом в последнее время?

— Иногда, — сказала Вера, глядя в сторону.

— Передай ему привет от меня, ладно? — попросила Кэнди. Потом ее взгляд остановился на Реджи. — Кто эта маленькая леди?

— Моя дочь Реджина, — ответила Вера.

— Без шуток? — Кэнди промокнула губы бумажной салфеткой. — Да, я вижу сходство, — добавила она, посмотрев на Реджи. — Особенно глаза. У тебя прекрасные глаза твоей мамы. И только посмотрите на эти ресницы! Ты будешь разбивать сердца, маленькая Реджина, как и твоя мать.

Кэнди протянула руку и откинула со лба Реджи прядь нечесаных волос.

— Как насчет поцелуйчика для Кэнди?

Реджи вопросительно посмотрела на мать, и та сказала:

— Давай, Реджина, клюнь ее в щечку.

Реджи встала, и официантка нагнулась, подставив ей щеку. Девочка легко чмокнула ее; губы едва прикоснулись к теплой, липкой коже официантки: в дыхании Кэнди Реджи ощутила запах чеснока и вареного мяса.

— Прямо как бабочка, — сказала Кэнди. — Словно и не поцелуй вообще. Надеюсь, ты научишься делать это лучше, когда настанет пора целовать мальчиков, — хохотнула она.

Реджи развернулась на табурете и уткнулась лицом в пальто матери, пахнувшее холодным воздухом, духами и сигаретами «Винстон». Вера тоже рассмеялась.

— Готова поспорить, я знаю, что тебе понравится, маленькая леди, — сказала официантка с полосатыми леденцами в ушах. — Как насчет моего волшебного пломбира с сиропом? Я готовлю его только для самых особенных посетителей.

Реджи оторвала лицо от материнского пальто и кивнула. Когда официантка вернулась, она принесла три разных вида пломбира: с сиропом, шоколадной крошкой и толчеными орехами.

— Это настоящий подарок, — многозначительно сказала она. — Его даже нет в меню.

Позже, по дороге домой, Реджи спросила маму, как она познакомилась с Кэнди.

— Она тоже актриса?

— Когда-то была актрисой, — сказала Вера, закуривая сигарету и вращая ручку радиоприемника в поиске одной из своих любимых песен. — Когда-то.

* * *

— Только подумайте, — сказала Тара, потягивавшая из чашки черный кофе с тех пор, как они расселись за столом. Реджи и Чарли, заказавшие молочный коктейль, сидели напротив нее. Реджи немного подвинулась, чтобы касаться коленом ноги Чарли. Они заказали на всех хрустящий картофель и луковые колечки. — Мы заимели собственного серийного убийцу! Черт побери, он может сидеть здесь, в ресторане, прямо в эту минуту!

— Если бы он был здесь, ты смогла бы указать на него? — спросил Чарли. — Разве ты теперь не ясновидящая? Стала бы ты трястись и говорить чужим голосом, если бы он оказался поблизости?

Реджи знала, что эти колкости на самом деле были его глупым способом заигрывать с Тарой. Но еще Реджи знала, что его трюки не работают, а лишь раздражают Тару.

— Это так не делается, — прошипела Тара. Она выразительно посмотрела на Реджи, словно спрашивая: «Ты можешь представить, какими невежественными бывают некоторые люди?» Реджи улыбнулась в ответ и сочувственно покачала головой.

Реджи разглядывала посетителей: водители грузовиков, ученики средних школ в форменных куртках с монограммами, семьи с детьми, которые пинали друг друга под столом и сражались за пакетики сахара.

Чарли нахмурился и помешал свой молочный коктейль.

— Насколько мы знаем, эта официантка просто уехала со своим ухажером.

— Но она не позвонила матери, — сказала Тара. — И в новостях сказали, что сегодня она должна была работать здесь. Если бы она не пропала, то, наверное, обслуживала бы нас прямо сейчас.

Реджи, решившая не обращать внимания на их препирательства, достала из кармана ручку и принялась чертить каракули на оборотной стороне своего меню. Потом она нарисовала бутылку кетчупа со слабым и искаженным отражением лица Тары с левой стороны.

Чарли покачал головой.

— Если бы она не пропала, нас вообще не было бы здесь, дорогой Шерлок Холмс, — сказал он.

Тара презрительно отвернулась, не потрудившись ответить.

Реджи рисовала и думала о том, как всего лишь час назад, поехав в ресторан на велосипеде, она видела фотографии Кэнди, расклеенные по всему городу, словно фотографии пропавших детей на оборотной стороне молочных картонок. «Вы видели меня?»

На фотографиях можно было разглядеть густые тени для век и серьги в виде полосатых леденцов-тросточек, хотя в размытом изображении они больше напоминали рыболовные крючки. Кэнди улыбалась с телеграфных столбов и досок объявлений, стоя в засаленной ресторанной униформе, и Реджи до сих пор чувствовала запах мяса и чеснока в ее дыхании.

«Как насчет поцелуйчика для Кэнди?»

Реджи вспомнила теорию своей матери о том, что все люди соединены невидимыми нитями и образуют громадную сеть. У Реджи была ниточка, ведущая прямо к Кэнди. Однажды она встретилась с ней и поцеловала ее в щеку. Теперь, после исчезновения Кэнди, это почему-то заставляло Реджи сильнее пугаться и нервничать.

Тара посмотрела на рисунок Реджи со своим отражением в бутылке кетчупа.

— Это потрясающе, Реджи! — взвизгнула Тара. — Меня еще никто не рисовал. Можно мне взять это?

Реджи пожала плечами, взглянула на свой рисунок и осознала, что отражение Тары носит сережки в виде полосатых леденцов.

— Не такой уж он и хороший, — сказала Реджи, но Тара сложила листок меню и убрала его в свою сумочку.

— Да ладно тебе, Реджи. — Тара закатила глаза. — В твоем левом мизинце больше таланта, чем у большинства людей во всем теле.

— Эй, друг! — крикнул кто-то через весь ресторан. Сид, кузен Чарли, направлялся к их столику, лавируя между посетителями. Его кудрявые волосы были встрепаны, как будто он только что встал с постели. Он носил джинсы, болтавшиеся на бедрах, «вареную» футболку и ботинки с высокими берцами. Его сопровождали две блондинки, одетые как хиппи, от которых несло сладким запахом пачули. Одна была довольно толстой, и ее живот выпирал над верхом запахивающейся юбки с индийским орнаментом. У другой были жуткие угри.

— Как дела? — спросил Сид. Его бледно-голубые глаза налились кровью и немного остекленели, а улыбка была кривоватой.

— Нормально, — ответил Чарли и провел рукой по коротко стриженным волосам. — А у тебя?

— Не могу пожаловаться, — с глуповатой улыбкой сказал Сид.

— Можно тебя кое о чем спросить? — произнесла Тара, глядя на Сида.

— Давай.

— Я слышала, ты готов помочь, если кто-то интересуется определенными травами.

Одна из девушек захихикала. Она носила нитку красных стеклянных бус и маленькие круглые очки с розовыми стеклами. Ее волосы были длинными и спутанными, как клубок змей. Слева к ее поясу был прикреплен самодельный мундштук с защепкой для докуривания остатков сигарет с марихуаной, украшенный пурпурным пером.

— Можем это обсудить. Мой братец знает, где меня найти. Будь уверена, тебе понравится!

Сид отошел в сторону, и хиппи-двойняшки потянулись за ним. Чарли посмотрел на Тару и покачал головой.

— Что? — спросила Тара. — Думаю, будет забавно покурить травку. А ты как считаешь?

— Ну да, — сказал Чарли. — Только представь, что будет, если мой отец прознает об этом или найдет у меня в кармане хотя бы один грамм. Я и без того чувствую, что нахожусь в полушаге от исправительного дома, и не хочу давать ему законную причину.

— Это плохо, — вздохнула Тара, продолжавшая наблюдать за Сидом, который стоял в очереди у кассы.

— Сид — полное убожество, — сказал Чарли, когда заметил, что Тара смотрит на его кузена. — У него не осталось мозговых клеток. Отец сказал, что дядя Бо места себе не находит, потому что Сид не попал ни в один колледж, куда подавал документы. Осенью его зачислят в двухгодичный муниципальный колледж, где будут преподавать английский для отстающих и прочее дерьмо.

Тара проводила глазами уходящего Сида и повернулась к Реджи.

— Должно быть, твоя мама что-то недоговаривает, — сказала Тара, помешивая заменитель сахара, высыпанный в кофе. Она мешала слишком быстро и сильно, так что ложечка звякала о белую керамическую чашку, и кофе перелился через край. — Они с Кэнди все еще подруги? Как они вообще познакомились? Когда она последний раз видела Кэнди?

Иногда манера речи Тары напоминала Реджи катание на аттракционных электромобилях: один сталкивается с другим и отпихивает его с дороги, пока не сталкивается со следующим, более быстрым и энергичным.

Реджи пожала плечами.

— Не знаю. Кроме того, последние несколько дней мамы нет дома, так что я не могу спросить.

— А где она?

— Не знаю, — повторила Реджи, но потом неохотно рассказала Чарли и Таре о том, что случилось в кегельбане, о том, как Вера уехала с мужчиной в белой рубашке и с тех пор не возвращалась домой. — Она репетировала пьесу в Нью-Хэйвене. Наверное, сейчас она там, остановилась у друзей.

— Погоди-ка… — Тара так резко опустила чашку, что кофе плеснул через край. — Тот тип в белой рубашке, который увез твою маму, он был в светло-коричневом автомобиле? — Ее голос сделался высоким и писклявым, словно у резиновой игрушки с пищалкой.

— Да, — сказала Реджи. — Ну и что?

— Привет! Автомобиль, Редж, он точно такой же, как у парня, который увез Кэндис Жаке! Как у парня, который мог убить Андреа Макферлин! Что если твоя мама уехала с серийным убийцей?

— Боже мой! — крикнул Чарли и опрокинул бутылку кетчупа. — Я этого не понимаю, Тара. Как легко ты додумываешься до разных гнусностей!

— Я всего лишь соединяю точки. И я не виновата, если тебе не нравится, какая выходит картинка.

— Но они не соединяются! — отрезал Чарли и потер виски, как будто у него разболелась голова. — Ты предполагаешь всевозможную дрянь и делаешь выводы, которые основаны на пустоте! Надеюсь, ты не обращаешь на это внимания, Редж.

Реджи покачала головой, подтверждая его слова. Она вяло поковырялась в жареной картошке, которую Чарли густо полил кетчупом, и вдруг почувствовала, что ей не хочется есть. Когда Реджи вытерла руки, на бумажной салфетке остались вязкие красные отпечатки.

* * *

— Реджи? — спросил Джордж, когда открыл дверь. Он прищурился за стеклами очков, словно пытался разобраться, на самом ли деле видит Реджи. Наконец он тепло улыбнулся. — Какой приятный сюрприз. Ты всю дорогу ехала на велосипеде? — Он взглянул на ее велосипед, лежавший на траве. — У тебя есть фара или что-нибудь в этом роде?

— Рефлекторы, — сказала Реджи.

— Ну, если ты собираешься кататься в темноте, придется достать тебе нормальное освещение для велосипеда. Заходи в дом.

Реджи последовала за Джорджем в прихожую его небольшого дома в фермерском стиле, а потом на кухню. Она была тесноватой и темной, с отделкой из искусственного дерева. Столешницы из белой огнеупорной пластмассы были вычищены до блеска. В центре стоял маленький стол с четырьмя стульями, над которым висела лампа Тиффани[101]. На полке за столом тянулись ряды деревянных уточек и призов, завоеванных в кегельбане.

Реджи нравилось, как уточки наблюдают за ней; они делали это каждый раз, когда она обращалась к Джорджу за советом или просила помочь с домашней работой. Ее мать была не лучшей помощницей, и каждый раз, когда Реджи обращалась к Лорен, та советовала ей сходить в библиотеку и поискать самостоятельно. Поэтому Реджи приходила к кухонному столу Джорджа каждый раз, когда получала особенно сложное задание, или перед экзаменом, который она боялась провалить. У него был талант разделять предметы на крошечные элементы, так что даже самые трудные задачи казались осуществимыми.

— Хочешь кока-колы?

Реджи кивнула.

— Я как раз заканчивал внизу один проект, — сказал Джордж и передал ей банку шипучки из холодильника. — Хочешь посмотреть?

Его глаза горели, как обычно бывало, когда он увлеченно работал над одним из своих муляжей.

— Конечно. — Она по крашеной лестнице последовала за Джорджем в подвал. С цепей на потолке свисали флюоресцентные лампы, освещавшие работу Джорджа. Здесь имелись циркулярный станок, сверлильный станок, машинная ножовка и огромный верстак с прикрученными к нему зажимами и тисками разных видов. Перфорированная деревянная панель за верстаком была увешана инструментами, и место для каждого из них было аккуратно обведено желтой краской.

Реджи любила мастерскую Джорджа. Ей нравились опрятность и ровные ряды инструментов. Реджи согревала мысль, что можно следовать определенной схеме и в результате получить деревянную утку или комод с зеркалом. «Для каждой работы есть свой инструмент», — говорил Джордж, когда просил Реджи передать ему разные вещи: гаечный ключ 3/16, головку второго размера для отвертки «Филипс» или набор гвоздей 1/32.

— Это последняя, — сказал Джордж и взял почти законченную резную модель утки. Рядом лежали его долота и стамески. — Самка кряквы. Все предпочитают изготавливать самцов, потому что они такие нарядные со своими зелеными головами, но я решил, что самка тоже будет смотреться хорошо. Она составит компанию самцам, которые есть наверху. — Он подмигнул Реджи.

— Это чудесно, — искренне сказала Реджи. Ей казалось поразительным, что Джордж может взять простой деревянный брусок и извлечь скрытую в нем утку. — А это что? — спросила Реджи, глядя на чертежи, разложенные на верстаке.

— Сюрприз для Лорен. Я решил сделать ей шкаф, в котором она сможет хранить все свои удочки. Только молчок об этом, ладно?

— Ну конечно, — отозвалась Реджи. Она все еще смотрела на чертежи и пыталась понять, какую часть шкафа видит на них.

— Твоя мать знает, что ты здесь? — спросил Джордж.

Реджи покачала головой.

— Наверное, нам нужно позвонить ей?

— Ее нет дома. Я вроде как из-за этого и пришла.

Джордж поставил утку на верстак и вопросительно посмотрел на Реджи.

— Она не возвращалась с тех пор, как уехала из кегельбана вместе с тем парнем.

Джордж машинально пригладил волосы.

— Это нельзя назвать совершенно необычным, не так ли? Я хочу сказать, твоя мать и мужчины… ты же знаешь…

— Нет, — перебила Реджи. — Это не редкость, но меня кое-что беспокоит. Тот тип в белой рубашке, с которым она уехала, сидел в светло-коричневом автомобиле. Я видела, как они отъехали от автостоянки.

— И что?

— А Кэндис Жаке, ту официантку, которая пропала, тоже увез мужчина в светло-коричневом автомобиле.

Джордж ласково улыбнулся.

— И ты приехала сюда на велосипеде в десять вечера, поскольку думаешь, что твою мать могли похитить?

— Ну, типа того. — Реджи посмотрела на банку кока-колы у себя в руке. Это была именно такая ситуация, в которой Реджи могла положиться на Джорджа. Тот случай, когда она нуждалась в нормальном взрослом человеке, который говорит и делает нормальные взрослые вещи.

— Редж, — сказал Джордж и опустился так, что их глаза оказались на одном уровне. — Я, правда, не видел, как твоя мать вышла из кегельбана с этим мужчиной, но я более чем уверен, что она пошла добровольно. Возможно, он напомнил ей киноактера или другую знаменитость. Поверь, с твоей мамой все в порядке. Она в состоянии позаботиться о себе. И она вернется домой, когда будет готова к этому; ты же знаешь, какая она.

Реджи вертела в руке банку с шипучкой.

— Хорошо? — спросил он.

— Хорошо, — согласилась Реджи и почувствовала себя лучше.

— Слушай, а ты не поможешь мне приступить к работе над шкафом для удочек? Я могу позвонить Лорен, чтобы она не беспокоилась. Скажу ей, что мы работаем вместе над одной штукой и что я отвезу тебя домой через час или около того. Как тебе это нравится?

Реджи с энтузиазмом кивнула, и Джордж потянулся за чертежами.

— Сегодня вечером мы можем начерно подогнать доски. У меня есть прекрасный дуб. Вот, посмотри. — Он указал на один из чертежей. — Соединение «ласточкин хвост». Красиво, правда? Есть хитрость, чтобы правильно все вырезать, но дело того стоит, как ты думаешь?

Реджи кивнула и почувствовала, как расслабляется ее тело. Безумие, связанное с коричневыми автомобилями, пропавшей официанткой и рукой в коробке из-под молока, отступило на второй план, и Реджи стала изучать чертеж с увеличенным изображением маленьких трапецоидов, которые составлялись как фрагменты головоломки и плотно, почти идеально скрепляли стены шкафа без использования гвоздей или шурупов.

6 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Из дверного проема за спиной Лорен валил дым.

— Вызывай пожарных, — велела Реджи и вручила тете мобильный телефон. Та поглядела на прибор, как на лазерный пистолет. Ее лицо было изрезано морщинами, а волосы совсем поседели, кроме тех мест, где они были подпалены на концах. Лорен немного горбилась и вытягивала шею, чем напомнила Реджи пожилую черепаху.

Реджи последний раз встречалась с Лорен, когда тетушка с Джорджем приехали на ее выпускной вечер после окончания RISD[102]. С тех пор Лорен звонила каждую неделю, но никогда не убеждала племянницу, что пора нанести визит домой. Реджи не забывала говорить о том, как она занята и о своих планах зарубежных поездок. Она даже не мечтала о том, чтобы пригласить тетю к себе, а Лорен и не намекала, что хотела бы получить такое приглашение. Из ее еженедельных звонков Реджи знала, что несколько лет назад Лорен уволилась из начальной школы и вышла на пенсию, теперь она уделяла много свободного времени волонтерской работе для Исторического общества Брайтон-Фоллс.

— Просто набери 911 и нажми кнопку «вызов», — сказала Реджи, аккуратно вложив телефон в костлявую руку Лорен. Та начала осторожно нажимать кнопки. Реджи побежала к багажнику, открыла его и вытащила огнетушитель из зажима рядом с коробкой для инструментов.

С тяжелым красным огнетушителем в руках Реджи остановилась у пассажирского окошка.

— Оставайся здесь, мама. Не выходи из машины и не входи в дом, ладно?

Вера нервно улыбнулась.

— Он и здесь нас достал? — спросила она.

— Кто?

— Старина Дьявол.

Реджи застыла, глядя на дверной проем, откуда валил дым, словно дразнивший ее, приглашавший заглянуть внутрь.

— Не думаю, мама. Но я собираюсь проверить.

Лорен сообщала адрес диспетчеру службы экстренной помощи. Она держала телефон перед лицом и в стороне ото рта, словно разговаривала по портативной рации.

Реджи глубоко вдохнула чистый воздух и направилась к каменному крыльцу, вглядываясь в дым, застилавший дорогу. Она не видела пламени и даже не могла угадать, где находится огонь.

«У тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой все, что можно спасти. Что ты выберешь?»

Может быть, ранний утренний сон пытался предупредить ее, как-то подготовить к этому моменту?

Если она попадет внутрь и убедится, что дом горит и нет способа остановить пожар, что она захочет спасти? Реджи вовсе не была уверена, что в доме остались какие-то вещи, принадлежавшие ей.

Есть лишь один способ выяснить.

Реджи прикоснулась на удачу к песочным часам, висевшим на цепочке у нее на шее, и вытащила из огнетушителя защитную шпильку. Придерживая форсунку левой рукой и положив правую руку на рычаг, Реджи вошла в дверной проем. Где-то в отдалении послышался звук сирены.

«Поспеши, — шепнул ей на ухо голос Тары. — У тебя мало времени».

Несмотря на густую дымовую завесу, Реджи видела, что прихожая осталась точно такой же, какой была, когда она уезжала в колледж. Там были потертый восточный ковер, вешалка для пальто, простая скамья с зеркалом над ней и дедовские часы, которые, похоже, остановились навеки. Слева у стены начиналась лестница, ведущая к верхним спальням. Впереди был коридор, ведущий в гостиную, столовую и на кухню. Источник дыма находился где-то там.

Реджи моргала и кашляла, продвигаясь вперед. Дым разыгрывал трюки с ее восприятием: она врезалась в стену в полной уверенности, что коридор находится прямо перед ней. Повернувшись, она увидела свое отражение в зеркале над скамьей; оно колебалось, то увеличиваясь, то уменьшаясь, а потом совсем пропало. Словно она вошла в павильон ужасов на ярмарке.

Может быть, подумала Реджи, на секунду поддавшись иррациональному смятению, это «Желание Моники» мстит ей, наказывает за слишком легкое расставание с домом? Если у домов есть память и душа, то разумно же предположить, что они могут сердиться?

Реджи ощупью двигалась вдоль стены, пока не нашла коридор, где заметила какой-то намек на движение впереди.

Неужели в доме есть кто-то еще? Призрачное тело, плывущее в дыму и указывающее: «Иди сюда».

— Кто там? — крикнула она, чувствуя себя глупо при звуках собственного голоса. Разумеется, там никого не было.

В голове звучал голос матери: «Он и здесь нас достал? Старина Дьявол».

Держа огнетушитель перед собой, Реджи пошла по коридору. Дым ел ей глаза и щипал в горле, но она двигалась вперед, пообещав себе, что вернется, если дела пойдут совсем плохо.

Повернув налево, она вошла на кухню, где ее внимание сразу же привлекли языки пламени.

По сравнению с дымом, огонь был далеко не таким впечатляющим. Горела сковородка на задней горелке плиты, выстреливая пламенем вверх по стене. Реджи нацелила огнетушитель и нажала на рычаг, заливая огонь. Пламя шипело и вздыхало; меньше чем за минуту от него ничего не осталось.

Большая сковородка из литого чугуна была полна белой пены и масла. Среди этой неразберихи Реджи различила очертания трех почерневших форелей. Головы и хвосты остались на месте; именно так Лорен предпочитала готовить их, не оставляя отходов. Реджи потянула цепочку, чтобы включить вытяжной вентилятор на стене около плиты и распахнула окно над раковиной. Теперь сирена звучала громче: на дорожку, ведущую к дому, въезжала пожарная машина с выдвижной лестницей, за которой следовал полицейский автомобиль.

Реджи вслепую прошла по кухне, сталкиваясь со старым круглым столом и стульями, и добралась до гостиной, чтобы открыть окна. Это были раздвижные окна с деревянными рамами, установленные ее дедом, и они всегда открывались очень туго. В одном месте Реджи пришлось постучать кулаком, чтобы рама сдвинулась с места. Вставка не выдержала, и целая стеклянная панель выпала внутрь, расколовшись о руку Реджи и оставив порез над запястьем, прежде чем разбиться вдребезги на дощатом сосновом полу.

— Вот срань! — прошипела Реджи, осматривая порез.

— Эй! — донесся голос от распахнутой парадной двери.

Реджи вышла в прихожую и едва не столкнулась с группой пожарных.

— Огонь потушен, — сообщила Реджи.

— Не возражаете, если я посмотрю? — спросил молодой человек, который выглядел как маленький ребенок, напяливший взрослый плащ, каску и сапоги.

Реджи отвела их на кухню, где они осмотрели обугленные остатки рыбы и почерневшую стену. Удовлетворившись увиденным, маленькая процессия вышла из дома, старший пожарный разговаривал во дворе с офицером полиции.

— Огонь потушен, шеф, — доложил один из пожарных. — Выброс пламени со сковородки с кипящим маслом на плите. Эта дама справилась с огнетушителем.

— Раскаленное масло может воспламениться, — глубокомысленно обратился к Реджи командир пожарной бригады. Реджи кивнула и заметила, что он смотрит на ее руку. Кровь просочилась через рукав рубашки.

— Со мной все в порядке, — вставила Реджи, прежде чем он успел что-то сказать. — Просто небольшая царапина. Мы будем осторожнее при обращении с плитой. Спасибо, что приехали.

— Это был старина Дьявол? — Вера вышла из автомобиля и теперь стояла за спиной Реджи. Пожарный пристально посмотрел Вере в лицо, а потом его взгляд начал перемещаться от того места, где была ее правая рука, и обратно.

— Боже милосердный, — произнес пожарный. — Вера Дюфрен?

У Реджи пробежали мурашки по спине. Она посмотрела на кружок добровольцев из пожарной бригады: всего семь человек, вместе с полицейским.

— Нет, — сказала Реджи и встала перед матерью. — Боюсь, вы ошиблись.

Вера моментально выплыла из-за ее спины.

— Вы знаете, что я была девушкой кольдкрема «Афродита»? — драматическим тоном осведомилась она. Мужчины уставились на нее. Вера игриво улыбнулась им, показав коричневые зубы.

— Да, я знаю, — сказал командир пожарной бригады. Он снял шляпу. — Меня зовут Пол, Вера, Пол Ларуш. Мы вместе ходили в школу.

Вера продолжала смотреть на него пустым взглядом, с приклеенной улыбкой на губах.

— Боже мой, — сказал Ларуш. — Я вижу это собственными глазами и все равно не могу поверить.

— Минутку, — вмешался молодой офицер полиции и выступил вперед, чтобы поближе взглянуть на Веру. — Вера Дюфрен? Последняя жертва Нептуна?

Реджи снова встала между матерью и остальными.

— Полиция уже допросила мою мать. А теперь извините, я должна проводить ее в дом. Она нездорова.

Реджи мягко подтолкнула мать к дому, но Вера воспротивилась этому. Она то и дело поворачивалась и тянулась к кружку мужчин. Они тихо и взволнованно переговаривались между собой. Реджи уловила лишь обрывки фраз: «Рука… Единственное тело, которое так и не нашли… Где она была все это время?»

— Это случилось слишком быстро, — произнесла Лорен, стоявшая рядом и заламывавшая руки. Казалось, она обращается ко всем и ни к кому. — Я постоянно жарю рыбу, и у меня никогда не было проблем. Но сегодня… сегодня все покатилось к чертям.

— Пошли, мама, — прошептала Реджи на ухо Вере. — Давай зайдем в дом и посмотрим на часы.

— Тик-так, тик-так, — отозвалась мать.

Молодой полицейский включил свою рацию. Один из добровольцев достал мобильный телефон и позвонил кому-то. Вот так. Можно распрощаться с намерением незаметно вернуться в город.

Реджи провела мать по коридору, пропахшему дымом.

— Добро пожаловать домой, — сказала Реджи, вдыхая едкий воздух с запахом копоти. Дома пахло развалинами.

8 и 12 июня. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

В первый официальный день летних каникул, через два дня после исчезновения официантки, на гранитном крыльце полицейского участка появился пакет. Офицер, назначенный следить за любыми подозрительными действиями перед участком, каким-то образом упустил, когда его подбросили. Приходили и уходили много людей — журналисты, горожане, спорившие насчет талонов за парковку, — одним словом, было начало рабочей смены, поэтому даже полицейские постоянно входили и выходили наружу. Офицер вышел придержать дверь для пожилого джентльмена, а потом прошел внутрь, чтобы направить его к окошку для заявления о пропаже автомобиля. Вернувшись на свой пост, офицер заметил пакет.

Как и первая посылка, это была красно-белая молочная картонка, закрытая сверху, обернутая плотной коричневой бумагой и аккуратно перевязанная тонкой бечевкой.

Внутри находилась правая рука Кэндис Жаке.

Ее принадлежность определили по розовому лаку для ногтей и маленькому золотому кольцу с аметистом, которое она носила.

Мать Кэнди появилась в дневном выпуске «Актуальных новостей», рыдая и умоляя убийцу отпустить ее дочь. «Она — это все, что у меня есть, — произнесла пожилая женщина перед камерой. — Пожалуйста, пожалуйста, сжальтесь над нею».

— Очень патетично, — сказала Тара и закатила глаза. Они с Чарли сидели в гостиной у Реджи. Лорен ушла к ручью, надев огромные болотные сапоги и прихватив сеть с удочкой. Тара достала из потрепанной сумочки с затяжным узлом бутылочку синего лака и красила свои короткие, обкусанные ногти.

— Это ее дочь, — буркнул Чарли. Он вертел в руке пластиковый медиатор для гитары в виде черепашки, который достал из кармана. — Чего ты от нее хочешь?

Он надел свои самые «козырные» джинсы с дыркой на коленке. Реджи видела волоски у него на ноге и гадала, каково будет потрогать их.

— Думаю, им не следовало вот так выставлять ее напоказ. Из-за этого кажется… не знаю, кажется, будто они сами не знают, что делать дальше. Типа все знают, что у полиции нет никаких зацепок, поэтому они взывают к остаткам человечности, или что там еще есть у этого парня, и заставляют мать умолять убийцу о пощаде. Это… похоже на отчаяние. — Тара помахала в воздухе левой рукой, чтобы просушить ногти, и повернулась к Чарли. — Так или иначе, этого типа считают психопатом. Как будто он обратится к добру, когда увидит слезы пожилой женщины.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, будто полицейские сами не знают, что делать дальше? — спросил Чарли. — Мой отец практически живет в полицейском участке! Они раскроют это дело, обязательно раскроют.

Тара фыркнула.

— Убийца насмехается над ними. Оставляет руки на крыльце полицейского участка так, словно… словно гадит на их территории. Они даже не знают, с чего начать.

— А ты знаешь, да? — бросил Чарли. Он сунул медиатор в карман джинсов. — Почему бы тебе не изобразить крутую Нэнси Дрю[103] со сверхъестественными способностями и не поймать убийцу? А, Тара?

Тара сердито уставилась на него.

— Ты просто злишься на меня из-за того, что я отказалась пойти с тобой на глупые школьные танцульки сегодня вечером. Если я не собираюсь держать тебя за руку в темноте, прикалывать к платью идиотский цветок и танцевать под слащавую песенку, положив голову тебе на плечо, значит, ты можешь вести себя как полный козел? Хороший ты выбрал путь к сердцу девушки, Ромео!

Реджи забилась в угол дивана. Она вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Чарли густо покраснел и открыл рот, собираясь что-то сказать, но потом передумал и плотно сжал зубы. Громко топая, он вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь.

Реджи не удивило, что Чарли пригласил Тару на танцы, и она была рада ее отказу. Тем не менее Реджи невольно испытывала глухое негодование по отношению к Таре, похожее на приступ тошноты.

— Болван, — пробормотала Тара, глядя на захлопнутую дверь. Тара закончила красить ногти, навернула крышку на флакон с лаком и убрала его в сумочку. Потом Тара подула на кончики пальцев, изучила свое творение и повернулась к Реджи.

— От твоей мамы до сих пор нет известий?

Реджи покачала головой.

— Мне это не нравится. Твоя мама не должна была так исчезать. Возможно, нам следует поискать ее или обратиться за помощью.

— Она в Нью-Хейвене, — твердо сказала Реджи. — Наверное, общается со своими театральными друзьями и ночует у них.

— Может быть, — буркнула Тара, перевернув маленькие песочные часы на своем ожерелье.

— Это правда? — спросила Реджи. — Чарли действительно пригласил тебя на танцы?

Она понимала, что должна выкинуть это из головы, что новые признания могут лишь усилить ее мучения, но поскольку не могла не думать об этом, то решила, что простой вопрос все равно ничего не изменит.

Тара быстро кивнула.

— Ты можешь в это поверить?

«Да, — подумала Реджи. — Да, могу». Танцы были назначены на сегодняшний вечер, и почти все старшеклассники собирались прийти туда. Вчера в школьном зале состоялась дурацкая церемония окончания учебы, когда всех выстроили в шеренгу, а родители хлопали и обмахивались программками, потому что кондиционер не работал и в зале было душно и жарко, как в аду. Мама так и не пришла, но Лорен и Джордж сидели в первом ряду и так ерзали, будто одежда сковывала их движения. Джордж принес Реджи букет жутко уродливых гвоздик, выкрашенных в оранжевый цвет. Мать Тары тоже не пришла. Отец Чарли явился в последнюю минуту, когда церемония уже закончилась, и поздравил сына увесистым шлепком по спине, от которого Чарли едва не упал.

— Ты пойдешь? — спросила Реджи. — Я хочу сказать, не с ним, а вообще?

Тара покачала головой.

— Не собираюсь. Танцы — это для неудачников.

— Да, — согласилась Реджи. — Я тоже не пойду.

Так оно и вышло. Она больше ни разу не посетила среднюю школу Брайтон-Фоллс. Каким-то образом она ожидала более драматического завершения этого периода своей жизни. Она ожидала, что будет испытывать другие чувства, как будто диплом об окончании восьмилетнего обучения на самом деле символизировал нечто важное.

Как глупо.

— Слушай, могу я тебе кое-что рассказать? — спросила Тара.

Реджи кивнула.

— Я ходила к ней домой. — Тара по-совиному округлила глаза.

— К кому?

— К Андреа Макферлин, — взволнованно прошептала она. — К его первой жертве.

— Погоди, что? — Реджи запнулась. — Зачем ходить к ней домой?

Глаза Тары влажно блеснули. Она облизнула губы.

— Не знаю, Редж. Может быть, из-за того, что мы вызывали ее дух в деревянном домике? Понимаешь, я просто не могла не думать о ней. Не могла это прекратить. Поэтому я нашла ее в телефонном справочнике. Она жила в Кемпе, на самой окраине. Маленький желтый дом с детским прудом во дворе. Я приехала туда на велосипеде. Постучала в дверь, но никто не ответил. Тогда я обошла вокруг дома и заглянула в окна.

— О господи, Тара! Если бы кто-то увидел тебя, он мог бы позвонить в полицию.

Она пренебрежительно покачала головой.

— Никто не позвонил. Так или иначе, я заглянула внутрь, и знаешь, что я увидела? Старый большой кукольный домик. Вроде «дома мечты» для Барби, с лифтом и прочими хреновинами. Прямо в центре гостиной. Я подумала о бедных маленьких детях, которые потеряли маму, и о том, какой классный этот кукольный дом, но это больше не имеет значения, потому что они потеряли самое дорогое в жизни и что-то в них навсегда изменилось. А потом… — Тара замолчала, посмотрела на Реджи и сказала: — Ты должна поклясться, что никому не скажешь. Даже Чарли.

Реджи кивнула.

— А потом я оказалась в доме. Чертова задняя дверь была не заперта, так что я вошла без труда. — Тара опасливо посматривала на Реджи, словно гадая, стоит ли рассказывать дальше.

— Ты вломилась в дом?

— Я же сказала, дверь была открыта, — отрезала Тара. Потом она как будто расслабилась и смахнула со лба прядь волос. — И я не чувствовала себя злоумышленницей, — мечтательно продолжала Тара. — Это было так… как будто все было знакомым. Как будто я не была собой. Как будто я была ею и вернулась домой. — Она застенчиво улыбнулась.

— Тара, — начала Реджи. — Я не думаю…

— Дай мне закончить, Редж, — сказала Тара и подняла руку с накрашенными ногтями. — Я вошла внутрь и присела возле кукольного домика. Вся мебель была расставлена в неправильных местах: кровать на кухне и ванна на крыше. Это выглядело как удар циклона «Барби»: повсюду разбросанная одежда, на полу — голые куклы. — Тара полезла в карман джинсов и что-то достала оттуда, держа это в сжатом кулаке.

— Я нашла это там, — сказала она. Потом, словно фокусник, достающий из воздуха кролика, она драматическим жестом раскрыла ладонь, на которой лежала крохотная кукольная туфелька розового цвета с высоким каблуком.

— Ты взяла это? Туфельку Барби? — спросила Реджи, с недоверием глядя на туфельку. — Но почему?

Тара пожала плечами, явно разочарованная ее реакцией, и убрала туфельку в карман.

— Я просто хотела иметь что-то для нее. Для Андреа. Нечто осязаемое и реальное. Что-то такое, что не будут считать пропавшим или украденным. Ты понимаешь?

Реджи тупо смотрела на подругу. Она не понимала.

— Обещай, что никому не скажешь, Редж. Пожалуйста.

* * *

Несколько следующих дней Чарли избегал общества Тары и занимался своим мелким бизнесом с газонокосилкой. Реджи не могла стерпеть, что они перестали встречаться, и напросилась ему в помощницы. Чарли вручил ей косу для высокой травы и выделил треть от своих заработков. Утром в среду, когда они находились перед домом Чарли и он заправлял свою косилку для первой лужайки, Реджи наконец заговорила о Таре.

— Она тебе действительно нравится, да?

Чарли не ответил. Он долил бензин в бак и завернул крышку.

— Просто я скучаю по нашим посиделкам, — продолжала Реджи. — Летние каникулы будут испорчены, если вы не начнете разговаривать друг с другом.

Она не сказала, чего ей хочется на самом деле; ее беспокоило состояние Тары. Та история с туфелькой Барби казалась… в общем, она казалась не просто странной, но, возможно, и безумной.

— Ты не понимаешь, — сказал Чарли.

— Что? Чего я не понимаю?

— Мне невыносимо находиться рядом с ней.

Реджи закусила губу.

— Кажется, я понимаю…

Чарли пренебрежительно покачал головой, словно и впрямь считал Реджи несмышленой девчонкой. Он встал и выкатил газонокосилку на улицу. Первая лужайка на сегодняшний день принадлежала вдове миссис Ларраби, которая жила за пять домов от Чарли. Реджи заправила садовый триммер и присоединилась к нему. Они трудились под треск работающих моторов; запах бензина и скошенной травы следовал за ними. Реджи обрабатывала траву по периметру дома и возле каменной стены на дальнем конце двора миссис Ларраби. Чарли ходил взад-вперед и выкашивал ровные ряды на газоне.

Когда Реджи закончила, она села и стала смотреть на Чарли. Утро было жарким, и спина Чарли намокла от пота. Реджи видела, как пот струится по его шее, которая уже хорошо загорела. Реджи представила, как касается его там, какой теплой и влажной будет его кожа, как она проведет пальцами по его подбородку, коснется кадыка и переместится в ложбинку под ним. Реджи хотелось ощутить это мягкое углубление над ключичной костью.

Миссис Ларраби вышла из дома с двумя стаканами холодного лимонада, и Чарли остановил косилку.

— Ты уже слышала? — спросила миссис Ларраби, протянув Реджи тяжелый запотевший стакан. — Сегодня утром нашли официантку из «Серебряной ложки». Бедняжку задушили, как и ту, другую девушку. Она была на лужайке перед городской библиотекой, совсем голая, если не считать повязок. Ее тело уложили рядом со статуей. — Миссис Ларраби поежилась.

Реджи ясно представила гранитный монумент в виде стопки книг и слово «Знание», выгравированное внизу. И там, в ранней утренней тени, лежало тело Кэнди.

«Как насчет поцелуйчика для Кэнди?»

* * *

Когда Реджи вернулась в «Желание Моники», она направилась по коридору на кухню. Из гостиной доносился раздраженный голос Лорен. Она говорит по телефону? Но потом Реджи услышала голос своей матери. Облегчение нахлынуло, как настоящая волна. Реджи осталась на кухне, где ее не видели, и прислушалась.

— Я этого не потерплю, — процедила Лорен. — Только не в этом доме. Если бы отец был…

— Только не начинай о том, что сказал бы отец, — предупредила Вера. — А если хочешь продолжать в том же духе, то позволь напомнить, что ты меньше всех остальных имеешь право судить меня.

— Не знаю, что…

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Можешь обзывать меня как угодно, но ты не святая, Лорен. Не думай, будто мне неизвестно, что происходит в твоем гараже.

Тут Реджи услышала недвусмысленный звук пощечины и тихое мычание.

Шаги направились к ней. Реджи лихорадочно огляделась: сможет ли она где-нибудь спрятаться? Но Лорен уже вошла на кухню.

— Реджина, — дрожащим голосом сказала тетушка. Ее лицо было очень бледным. Она была в шляпе и старом рыбацком жилете. Реджи замерла, ожидая, что произойдет дальше. Лорен секунду посмотрела на нее, потом направилась из кухни в коридор и вышла из дома. Реджи выглянула в окно и увидела, как Лорен пересекает дорожку и входит в гараж.

Что Лорен могла делать в гараже, кроме наживки для ловли форели?

Реджи прошла в гостиную и увидела мать, сидевшую на диване и прижавшую руку к щеке. На матери было блестящее голубое платье, которое Реджи раньше не видела.

— Привет, — сказала Реджи. — Ты в порядке?

— Все нормально, — ответила Вера. — Просто отлично.

Она отвела руку от щеки, на которой осталось ярко-красное пятно. Реджи отвернулась, глядя на свои теннисные туфли с налипшими обрезками травы и машинально почесывая новое ухо.

Реджи всегда была тихим ребенком, даже в присутствии других членов семьи, и причина отчасти заключалась в том, что она никогда не могла найти правильных слов. Обычно слова давались ей с трудом; они были скорее препятствиями, чем линиями связи. Лишь потом, поздно вечером, когда она прокручивала разговоры в голове, к ней приходили правильные слова. Это было как злая шутка, — слишком мало, слишком поздно.

Теперь, когда мать снова поднесла изувеченную руку к покрасневшей щеке, Реджи должна была нарушить молчание, разорвать заклятие тишины. Но когда она открыла рот и слова вывалились наружу, она осознала, что снова сделала все неправильно.

— Кэндис Жаке умерла, — сказала Реджи.

— Что? — спросила мать. Она отняла покрытую шрамами руку от лица и медленно, осторожно положила ее на колени, накрыв левой рукой.

— Сегодня утром ее тело обнаружили перед библиотекой. Ее задушили, как и Андреа Макферлин.

Когда Реджи увидела выражение лица своей матери, осознание пришло с новой силой: это реальная жизнь, и Кэндис Жаке была реальным человеком — женщиной, которая ела бургеры с луком и в конце долгой смены заворачивала кусок пирога для своей матери. Она была не персонажем новостей, а настоящим, живым и дышащим человеком. Реджи внезапно поняла, почему Тара проникла в дом Андреа Макферлин и почему унесла с собой розовую кукольную туфельку. Это было доказательством. Доказательством того, что эта женщина существовала на самом деле и была не просто цветной фотографией на первой полосе газеты «Хартфорд Экземинер».

— Боже мой, — только и сказала Вера. У нее в глазах стояли слезы. Потом она повернулась, вышла из комнаты и стала подниматься по темной деревянной лестнице их обветшавшего замка.

16 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— Мне не нравится пицца, — в третий раз сказала Лорен, мрачно глядя на остатки еды у себя на тарелке.

— Нам нужно что-то есть, верно? — отрезала Реджи, испытывая некоторое облегчение от того, что Лорен сожгла рыбу, которая сейчас могла бы глядеть на них с тарелок слепыми белыми глазками. — И мама ест с удовольствием.

Вера сидела на кровати и доедала второй кусок. Со склада медицинских товаров доставили электрическую больничную кровать, ходунки и прикроватный комод и расставили все в старой спальне Веры. Реджи и Лорен принесли два стула из столовой и теперь ели жирную, липкую пиццу с хороших фарфоровых тарелок, стоявших у них на коленях. Было лишь семь часов вечера, но Реджи чувствовала, что выбилась из сил. Пицца была первой нормальной едой, побывавшей у нее в желудке за весь день, но Реджи начинала сомневаться, что это был наилучший выбор.

Реджи собиралась что-нибудь приготовить, но обнаружила, что холодильник пуст, если не считать обезжиренного молока, маргарина, нескольких вялых морковок, кусочка сыра и макарон, почему-то лежавших в морозильном отделении.

— Завтра я первым делом схожу в магазин, — сказала Реджи.

Постоянная сиделка, которую наняла Лорен, могла приехать в любую минуту. Реджи сомневалась в способности своей тети найти квалифицированного работника.

— Ты нашла ее через медицинскую службу?

Лорен улыбнулась одними губами.

— Я лично знаю ее.

— Но она опытная сиделка? — настаивала Реджи. — Ты спрашивала ее резюме и отзывы?

— Она профессиональная медсестра и работала в хосписе. Что особенно важно, мы можем ей доверять.

Реджи представила одну из неряшливо одетых пожилых женщин, знакомых Лорен по Историческому обществу и, вероятно, ушедших на пенсию пятнадцать лет назад. Имело смысл рассмотреть другие возможности.

Реджи потратила около часа на телефонные разговоры с «Медикэйд», местной службой здравоохранения и ухода за престарелыми, и частным агентством по найму сиделок. В итоге она не нашла никого, кто мог бы сразу же взяться за дело. Она слышала всевозможные отговорки вроде того, что Вера не является постоянной жительницей Коннектикута, и хотя бы на первое время Реджи пришлось согласиться на кандидатуру тети. Реджи встретится с сиделкой, наведет справки и при необходимости договорится с кем-то другим.

Раздался звонок в дверь, и Лорен выпрямилась, как подброшенная.

— Она приехала. Я провожу ее в дом.

Реджи осталась в спальне и достала мобильный телефон, чтобы проверить голосовые сообщения. Одно из них было от Лена. Она улыбнулась, слушая его голос: «Привет. Просто хочется узнать, как идут дела в Уорчестере. Я скучаю по тебе. Позвони, когда вернешься в город».

По правде говоря, Реджи тоже скучала по нему. Ей хотелось позвонить ему и рассказать об всем, что случилось сегодня. «Скоро», — пообещала она себе. Когда обстановка немного прояснится. Как только она разберется с сиделкой, сможет на несколько дней вернуться домой, чтобы доделать кое-какую работу и встретиться с Леном.

Реджи убрала телефон в сумку и взяла себе еще один кусок.

— Хорошая пицца, да, мама?

Вера не ответила, но откусила от своего куска.

— Кого я обманываю? Это дрянь. Но все равно лучше, чем больничная еда или то, чем тебя кормили в приюте. Там хотя бы имелась столовая или тебе приходилось ходить в другое место? В столовую для бездомных или куда-то еще?

Мать улыбнулась.

— Сестра Долорес заботилась о том, чтобы я хорошо кушала. Ветчина по вторникам, рыба по пятницам. Учись, убирай, служи.

Реджи отставила свою тарелку.

— Сестра Долорес, да? Она работала в приюте?

И что, черт возьми, значит «Учись, убирай, служи»? Реджи пришло в голову, что она должна была расспросить сотрудницу социальной службы с кусочками брокколи, застрявшими в зубах, о том месте, откуда забрали ее мать. Карточка Кэролайн Уитлер лежала в сумке; ей можно будет позвонить утром.

— Все в порядке, Реджина? — спросила Лорен, появившаяся в дверях.

— Просто замечательно, — ответила Реджи и нацепила на лицо приятную фальшивую улыбку, готовясь к встрече с грузной пожилой сиделкой, которая шаркала по коридору следом за Лорен. Реджи представляла женщину в старомодной форме медсестры с белым чепчиком. Наверное, она носит белые ортопедические ботинки и резиновые чулки.

Фигура, которая появилась в дверном проеме за спиной Лорен, не была старой или одетой в какое-то подобие костюма для сиделки. Она носила джинсы, высокие байкерские ботинки и футболку с изображением Джексона Брауна[104] под спортивной фуфайкой с капюшоном на молнии. У нее были длинные волосы медного оттенка, пирсинг в носу и черный рюкзак за плечами.

Реджи оценивающе посмотрела на сиделку.

— Тара?

— Миссис Дюфрен, — сказала Тара. Она направилась прямо к Вере и легко прикоснулась к ее руке. — Приятно снова видеть вас.

Реджи узнала бы ее где угодно даже без густой черной подводки для глаз, шипастых волос и подвески в виде песочных часов (которую Реджи теперь носила под рубашкой). Тара игнорировала ее, сосредоточившись на Вере. Реджи вопросительно посмотрела на тетю, и Лорен ответила ей широкой, гордой улыбкой.

— Я не миссис Дюфрен, — отозвалась Вера и плотно сжала сухие губы. — И я не миссис Кто-Угодно.

Тара улыбнулась.

— Тогда как насчет Веры? Это будет нормально? А вы можете называть меня Тарой. Я тоже не миссис Кто-Угодно. — Она подмигнула Вере. — Я — старая подруга Реджи, помните?

Вера кивнула, но в ее глазах не было и тени узнавания.

— Тогда я носила жуткую прическу, черные волосы со светлыми кончиками.

Вера улыбнулась.

— Вам известно, что я была девушкой для кольдкрема «Афродита»?

— Да. И я знаю, что… я видела старую рекламу. Наверное, я смогу найти копию, и мы повесим ее в рамке у вас на стене. Вам это понравится, Вера?

Та улыбнулась.

— А теперь мне нужно разобраться со своими вещами и как-то устроиться здесь, пока вы заканчиваете обед. Потом я приду со всеми вашими лекарствами и помогу расстелить постель. Нормальный план?

Мать Реджи коротко кивнула и вернулась к своей пицце.

Тара повернулась к Лорен, придерживая на плече рюкзак.

— Какую комнату вы мне даете?

— Старую отцовскую, — с улыбкой ответила Лорен. — Я подготовила ее и постелила чистое белье.

Реджи встала между ними.

— Я покажу тебе, — сказала она. Тара впервые посмотрела на нее, и в ее глазах заиграли прежние озорные огоньки.

— Отличная мысль, — одобрила Лорен, убирая фарфоровые тарелки. — Помоги ей устроиться тут.

* * *

У Реджи голова шла кругом.

— Это правда? Ты медсестра? — вопрос прозвучал неуклюже, как у тринадцатилетней девочки. Можно забыть о допросе с пристрастием, который она собиралась устроить кандидатке Лорен.

— Да, последние пятнадцать лет. Несколько лет я проработала в отделении онкологии хартфордской больницы, потом перешла в агентство медицинской помощи на дому и уходу за престарелыми. До сих пор занимаюсь этим, но, как правило, в частном порядке. Я сама по себе, никто не сидит у меня на шее. Хочешь посмотреть мой патент? — Тара положила рюкзак на аккуратно заправленную односпальную кровать и раскрыла его. — Я покажу тебе мой, если ты покажешь свой, — добавила она с лукавой улыбкой. — Если у архитекторов есть патенты.

— Откуда ты знаешь, чем я занимаюсь?

— Проклятье, Реджи! — хохотнула Тара. — Думаешь, если ты уехала и не возвращалась, то совершенно пропала со всех радаров? Что тебя больше не существует?

Она достала стопку аккуратно сложенных футболок и отнесла их к открытому ящику. Тара заметила декоративную татуировку на правом запястье Тары: черную птицу со сломанным крылом. Она обвивала запястье, словно зловещий браслет. Реджи представила, как Тара закатывает рукав толстовки, и подумала о том, сможет ли увидеть следы от шрамов. Тара поймала ее взгляд, и Реджи вспыхнула.

— Нет, — сказала она и отвернулась, но тут же снова посмотрела на Тару, сказав себе, что нелепо испытывать прежний детский трепет, знакомое чувство беззащитности и уязвимости перед подругой. — Только…

— Ты не просто обычный архитектор, верно? — Тара изогнула бровь. — Согласно журналу «Четыре стены», ты один из лучших экологических архитекторов на северо-востоке страны. — Ее голос звучал слегка насмешливо.

— Как ты…

— Ты слышала об Интернете? А о Google? Просто поразительно, сколько там можно найти.

— М-м-м, очень забавно, Тара.

Тара кивнула и криво улыбнулась, словно признавая: «Да, это было забавно, спасибо, что заметила».

— Хочешь верь, хочешь нет, но я выписываю журнал «Четыре стены». Мне нравится читать, и я неравнодушна к журналам, особенно к глянцевым журналам о дизайне и интерьере. Они помогают мне отвлечься от того, что я живу в лачуге. Они полны надежд и обещаний. Я хочу сказать, ты покупаешь обычный журнал, но это нечто большее: это фантазия об идеальной жизни, когда у тебя есть безупречная кухня с классическим рабочим треугольником и техникой из нержавеющей стали. От этого тошнит, но оно еще и притягивает как наркотик.

Реджи улыбнулась.

— Ты совсем не изменилась.

Тара достала из рюкзака очередную кучку одежды и одарила Реджи озорной улыбкой.

— А кто-то из нас на самом деле изменился?

Реджи нравилось думать, что она изменилась и стала уверенной женщиной, полностью отвечающей за свою жизнь. Но, стоя здесь, она снова чувствовала себя тринадцатилетней девочкой, и Тара по-прежнему определяла ход событий.

— До сих пор не могу представить тебя в роли сиделки, — призналась Реджи.

— Считаешь, что я не могу быть заботливой? — Тара рассмеялась. — Да, это выглядит странно, но мне нравится. Я не вижу себя в какой-то другой роли. Не знаю… Возможно, психотерапевт сказал бы, что я стала медсестрой из-за того, что случилось с Сидом, поскольку что-то внутри меня до сих пор пытается спасти его, исправить все, что произошло.

Она посмотрела на подругу, и та отвела взгляд в сторону. Реджи заперла множество воспоминаний в сундуках своей памяти и не могла открыть их все одновременно.

— Все еще не понимаю, как Лорен додумалась нанять тебя?

— Мы случайно встретились несколько месяцев назад. Я ухаживала за ее больной подругой из Исторического общества. Лорен зашла в гости и застала меня за работой. Тогда мы немного поговорили: в основном о тебе. Сегодня утром, когда ей позвонили из больницы и сообщили о твоей матери, она нашла меня и спросила, смогу ли я помочь. Как я могла отказаться?

Реджи покачала головой.

— Извини. Наверно, я до сих пор не могу прийти в себя от всего, что случилось в последнее время. Я не ожидала, что ты вообще будешь в городе, а тем более окажешься сиделкой, которую Лорен наймет для ухода за моей мамой.

Тара усмехнулась.

— Забавно складываются дела, да? — Озорные искорки в ее глазах создавали абсурдное впечатление, что Тара с самого начала ожидала такого исхода, а может быть, даже спланировала все это. Реджи отогнала от себя эту мысль; Тара никак не могла предвидеть возвращение Веры. И все же было немного странно, что Тара вовсе не казалась удивленной новым оборотом событий. Она деловито раскладывала свои вещи, словно поселиться в «Желании Моники» было для нее самым обычным делом.

Впервые за долгие годы Реджи вспомнила теорию своей матери о том, что все люди на земле связаны невидимыми нитями и образуют огромную паутину. Возможно, некоторые связи были сильнее других и притягивали людей друг к другу в то время, когда они меньше всего этого ожидали.

— У тебя есть семья? — спросила Реджи. — Муж, дети?

Тара покачала головой.

— Ты шутишь? Как ты думаешь, кто мог бы вытерпеть меня?

Реджи рассмеялась, пожалуй, слишком громко.

— Как насчет Чарли? — спросила она. — Ты слышала что-нибудь о нем?

Тара кивнула.

— Он по-прежнему живет в городе. Торгует недвижимостью. У него есть офис в центре, недалеко от парка. Тебе стоило бы заглянуть к нему и сказать «привет». — Она посмотрела Реджи прямо в глаза, пытаясь угадать ее реакцию на эту новость.

Реджи кивнула с непроницаемым выражением лица и подумала о том, как нелепо было бы появиться в офисе Чарли. Она попробовала представить, как он сейчас выглядит: Чарли-риелтор. Женат ли он? Завел ли он дом, полный маленьких Чарли-младших, с деревянным домиком на заднем дворе? Сидит ли он с ними по вечерам под пологом листвы и рассказывает: «Раньше у меня была подруга, построившая домик на дереве…»?

Тара продолжала распаковывать вещи. Реджи чувствовала, как ее мотает во времени: в одну минуту она была здесь, а в следующую — видела себя тринадцатилетней девочкой. И рядом была Тара: солнце, вокруг которого она вращалась как планета.

— Что это? — спросила Реджи, когда увидела книгу в мягкой обложке, хорошо заметную на дне рюкзака, и после того как Тара достала последнюю одежду. Реджи почувствовала, как поднимаются волоски у нее на шее.

— Что? — отозвалась Тара. Она посмотрела на дно рюкзака и покраснела. — Ах, это, — сказала она и достала потрепанный экземпляр книги «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс» с загнутыми уголками страниц.

— Что ты с ней делаешь? — резко спросила Реджи. Это казалось очередным «испытанием» Тары, одной из ее игр. Книга была специально положена на виду и как будто ждала, когда Реджи заметит ее и отреагирует тем или иным образом.

— Просто читаю. — Тара достала книгу, и Реджи отпрянула в сторону, как от ядовитой змеи.

Бред сивой кобылы. Привезти эту книгу в «Желание Моники» было настоящим извращением.

— Но эта женщина… Вещи, которые она говорила о моей матери…

— Я знаю, — сказала Тара. — Она преступила черту.

— Тогда почему ты вообще завела у себя эту книжку? И о чем ты думала, когда везла ее сюда?

Тара посмотрела на старую книгу и провела пальцами по рисунку на обложке: воздетый серебристый трезубец с капающей кровью.

— Когда твоя тетя позвонила, рассказала о твоей маме и предложила мне работу, я не колебалась. Ты помнишь, какой была моя собственная мать: все время на работе или пьяная, едва замечавшая, жива я или уже умерла. Твои родственники были для меня как вторая семья — настоящая семья, которая имела значение. Они беспокоились о том, обедала ли я, или о том, как много я ругаюсь. Помнишь это? Как Лорен всегда нервничала и обижалась, даже когда я говорила «черт побери»?

Реджи кивнула, не в силах отделаться от ощущения, что ею манипулируют, что Тара занимается тем, что ей удавалось лучше всего. От этого ощущения веяло знакомым уютом, когда тебе говорят именно то, что ты хочешь услышать.

— Так или иначе, после разговора с Лорен я вспомнила о книге. Я купила ее, когда она вышла, и с тех пор не читала. Но я подумала, что теперь мне стоит перечитать ее. Знаю, она писала разные гадкие вещи про твою маму, но эта Марта Пэкетт провела настоящее расследование. Она собрала множество фактов по делу. Там есть полицейские отчеты и интервью. Даты, сроки, информация о жертвах. Там полно путеводных нитей, Редж. — Глаза Тары светились живым интересом, и она начала покачиваться с пятки на носок. Потом, словно осознав, что Реджи заметила ее растущее волнение, она кашлянула и сбавила обороты. — В общем, я решила освежить память. Знаешь, на тот случай, если твоя мама что-нибудь скажет или вспомнит.

— Стало быть, ты надеешься раскрыть дело, перечитывая книгу и слушая параноидные фантазии моей матери, навеянные морфином?

Тара пожала плечами.

— Только не дай Лорен застукать тебя с этим, — предупредила Реджи и указала на книгу. — Тогда она тут же уволит тебя.

Тара кивнула и огляделась по сторонам. Она подошла к книжному шкафу, наполненному тяжелыми томами классических произведений, и засунула «Руки Нептуна» между «Путешествиями Гулливера» и «Войной и миром».

— Наш секрет, — сказала Тара и закатала рукав фуфайки, обнажив кусочек белой кожи на предплечье. Реджи отвернулась, не желая смотреть на это.

— Мне самой надо распаковать вещи, — буркнула она и повернулась, собираясь уйти.

— Редж, — окликнула Тара. Реджи остановилась и повернулась к ней. — Похоже, у тебя идет кровь.

Реджи посмотрела на свою руку: порез снова раскрылся, и кровь просачивалась сквозь наспех наложенный бактерицидный пластырь.

— Давай поглядим. — Тара потянулась к руке Реджи. От ее прикосновения Реджи встряхнуло, словно она получила небольшой удар током. — Ты помнишь? — тихо спросила Тара, отлепив лейкопластырь, чтобы осмотреть порез.

— Я немного порезалась оконным стеклом, — перебила Реджи, прежде чем Тара успела продолжить. Тара отвернулась, достала из рюкзака набор первой помощи: марлю и пластырь. Она очистила порез антисептической салфеткой и закрыла марлевой подушечкой.

— Прости, Редж, — сказала Тара, отрезая пластырь. — Прости за все.

Реджи кивнула, хотя не была уверена, говорит ли Тара о Вере или о том, что произошло между ними много лет назад.

Следующие слова Тары ответили на ее невысказанный вопрос.

— Знаешь, ведь ты была не виновата. Это я заставила его сделать это. И последующее бегство тоже было моей идеей. — Тара наблюдала за своей работой, аккуратно закрепляя пластырь по краям марлевой подушечки.

Реджи медленно выдохнула.

— Есть такая вещь, которая называется свободой воли, — пробормотала она.

Реджи никому не рассказывала о том, что произошло в тот вечер. Потом Лорен спрашивала ее, почему Тара и Чарли больше не приходят к ним. Реджи отворачивалась и придумывала какую-нибудь историю насчет новых друзей и интересов. Лорен полагала, что это имеет отношение к похищению Веры, что это каким-то образом оказалось непосильной ношей для Тары и Чарли.

Иногда за эти годы Реджи мучительно хотелось рассказать правду. Исповедоваться кому-то.

«Мы с друзьями совершили нечто ужасное».

Тара закончила работу. Она улыбнулась, покачала головой и посмотрела на Реджи.

— Иногда мы отданы на милость других людей. Мы даже не представляем, какую власть они имеют над нами, пока не оказывается слишком поздно.

— Но Чарли…

— Я говорю не о себе и Чарли. Я говорю о нас с тобой.

15 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— Ни фига себе! — произнесла Тара и хлопнула ладонью по последнему выпуску «Хартфорд Экземинер». Они сидели в гараже, и Тара разлеглась на старом, залатанном кожаном диване, пока Реджи осматривала верстак своей тети. В гараже было темно и душно; единственный свет исходил от маленького пыльного окошка и металлической лампы, прикрепленной к стене над верстаком Лорен. Пока Реджи удалось обнаружить лишь кучу барахла, предназначенного для рыбалки: прижимные клещи, хомутики, ножницы и кусачки вместе с бесчисленными крючками, перышками, бусинками и фальшивым мехом.

— Кэндис Жаке тоже ела лобстера! — воскликнула Тара. — Он отрезал ей руку, продержал в живых пять гребаных дней, накормил лобстером, а потом задушил — точно так же, как Андреа Макферлин! И только послушай: у этого сукиного сына теперь есть имя!

«Анонимный источник из департамента полиции Брайтон-Фоллс сообщает, что после исследования содержимого желудка Кэндис Жаке детективы, работающие над делом, окрестили убийцу Нептуном». — Тара с горящими глазами оторвалась от статьи. — Должно быть, источник — это отец Чарли. Как круто! Его папаша дает имя серийному убийце! Господи, это потрясная журналистка. Как там ее зовут… Марта! Кого вообще могут назвать Мартой? В общем, похоже, у нее есть секретные внутренние источники. Она получает материал, о котором ребята из теленовостей даже не догадываются.

Реджи почти физически ощущала дрожь возбуждения, пробежавшую по телу Тары, когда та вернулась к чтению.

— «Согласно официальному заявлению комиссара полиции Верна Сэмсона, они рассматривают потенциальные версии и активно ищут связи между этими двумя женщинами». — Тара скорчила гримасу. — Интересно, как много они уже знают? Может быть, Чарли что-то слышал? Его отец не может хранить в тайне все мелочи до последней.

Чарли и Тара не разговаривали уже неделю после выпускного бала в восьмом классе, и работа над деревянным домиком остановилась.

— Может, тебе следует позвонить Чарли и спросить его? — тихо сказала Реджи.

Тара пожала плечами.

— Так скажи мне, что же мы ищем в логове Лорен? — спросила она, отложив газету и поднявшись с расшатанного дивана.

— Точно не знаю. Пожалуй, все, что не имеет отношения к рыбалке. Моя мама только сказала: «Я знаю, что творится в этом гараже».

— Ох, мне нравится мысль, что у Лорен есть своя мрачная тайна. — Тара огляделась вокруг и сняла с крюка на стене пару болотных сапог. — Может быть, Лорен надевает их, размазывает по себе рыбьи потроха и ходит голышом?

— Тьфу!

— Слушай, едва не забыла тебе сказать. — Тара повесила сапоги обратно. — У меня теперь есть сестра.

— А?

Тара стояла спиной к Реджи и водила большим пальцем по ржавому гвоздю, на котором висели сапоги.

— Помнишь, я сказала тебе, что у моего папаши есть молодая подруга и что она забеременела? Так вот, вчера мы получили открытку. Две недели назад эта молодуха родила девочку.

— Ух ты, — сказала Реджи. — Наверное, это круто.

Тара повернулась к ней.

— Моя мамаша в ярости. Вчера вечером она вообще набросилась на меня с кулаками.

— Правда?

— Да, — фыркнула Тара. — Ты можешь в это поверить? Она орала: «Если бы ты не была такой уродиной, то он бы не захотел другого ребенка». Как будто я виновата, что он подцепил эту девку.

Реджи судорожно вздохнула.

— Просто жесть какая-то, — неуклюже пробормотала она.

— Ну да, типа того. Она хватила лишку. Перепьет бренди и забывает обо всем на свете. Кстати, ничего, если я сегодня переночую у тебя?

— Ну да, конечно.

— Вот и здорово. — Тара подошла к ней и опустилась на колени, чтобы осмотреть коробки, стоявшие возле верстака Лорен.

Реджи тоже вернулась к поискам. Она не обнаружила ничего необычного — ни тайного запаса виски, ни букмекерских билетов, ни порнографии. На стене висели удочки Лорен, небольшие сети и блок-шкив. В задней части гаража хранились покрышки, коробки со старыми рождественскими игрушками, кое-какие деревянные обрезки и мусорный бачок с песком, которым они зимой посыпали подъездную дорожку.

— Бог ты мой, это глазные яблоки? — взвизгнула Тара, вытащив из-под кучи картонную коробку и с отвращением, но и с явным любопытством разглядывая ее содержимое.

Реджи заглянула внутрь и увидела крошечные стеклянные глаза с припаянными проволочками, разделочный нож, скальпель, коробочку с бурой и иголки. Там была еще маленькая бутылка с раствором формальдегида и бумажный мешок с мелкими опилками.

— Это набор Лорен для таксидермии.

— Честно? Она и впрямь делает чучела из мертвых рыб?

— Недавно изготовила парочку. Одна протухла, и ее пришлось выбросить, но вторую она сохранила. — Реджи подошла к чучелу рыбы, висевшему в задней части гаража. Цвета потускнели, чешуя выкрашивалась, и посередине было причудливое утолщение, как у змеи, проглотившей кувалду. Рыба блестела, словно лакированная. Худшей частью был заметный шов на брюхе, сделанный толстой черной нитью.

— Господи, — пробормотала Тара. — Это Франкен-рыба!

— Сначала она повесила чучело в гостиной, но мама регулярно выбрасывала его. В конце концов Лорен поняла намек и повесила его здесь.

— Твоя тетушка — необычная женщина.

— Это точно, — сказала Реджи, отвернувшись от гротескной форели.

— С другой стороны, все мы со странностями. Мы никому не выдаем наши маленькие секреты. — Тара потянулась к своей сумке и достала сигареты. Она предложила пачку Реджи, но та покачала головой.

Тара опустилась на диван и минуту курила в молчании, наблюдая за Реджи и, возможно, даже ожидая, что та поделится с ней собственными секретами.

У Реджи разболелась голова. В гараже было темно и душно, и она не сомневалась, что чует в воздухе привкус формальдегида с рыбным запахом, который следовал за Лорен повсюду, где бы она ни находилась.

— Я собираюсь кое-что показать тебе, — сказала Тара. — Это тайна, только между мной и тобой. Подойди ближе.

Реджи прошла по гаражу и села на краю дивана рядом с Тарой. Подруга раздавила сигарету на грязном бетонном полу и запустила руку в свою черную сумку на шнурке. Тара достала маленькую серебряную шкатулку размером с зажигалку «Зиппо» и открыла ее, показав прямоугольный кусочек черной ткани. Тара медленно развернула ее. Внутри лежало бритвенное лезвие. Тара осторожно взяла его и осмотрела с легкой улыбкой на лице.

У Реджи сильно забилось сердце.

— Это для кокаина? — спросила она, гадая, была ли Тара тайной наркоманкой. Реджи знала о том, что делают на вечеринках ребята из средней школы, но ни разу не видела этого в реальной жизни, только по телевизору.

— Нет, глупенькая. Это кое-что получше. Смотри. — Тара завернула легинсы на правой икре и поднесла бритву к коже. Медленно и аккуратно она провела бритвой поперек, распахнув глаза. И едва слышно вздохнула. Реджи увидела, что икра покрыта тонкими шрамами, как гравировка на стекле. Тара плела паутину у себя на ноге.

— Теперь ты попробуй, — предложила Тара и протянула лезвие, еще влажное от собственной крови.

— Что? — выдохнула Реджи. Ее взгляд метнулся к чучелу форели и ряду неряшливых черных стежков.

— Это легко. Только один маленький разрез.

— Я не могу. — Реджи ощутила приближение паники.

— Конечно, можешь.

Реджи мотнула головой.

— Я не такая, как ты.

Тара с улыбкой наклонилась к ней так близко, что, когда она заговорила, Реджи ощутила жужжание ее слов, погружавшихся ей под кожу и проникавших в кости черепа, эхом отдаваясь в одурманенном мозге.

— Да, ты можешь, — сказала Тара. — Ты такая же, как я. Я с самого начала знала это.

Реджи взяла лезвие и закатала штанину своих джинсов. Ее рука дрожала, когда она поднесла бритву к обнаженной коже. Почему она вообще считает такое возможным? Пытается произвести впечатление на Тару? Провести этот тошнотворный ритуал кровной связи, чтобы Тара считала ее равной себе?

Нет, решила Реджи, дело не в Таре. Она сама боится что-то сделать и хочет доказать себе, что все равно может это сделать. И, черт побери, если она смогла выжить после того, как пес откусил ей ухо, это будет проще простого.

— Ты знаешь, что хочешь этого, — продолжала Тара. — Только один порез, и все. Обещаю, тогда ты увидишь, как все остальное куда-то отступит. — Она пристально смотрела на бритву в руке Реджи. — Верь мне.

Реджи быстро сделала разрез, проведя бритвой сверху вниз. Когда лезвие впилось ей в кожу, она испытала яркую вспышку боли, сопровождаемую потрясающим, ни на что не похожим удовольствием.

— Вот так, — сказала Тара. Ее глаза казались неправдоподобно большими. — Не слишком глубоко.

Реджи отвела бритву в сторону и посмотрела, как из пореза сочится кровь, смешиваясь с кровью Тары. Сначала Реджи как будто смотрела фильм о какой-то другой девочке с бритвенным лезвием в руке. Но боль привела ее в чувство, и Реджи ощутила себя связанной со своим телом совершенно новым образом. Она была Реджи Дюфрен, тринадцатилетней девочкой. И впервые, насколько она могла припомнить, она управляла чем-то большим… и опасным.

— Приятное ощущение, да? — спросила Тара.

— М-м-м, — пробормотала Реджи и закрыла глаза, сосредоточившись на боли, сливаясь с ней. Тара была права: на несколько драгоценных секунд все остальное куда-то отступило.

* * *

Чарли стоял на коленях на лужайке перед домом и возился с леской садового триммера.

— Привет, незнакомец, — сказала Тара, почти вплотную приблизившись к нему. Убрав бритву, Тара и Реджи покинули гараж, пребывая в странной эйфории: мир внезапно стал ярче, и все казалось возможным. Идя к дому Чарли, они время от времени переглядывались и обменивались торжествующими улыбками и ощущением общей тайны.

Чарли проворчал нечто похожее на приветствие и едва удостоил Тару взглядом, а потом вернулся к триммеру, который он заряжал мотком ярко-красной нейлоновой лески.

— Жаркий денек, а? — сказала Тара.

Чарли продолжал наматывать леску. Его белая футболка с зелеными травяными пятнами промокла от пота. От него несло бензином.

— У тебя есть кока-кола или что-нибудь такое?

Чарли закончил работу, прикрепил катушку и встал, вытерев руки о засаленные рабочие шорты.

— Пошли в дом, — сказал он. Подруги последовали за ним через лужайку.

— Вот гадство, — проворчал он, когда дернул за ручку и обнаружил, что дверь заперта. — Должно быть, отец запер ее, когда уходил. В последнее время он делает такие вещи на автопилоте.

Чарли ухватился за резную деревянную табличку с номером дома, висевшую справа от двери и повернул ее против часовой стрелки. Потом достал ключ из маленькой потайной ниши за табличкой и отпер дверь.

Небольшой дом в фермерском стиле был тесным и темным, пыльные шторы задернуты. Реджи была уверена, что чует запах сигарет, которые курила миссис Бэрр. Казалось, хозяйка вот-вот выйдет из кухни со своим последним мармеладным шедевром в руках.

Тара брала и рассматривала безделушки и фотографии, расставленные на пыльных полках, пока Чарли ходил за кока-колой.

— Значит, твой отец на работе? — крикнула Тара, вытирая руки о джинсы.

— Вообще-то, у него сегодня выходной, но ему позвонили с работы. — Чарли передал девчонкам холодные банки кока-колы и тяжело опустился на диван с виниловой обивкой. — Вы уже слышали? Убийца оставил еще одну руку.

— Что? — Тара так разволновалась, что пролила шипучий напиток на рубашку. — Когда?

— Всего лишь два часа назад. — Чарли смотрел, как Тара поднимает сухой нижний край рубашки и промокает влажное пятно над грудью. Он видел ее голый живот и кусочек черного лифчика. Казалось, Чарли затаил дыхание.

— Он набирает обороты, — возбужденно сказала Тара. — Кажется, в последний раз… прошло чуть больше недели между убийством Андреа Макферлин и находкой руки Кэндис Жаке? Сейчас прошло лишь три дня.

Чарли кивнул.

— Знаете, отец сказал мне… Он сказал, что, по его мнению, этот парень только начинает разворачиваться. Теперь у него появился настоящий вкус к этому делу. Это как наркотик. Он не может остановиться.

Реджи невольно поежилась.

— У полиции есть представление, чья это рука?

— Не знаю, — ответил Чарли и отпил большой глоток колы.

Тара полезла в карман джинсов и что-то нащупала, — может быть, кукольную туфельку.

— Твой отец говорил что-нибудь еще о расследовании? Есть ли подозреваемые? Есть ли связь между убитыми женщинами? Они вообще уверены, что убийца — это мужчина? — Тара выпаливала вопросы один за другим. — Может быть, это женщина, или супружеская пара, или какой-то сатанинский культ?

Она наклонилась к Чарли, ожидая ответа, но тот покачал головой.

— Отец мне ничего не рассказывал. Только про привычку к убийству как к наркотику, когда уходил сегодня на работу. Сказать по правде, я немного беспокоюсь за него. — Чарли поставил банку и стал дергать выбившуюся нитку на шортах. — Он почти ничего не ест и мало спит. Когда он дома, запирается в своем кабинете. Наверное, я должен быть благодарен, что он отстал от меня, но как-то странно, что он стал вроде «Невидимого папаши»[105]. Иногда я просыпаюсь посреди ночи, а его нет: уехал на работу в два часа ночи. Он стал похож на поганого зомби.

Реджи посмотрела на полки, где стояли школьные фотографии Чарли и моментальные снимки семейных отпусков. У Чарли были глаза матери и ее нос. Она была худощавой женщиной с большими карими глазами, светлыми волосами и белозубой улыбкой. Еще там были фотографии Стю Бэра в полицейской форме и более ранние, когда он служил в армии. Он был медиком во Вьетнаме. По предположению Реджи, тогда он весил на пятьдесят фунтов меньше, чем сейчас. Среди других фотографий был моментальный снимок Стю с группой других людей в мундирах, стоявших перед полевым госпиталем: они держали оловянные кружки и поднимали их в воздух, словно провозглашая тост. Лица под касками выглядели усталыми и изможденными, и все они носили тяжелые бронежилеты, обвешанные всевозможным снаряжением. За что они поднимали тост? Реджи оставалось лишь гадать. За то, чтобы поскорее убраться из Вьетнама? Они пили за свою будущую жизнь, подумала Реджи, разглядывая другие фотографии, — жена, сын, маленький зеленый дом, новый чин в полиции.

— Так у него здесь рабочий кабинет? Можно заглянуть туда? — спросила Тара, стараясь изобразить беспечный тон.

Чарли покачал головой.

— Никаких шансов. Отец убьет меня. Кроме того, он держит дверь запертой.

— Серьезно?

— У него там оружие и патроны. И конфиденциальные документы из полиции. Он обязан держать все это под замком.

Тара скорчила кислую мину.

— Мы могли бы попытаться вскрыть замок. Если механизм простой, я смогу это сделать заколкой для волос. — Она начала рыться в сумочке. — Уверена, она у меня где-то есть.

Реджи подумала о том, как Тара проникла в дом Андреа Макферлин. Была ли задняя дверь действительно открыта, или Тара взломала замок? Порез на ноге отозвался саднящей болью; Реджи потерла его через джинсы и посмотрела на Тару, вспоминая пересекающиеся линии шрамов у нее на икре.

— Ты поэтому пришла? — Чарли осклабился. — Хотела порыться в вещах моего отца?

Тара закрыла сумочку и покачала головой.

— Нет. Мы пришли, потому что скучали по тебе, так что не разыгрывай параноика.

— Тогда забудь о кабинете, — сказал Чарли. — Он повесил на дверь здоровенный замок.

— Но может быть… — начала Тара.

— И думать забудь, — перебил Чарли, и в его глазах блеснул гнев. — Я даже не дам тебе попробовать.

— Ну и отлично, — сказала Тара. — Как пожелаешь.

Они немного помолчали. Тара постукивала неровными ногтями с синим маникюром по своей банке кока-колы и пританцовывала на месте, словно не могла стоять спокойно.

— Я знаю, что надо сделать, — внезапно сказала Тара и на мгновение успокоилась. — Давайте поиграем. Закрой глаза, Чарли.

Он несколько секунд смотрел на нее, потом закрыл глаза.

— Хороший мальчик, — похвалила она. — Держи их крепко закрытыми!

Тара легко соскочила с дивана, подошла к стулу, где сидела Реджи, выразительно приложила палец к губам, а потом оседлала ноги Реджи и наклонилась вперед. На мгновение Реджи показалось, что Тара собирается поцеловать ее. Вместо этого Тара заговорщицки улыбнулась и аккуратно, почти нежно обхватила подругу за шею. Реджи вопросительно взглянула на Тару, и та прошептала одними губами: «Все в порядке. Верь мне».

— Открой глаза, Чарли, — велела Тара.

— Тара, что ты…

— Я — Нептун, — отозвалась она и усилила хватку на шее Реджи. Улыбка пропала, и теперь глаза Тары казались темными и жестокими. Ее руки были холодными и пахли сигаретами. — И я даю тебе одну минуту для спасения моей последней жертвы. Скажи мне, почему я делаю то, что делаю?

— Это глупо, Тара, — сказал Чарли.

— Отвечай на вопрос! — приказала она и снова усилила хватку. Реджи попробовала сглотнуть, но не смогла. Она замерла и даже пыталась не дышать.

— Потому что это как наркотик, — нетерпеливо сказал Чарли.

— И? — Тара нажала немного сильнее. Реджи поперхнулась и потянулась к ее рукам. Она обхватила ее запястья и принялась тянуть и выкручивать, но Тара держала крепко.

— Перестань, Тара! — Чарли вскочил с дивана. — Ты делаешь ей больно!

— Стой спокойно и играй по правилам, или она умрет. Я не Тара, я Нептун, — прошипела Тара глубоким, скрежещущим голосом. Когда она заговорила снова, то сорвалась на крик: — Почему я делаю то, что делаю?

У Реджи кружилась голова. Она впилась ногтями в запястья Тары и попыталась что-то сказать, но слова не выходили наружу. Реджи попала в тоннель, и там, на другом конце, на нее сверху вниз смотрела Тара… только это была не Тара. Она была Нептуном. Человеком с тенью вместо лица и клешнями лобстера вместо рук. Реджи тянула и щипала не кожу на человеческих запястьях, а чудовищный экзоскелет.

— Тара! — Чарли обхватил Тару за талию, оторвал от Реджи и швырнул на пол. Реджи задыхалась, втягивая воздух. Ее руки инстинктивно взметнулись к ноющей шее и помятой гортани.

— Ты, гребаная идиотка! — крикнул Чарли, пригвоздив к полу запястья Тары и усевшись ей на ноги, так что она не могла двинуться с места.

Тара улыбнулась.

— Теперь ты чувствуешь это, верно? — спросила она. — Это власть, чистая власть. Девушка лежит под тобой, и ее жизнь в твоих руках. У тебя от этого громадный стояк, и есть только одно избавление. Ты должен убить ее. А когда ты сделаешь это, вся вселенная будет у твоих ног. Ты станешь Богом.

17 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Реджи проснулась в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем. Ей приснилось, что она лежит связанная в темной пещере и кто-то надевает ей на палец кольцо. А потом отрубает ей руку.

«Пока смерть не разлучит нас».

— Вот дерьмо, — пробормотала Реджи, сидя на своей детской кровати, под тем же лоскутным одеялом, которым она пользовалась раньше, сшитым ее бабушкой из неровных полосок ткани красного и белого цвета. Реджи не знала свою бабушку, которая умерла при рождении Веры. Реджи слышала эту историю в раннем детстве и воображала, как ее мать вылетает из бабушкиного живота, словно жизненная сила Веры каким-то образом убила Монику.

Реджи смотрела на узор и вспоминала, как мать, спотыкаясь, вошла в комнату, легла рядом и свернулась калачиком вокруг нее, бормоча под одеялом пропитанные джином секреты. Под бабушкиным одеялом.

Лоскутное одело, когда-то ярко-красное и белое, выцвело до пятнисто-розового и желтоватого. Реджи видела маленькие стежки, сделанные рукой, сшивавшей отдельные кусочки и образующей причудливые извилистые формы.

Реджи посмотрела на потолок с осыпающейся штукатуркой и пятнами от сырости. Должно быть, уже какое-то время протекает крыша. Некоторые пятна состояли из многочисленных неровных колец, напоминавших топографическую карту. Реджи изучила воображаемый ландшафт, представляя горы и долины и гадая, каково было бы жить там.

Дверь ее спальни скрипнула. Реджи присмотрелась и увидела, как медленно закрывается створка. Кто-то был за дверью, в коридоре.

— Эй, Лорен! Мама?

Послышался шаркающий звук: шаги удалялись по коридору. Зазвонил мобильный телефон. Реджи перекатилась набок, нащупала его на прикроватном столике и увидела светящиеся цифры: 7.32. Проклятье. Она редко просыпалась после шести утра. Телефон вибрировал в ее руке, на экране высветилось имя Лена.

— Привет, — сонно сказала она, одним глазом приглядывая за дверью.

— Я тебя разбудил, да?

— Нет. Ты знаешь меня, королеву ранних пташек.

— Как дела в Уорчестере? — спросил он почти насмешливым тоном, словно подозревал, что она находится в другом месте.

— Не так, как я ожидала, — ответила Реджи, упрекнув себя в паранойе. Лен просто придуривался. Он никак не мог узнать, что она лжет ему. Тем не менее в ней тяжело шевельнулось чувство вины, и, как ни приятно было разговаривать с Леном, Реджи не терпелось прекратить разговор, пока он не почувствовал это.

— Это хорошо или плохо? — спросил Лен.

— Трудно сказать.

— М-м-м… — протянул он и ненадолго замолчал. Она услышала, как мяукнула одна из его кошек и как он делает глоток утреннего кофе из чашки. Извернувшись, Реджи поднесла телефон к другому уху.

— Я позвоню тебе, когда вернусь в город, — сказала она. — Тогда и устроим пикник.

— Неплохой план, — согласился Лен.

— Тогда до скорого…

— Редж?

— Да?

— Так, ничего, — вздохнул он. — Поговорим, когда вернешься.

Реджи встала с кровати и потянулась. Комната осталась такой же, как во время ее отъезда, то есть довольно мрачной. Над постелью висела литография гравюры Эшера: трехмерные руки, рисующие друг друга. Некоторые ее эскизы до сих пор висели на доске объявлений, включая угольный автопортрет: размытые черты, глаза, как два темных провала, — призрачная девочка-енот, безмолвно вопрошающая свою будущую версию, зачем она вернулась сюда.

Реджи отвернулась от рисунка, открыла дверцу шкафа и обнаружила несколько предметов одежды, которые оставила здесь перед отъездом в колледж. На верхней полке, как она и ожидала, лежала «коробка памяти».

Через месяц после того, как нашли руку ее матери, Реджи направили к психологу, который специализировался на моральных травмах. Это был молодой человек с одутловатым лицом и печальными глазами, любивший свитера с узором из разноцветных ромбов. Одним из упражнений, которое он назначил, было завести «коробку памяти»: специальную шкатулку с памятными вещами, оставшимися от Веры. Реджи воспользовалась старой деревянной коробкой из-под сигар, оставшейся от ее деда. Следуя инструкциям бледного юноши, Реджи наполнила ее вещами, которые всегда будут напоминать ей о матери. Потом она спрятала коробку в глубине шкафа и оставила ее здесь, когда устремилась к началу новой жизни. Это было совсем не то, что предполагал психолог, но Реджи так было легче.

Она сняла коробку с полки и сдула слой пыли на крышке. На этикетке красовалась полногрудая полуобнаженная женщина, опиравшаяся на большой глобус. Дрожащими пальцами Реджи откинула крышку на петлях и увидела мешанину записок, картонных спичечных коробок и сложенную страницу, вырванную из старого журнала: ее мать, девушка с рекламы кольдкрема «Афродита». «Относись к себе как к богине».

Реджи захлопнула крышку и убрала коробку на полку.

В комнате вдруг стало душно. Реджи подошла к окну и попыталась поднять его, но рама застряла. Реджи уже была готова постучать кулаком по основанию рамы, потом посмотрела на повязку, оставшуюся после вчерашней схватки с окном, и передумала.

Она натянула джинсы, подхватила свою курьерскую сумку и вышла в коридор, остановившись посмотреть на мать, которая крепко спала. Рот Веры раскрылся, губы и подбородок были покрыты вязкой белой слюной. Дверь Тары была закрыта, и, когда Реджи подошла и прислушалась, с другой стороны не донеслось ни звука.

Реджи спустилось по лестнице, тщательно переступая через скрипучие ступени; ее тело работало на автопилоте, припоминая мелкие подробности, о которых она не вспоминала долгие годы. Кухня была прибрана, но в ней пахло дымом. Реджи поставила сумку у стола, осмотрела обгоревшую гипсокартонную стенку и решила, что ремонт будет простым. Еще нужно снять мерку, чтобы заменить оконное стекло в столовой. Она выберет материалы, когда отправится в город.

После недолгих поисков в аккуратно расставленных кухонных тумбочках Лорен Реджи наконец нашла старую кофемашину, коробочку с фильтрами и полбанки молотого кофе. Бог знает, сколько эта банка простояла на полке, но все же лучше, чем ничего. Пока кофемашина фыркала и тряслась, Реджи достала блокнот и сделала кое-какие записи. Она составила список продуктов и оставила себе напоминание зайти в магазин стройматериалов за оконным стеклом, штукатуркой, изолентой и шпаклевкой, а также позвонить сотруднице социальной службы и узнать название и телефон приюта, где жила Вера. Она написала «Сестра Долорес» и обвела имя жирным кружком. Потом приписала: «Учись, убирай и служи».

Раздался тихий стук, и Реджи замерла на месте, глядя на потолок и гадая, кто мог проснуться. Потом стук повторился, на этот раз громче. Он исходил от парадной двери. Реджи пригладила волосы, глянула по пути в окно и увидела юношу в дешевом костюме, с торчащими ушами. Коммивояжер? Может быть, «Свидетель Иеговы»? Любопытство одержало верх, и она приоткрыла дверь.

— Чем могу помочь?

Он показал значок, и Реджи с трудом удалось скрыть свое удивление.

— Детектив Эдвард Леви, полиция Брайтон-Фоллс. Я надеялся, что смогу поговорить с мисс Дюфрен.

Его уши определенно были краснее, чем лицо.

— С которой из них? — спросила Реджи.

Он явно смутился.

— В настоящий момент в доме находятся три мисс Дюфрен. — Она улыбнулась, когда говорила это, чтобы смягчить свои слова и не показаться слишком нахальной.

— Разумеется. — Он приподнялся на носках, чтобы казаться выше. — Вера. Я хотел бы поговорить с Верой Дюфрен.

— Боюсь, она спит.

— А вы…? — Он достал записную книжку.

— Ее дочь, Реджи Дюфрен. — Реджи посмотрела, как он записывает ее имя. Он так плотно сжимал ручку, что побелели пальцы. Потом он пошарил в нагрудном кармане и протянул визитную карточку.

— Вы сможете позвонить позже, когда она проснется?

— Детектив Леви, — сказала Реджи, глядя на карточку с выдавленной печатью полицейского департамента Брайтон-Фоллс. — Я не уверена, что вы отдаете себе отчет о состоянии моей матери. Она очень больна, как физически… так и в ином отношении. Полиция Уорчестера и сотрудники ФБР уже допрашивали ее в больнице.

— Понимаю, — кивнул он. — Но никто из нашего департамента не встречался с ней, а преступления имели место в Брайтон-Фоллс. Это чистая формальность.

Реджи снова улыбнулась, удивляясь про себя, почему они послали такого молодого, неуклюжего детектива. Потом ее посетила отрезвляющая мысль: возможно, это лучшее, что может предложить Брайтон-Фоллс.

— Ну конечно. Вы сами убедитесь. Скоро я позвоню вам и назначу время для встречи.

— Большое спасибо, — сказал он, попятился и едва не потерял равновесие на ступенях крыльца.

* * *

— Я слышала, кто-то приходил? — спросила Лорен, которая спустилась на кухню после того, как Реджи устроилась за столом.

— Цвет полиции Брайтон-Фоллс желает поговорить с мамой, — сказала Реджи и протянула карточку Лорен, которая мрачно уставилась на нее и щелкнула языком.

— Он был здесь вчера, еще до твоего приезда. Похоже, на него повесили дело Нептуна.

Реджи рассмеялась.

— Приятно узнать, что они приставили к расследованию своего лучшего сотрудника. Бог ты мой, паренек выглядит так, словно недавно окончил среднюю школу.

Лорен покачала головой.

— Я знаю его родителей. Он с отличием окончил Йельский университет. Мог бы устроиться на работу где угодно, но предпочел вернуться домой и поступить в департамент полиции Брайтон-Фоллс. Теперь он там самая яркая звезда и быстро делает карьеру. Его мать очень гордится сыном.

— Не сомневаюсь. — Реджи не удержалась от саркастических ноток в голосе.

Лорен зашаркала к плите и поставила чайник. Реджи вернулась к своему списку.

— Думаю, у тебя здесь нет беспроводного доступа?

— Какого доступа?

— Э-э-э, доступа в Интернет. Подожди… у тебя нет даже компьютера?

Лорен покачала головой. Реджи показалось, что в выражении ее лица отразилось некоторое самодовольство.

— Я осмотрелась и пришла к выводу, что дом нуждается в кое-каком ремонте. — Реджи встала, подошла к стойке и налила себе чашку кофе. На вкус он был как тина, но Реджи заставила себя сделать глоток. — Тебе нужен работник для починки крыши. Черепица пришла в негодность и местами протекает. Скорее всего доски внизу уже прогнили, а может быть, и стропила тоже. Один сильный снегопад — и у тебя будут неприятности.

«Желание Моники» находилось не в лучшей форме, но все еще в пригодном для ремонта состоянии. Бог свидетель, Реджи видела и похуже. В прошлом году она установила модифицированную систему солнечного теплоснабжения в сборном бараке из гофрированного железа, который пожилые супруги из общины хиппи превратили в жилой дом в окрестностях Беннингтона. В «Бостон Глоб» вышла статья об этом достижении. Это был настоящий барак, возведенный в 1948 году как вспомогательное армейское строение для нужд Министерства обороны. Когда Реджи впервые увидела его, дело казалось безнадежным. Но потом она составила планы, вычистила здание, повернула его, добавила теплоизоляцию, возвела каменные внутренние стены, положила полы для повышения удельной теплоемкости и проделала окна с южной стороны. В результате получилось светлое, жизнерадостное жилье, которое супруги обогревали всю зиму с помощью одной поленницы дров. В интервью для «Глоб» они сказали: «Дюфрен — настоящая волшебница. Она делает невозможное возможным».

Лорен поджала губы и достала из коробки чайный пакетик.

— Послушай, — сказала Реджи. — Если дело в деньгах…

Лорен нахмурилась.

— Это хороший, прочный дом. Отец строил надолго.

— Любые дома время от времени нуждаются в ремонте, Лорен.

Зазвонил телефон, и Лорен метнулась к старому черному дисковому аппарату, висевшему на стене кухни. Реджи не могла поверить, что телефон до сих пор работает; вероятно, он был достаточно древним, чтобы считаться антикварной вещью.

— Алло? Да, это я. — Лорен немного послушала, потом скривилась, словно учуяла какую-то мерзость. — Нет! Без комментариев. Нет, и больше не звоните.

Она со стуком повесила трубку.

— Все в порядке? — спросила Реджи.

— Это репортер из «Хартфорд Экземинер», — нетвердым голосом ответила Лорен. — Кажется, они знают, что твоя мать жива.

— Вот дерьмо! — выдохнула Реджи. Она ожидала этого, но не так быстро. С другой стороны, она не ожидала приемной комиссии в лице пожарных.

— Ни к чему сквернословить, — сказала Лорен.

— Хорошо. — Реджи отпила еще глоток жуткого кофе. — Я собираюсь в город за едой и кое-какими материалами. Оставайся здесь и запри дверь. Никому не открывай, даже мальчику-детективу.

Телефон снова зазвонил.

— И не отвечай на звонки, — добавила Реджи. Она подхватила свою сумку и ключи и поспешно вышла из кухни.

* * *

Реджи вернулась в «Желание Моники» примерно через три часа после нервной и утомительной поездки в «Супер-Стоп» (и почему, гадала она, все обязательно должно иметь приставку «супер»?), «Старбакс» и «Хоум Депо». Реджи открыла багажник и взяла несколько пакетов с продуктами, когда услышала треск шин на гравийной дорожке за спиной. Реджи обернулась и увидела светловолосую женщину, сидевшую за рулем белого седана. Реджи замерла с пакетами в руках, когда женщина вышла из автомобиля с дружелюбной улыбкой на лице.

— Реджина Дюфрен? Боже мой, это действительно вы?

Реджи покосилась на женщину с тронутыми сединой светлыми волосами. Она носила стильный деловой костюм и туфли-лодочки. Ее лицо было густо покрыто морщинами, замаскированными светлым тональным кремом. В ней угадывалось что-то знакомое. Может быть, подруга Лорен или дальняя родственница?

Реджи положила пакеты обратно и обошла автомобиль, чтобы изучить женщину лицом к лицу.

— Прошу прощения. Вы…

— Марта Пэкетт, — ответила женщина с улыбкой, превратившей ее лицо в пугающую гримасу. Она протянула руку. — Приятно снова видеть вас, Реджина.

Реджи попятилась.

— Как ваша мать? Она что-нибудь рассказала о своем заточении?

— Не знаю, о чем вы говорите, — ответила Реджи, обозлившись на себя за то, что ее голос дрогнул. — Это частная собственность. Вам лучше уехать отсюда.

Книга «Руки Нептуна» была единственным крупным успехом Марты Пэкетт. Она писала и другие книги, но они провалились. Реджи читала уничижительные критические обзоры и невольно испытывала странное удовлетворение.

Продолжая улыбаться, Марта Пэкетт запустила руку в кожаную сумочку и достала фотографию.

— Я знаю, что она жива и находится здесь.

Это была фотография Реджи, сделанная вчера, когда она уводила свою мать от группы пожарных. Проклятье! Должно быть, ее сделал тот молодой пожарный с мобильным телефоном. Вероятно, теперь фотография гуляет по всему Интернету.

— Вы не можете держать ее под замком, — сказала Марта. — Есть вопросы, которые требуют ответа. Теперь мне известно, что два года назад вашу мать нашли в приюте для бездомных в Уорчестере. Мне также известно, что с ее диагнозом у нас остается мало времени. Поэтому нам нужно сосредоточиться на…

— Где вы это узнали? — прошипела Реджи и угрожающе шагнула к Марте.

— Если бы я смогла поговорить с Верой и задать ей несколько вопросов, то уверена…

— Вы и близко не подойдете к моей матери! А теперь убирайтесь к черту с нашего участка, пока я не вызвала полицию.

Марта кивнула и повернулась к открытой дверце своего автомобиля. Потом она оглянулась на Реджи.

— Знаете, он до сих пор жив. Думаю, мы должны приложить все силы, чтобы он понес наказание, ради всех его жертв. Ради Веры.

— И при этом неплохо бы заработать на продаже новых книг, не так ли?

Марта уселась за руль, захлопнула дверцу и опустила окошко.

— На вашем месте я бы потратилась на систему безопасности. Или, по меньшей мере, на прочные запоры.

Реджи глубоко вздохнула.

— Почему вы все еще здесь?

Она достала мобильный телефон.

— Думаете, Нептун просто так отпустил ее, Реджина? Думаете, что он — кем бы он ни был — будет сидеть без дела и позволит рассказать миру все, что ей известно?

18 и 19 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

— У меня для тебя кое-что есть, Редж, — объявил Джордж, когда она вошла на кухню. — Оно лежит на столе.

Джордж посыпал сыром лазанью, которую только что подготовил для запекания. Лорен стояла перед раковиной и споласкивала латук для салата. Вера сидела за столом, скрестив ноги, и потягивала джин с тоником. Примерно раз в неделю Джордж приезжал к ним на обед, а иногда готовил сам. Меню Лорен состояло из регулярного чередования жареной рыбы, мороженых стейков и картофельного гратена из коробки. Вера не готовила ничего, кроме кофе и коктейлей. Реджи даже сомневалась, что Вера знает, как включить духовку. Когда готовил Джордж, он обычно выбирал что-нибудь итальянское: фрикадельки, маникотти[106], запеченные «ракушки» из теста, фаршированные сыром и зеленью. Он мог приготовить соус из любых подручных материалов и утверждать, что это тайный сицилийский рецепт его бабушки.

Кухню заполнили потрясающие ароматы: запахи чеснока, резаных помидоров и свежего базилика смешивались друг с другом, отчего рот Реджи наполнился слюной. Она подошла к столу и увидела бумажный пакет со своим именем, написанным от руки. Раскрыв пакет, она обнаружила переднюю и заднюю фары для велосипеда вместе с комплектом батареек.

— Спасибо, дядя Джордж, — сказала она, и Джордж довольно кивнул в ответ. Она принесла фары Вере. Мать одобрительно улыбнулась и закурила сигарету.

— С Джорджем мир становится гораздо безопаснее, правда? — произнесла Вера и выпустила колечко дыма в его направлении. Джордж стоял спиной к ним, но Реджи заметила, как напряглось его тело.

— Я принес кое-какие инструменты, Редж. После обеда мы с тобой можем поставить фары на место, — сказал Джордж, открыв дверцу духовки и поставив внутрь тяжелое блюдо из жаропрочного стекла. — Для тебя у меня тоже кое-что есть, Вера, — добавил он, вытирая руки о кухонное полотенце.

— Я слышала про Рождество в июле, Джордж, но разве еще не июнь? — с лукавой улыбкой спросила Вера. Она подняла бокал, постучала кубиками льда внутри и протянула Джорджу. — Будь лапочкой и сделай мне еще одну порцию, хорошо? Или это противоречит джентльменскому кодексу поведения?

Джордж посмотрел на Веру с непонятным для Реджи выражением. С беспокойством? Или даже с жалостью?

Лорен заканчивала нарезать помидоры, но остановилась и наградила Веру ледяным взглядом.

— Тебе не кажется, что уже достаточно?

— Ничего, я сама сделаю, — сказала Вера. Она с усилием выпрямилась и шаткой походкой направилась к стойке, где смешала себе очередной коктейль, в котором было много джина и мало тоника.

— Отличные фары, дядя Джордж, — сказала Реджи, постаравшись, чтобы ее голос звучал как можно бодрее и оживленнее. Она вставила батарейки и включила красную заднюю фару, замигавшую, как маячок «Скорой помощи».

— Готова к подарку? — спросил Джордж, когда Вера снова устроилась за столом с бокалом в руках. Он пересек кухню и снял со спинки стула свой пиджак. Из правого кармана Джордж достал маленький предмет, завернутый в папиросную бумагу.

— Это для тебя, — сказал Джордж и вручил подарок Вере.

Она отложила сигарету и взяла сверток. Джордж с напряженным и немного нервным видом наблюдал, как Вера развернула папиросную бумагу и открыла маленькую, мастерски вырезанную деревянную птицу.

— Это не похоже на тех уток, которых я видела, — обратилась к нему Вера, поворачивая птичку в руке. Реджи наклонилась, чтобы получше рассмотреть длинную, грациозно изогнутую шею и перья на крыльях, вырезанные до мельчайших деталей.

— Да, — согласился он и с улыбкой поправил очки. — Это гадкий утенок. Всю свою жизнь он сравнивает себя с другими, считает себя отверженным, а потом вырастает и понимает, что на самом деле он — прекрасный лебедь.

Он посмотрел на Веру, не сводившую глаз с резной птицы. Реджи затаила дыхание, ожидая, что мать выдаст какую-нибудь насмешливую реплику вроде: «Кого это ты называешь гадким утенком, Джордж?» Но Вера молчала, опустив голову и рассматривая лебедя. Когда мать наконец подняла голову, Реджи увидела, что в ее глазах нет гнева или озорства, — только печаль.

Лорен неодобрительно щелкнула языком и вернулась к помидорам.

— Черт! — вскрикнула она, выронив нож и схватившись за палец. Кровь закапала на разделочную доску, смешиваясь с томатным соком.

Джордж вскочил и подошел к Лорен.

— Дай посмотреть, — мягко сказал он.

— Ничего страшного, — буркнула она.

Он осторожно развел ее пальцы над порезом.

— Действительно, неглубокий. — Джордж оторвал от рулона бумажное полотенце и сложил его в несколько раз. Промокнув порез, Джордж добавил: — Давай очистим его, наложим мазь и перевяжем. Последнее, что тебе нужно, это занести инфекцию.

Они вместе направились по коридору в ванную; Джордж придерживал рукой бумажное полотенце, прижатое к порезу.

Реджи и ее мать сидели в молчании, слушая тиканье часов и шум воды, доносившийся из ванной. Джордж что-то сказал, и Лорен рассмеялась. Вера перевернула лебедя и провела пальцами по перьям на брюшке. Минуту спустя она встала, покачнулась и оперлась на стол, чтобы сохранить равновесие.

— Ты в порядке, мам?

Вера с вымученной улыбкой повернулась к Реджи.

— Я скоро вернусь. — Голос матери звучал странно и нетвердо. Она вышла из кухни в коридор. Реджи услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Вскоре послышался звук отъезжавшего автомобиля.

Реджи наклонилась и потушила сигарету Веры, которая догорела до фильтра и испускала едкий химический запах. Лебедь угнездился на краю стола, как будто задумался о полете.

— Где твоя мать? — спросила Лорен, вернувшись на кухню с бактерицидным пластырем на пальце.

— Она сказала, что вернется, — ответила Реджи и закусила губу.

— Последнее, что она должна была делать в таком состоянии, — это садиться за руль, — заявила Лорен, поправляя свой рыбацкий жилет. Она подошла к кухонному окну и выглянула на дорожку, пробежав взглядом по тому месту, где стоял автомобиль Веры. — Меня подмывает позвонить в полицию.

Джордж подошел сзади и положил руку на спину Лорен. Она откинулась назад, но потом, словно передумав, развернулась и уперлась руками в стол.

— Кто не прочь поиграть в рамми[107]? — спросил Джордж, отвернувшись от нее и выдвинув ящик, где хранились карты.

Реджи, Джордж и Лорен сидели за столом на кухне и играли в карты, ожидая, пока приготовится лазанья. Вера так и не вернулась. Они поели в неловком молчании, прислушиваясь к звукам снаружи, а деревянный лебедь одиноко сидел в центре стола.

Когда Реджи поднялась в свою комнату, она подошла к столу, нашла перочинный ножик и медленно, осторожно поднесла лезвие к своему предплечью. Боль была яркой и прекрасной; она унесла прочь темноту.

* * *

Руки Нептуна, схватившие ее за горло, сжались еще крепче. Она находилась в каком-то глубоком и холодном месте — в подземной пещере или на дне колодца. Она была связана по рукам и ногам и не могла пошевелиться.

Она услышала голос Тары: «Вся вселенная будет у твоих ног».

Реджи открыла глаза и посмотрела на радиоприемник с таймером, стоявший возле ее двуспальной кровати.

Красные пальцы, которые тянутся к ней…

Нет, сказала она себе, это лишь красные цифры: 02.20.

Сердце громко стучало в груди, кожа была влажной от пота. Свежий порез на руке жгло как огнем.

Она ощутила на затылке горячее дыхание матери с запахом джина. Вера свернулась вокруг Реджи под широкой простыней с картинками из игры «Космические захватчики», положив искалеченную руку на грудь дочери и прижимая ее к себе так крепко, что она едва могла дышать. Вера прижала губы к здоровому уху Реджи и прошептала:

— Проснись!

— Что такое?

— У меня есть новости.

— О господи, мама! Разве это не может подождать до утра? — Она начала уставать от этих ночных визитов и полупьяных признаний после закрытия баров. И еще она злилась на мать, которая просто ушла из дома перед обедом и оставила подарок Джорджа как никчемную безделушку.

Возможно, Лорен права, и пришло время запирать на ночь дверь.

— Это важно, — шепнула Вера и еще крепче прижала дочь к себе.

Реджи ощутила слабый укол страха, зародившийся как трепет в ее грудной клетке. Шепот матери стал совсем тихим, а ее дыхание было пронизано смолистым ароматом джина, напомнившим Реджи о рождественской ели.

— Я выхожу замуж.

У Реджи возникло ощущение, будто ее двинули кулаком под ложечку.

— Ты слышишь, Реджина? Разве это не чудесно?

— Здорово. Просто отлично, — Лгунья. — Это новый парень? Тот, с которым ты познакомилась в кегельбане?

Вера рассмеялась.

— Нет, глупенькая. Это не он.

— Кто же тогда?

— Это сюрприз, но ты скоро увидишь. Я хочу, чтобы ты познакомилась с ним.

— Сейчас? — спросила Реджи. Она попыталась извернуться, чтобы посмотреть матери в лицо, но Вера держала ее крепко. Сила матери часто изумляла Реджи. Но с другой стороны, эта женщина раскрутила огромного пса и швырнула его с балкона, чтобы спасти ее. Реджи выпростала руку из-под простыни и прикоснулась к шрамам на руке матери, вспоминая, как это было.

— Нет, глупышка. Завтра. Встретимся в кегельбане, в семь вечера. Ты придешь, Реджина? Пожалуйста, скажи, что придешь.

Ее голос стал умоляющим, но в нем звучала надежда. Слова жужжали в затылке Реджи, как беспокойные пчелы.

— Ладно, я буду там.

— Хорошая девочка, — сказала Вера и поцеловала Реджи в щеку. — Да, и окажи мне услугу, ладно? Ничего не говори Лорен. Я хочу сама ей рассказать. Но сначала я хочу, чтобы ты встретилась с ним.

— Как скажешь, — пробормотала Реджи.

— Хорошая девочка, — повторила Вера и поцеловала ее в ухо. — Мы будем жить в настоящем доме. Может быть, заведем кошек. Разобьем клумбы. Будем вести нормальную, спокойную жизнь. Тебе ведь это понравится, верно, милая? — Тон матери был таким задумчивым и мечтательным, словно она цитировала реплики из какой-то своей роли.

* * *

— Я хочу, чтобы ты убралась из этого дома! — Лорен стояла в дверях комнаты Реджи, и свет из коридора исходил повсюду вокруг нее. Ее лицо оставалось в тени, но силуэт как будто сиял. Реджи посмотрела на часы: было немногим больше трех ночи. Они все-таки заснули.

Вера выскользнула из-под простыни и встала. Она не сказала ни слова.

— Подожди, мама! — Реджи начала вставать. — Тетя Лорен, о чем вы говорите? Сейчас поздняя ночь…

— Ш-ш-ш, детка, не беспокойся, — сказала Вера. — Все будет в порядке. Тебе нужно лечь в постель.

— Но… — начала Реджи.

— Все под контролем, — пообещала Вера. — Теперь немного поспи.

Вера вышла из комнаты и тихо закрыла за собой дверь. Реджи слышала, как они спорят в коридоре. Она выбралась из постели, босиком прошлепала по полу и прижала к двери здоровое ухо.

— Как ты посмела унижать меня перед дочерью? — спросила мама.

— Я дала понять, что не потерплю этого, — сказала Лорен. — Здесь не ночлежка, куда можно приходить и уходить, когда захочешь. Как ты полагаешь, что думает Реджина, когда видит тебя в таком состоянии? Мать-алкоголичка!

— Ты не имеешь права, — прошипела Вера.

Пол заскрипел под звук удаляющихся шагов. Потом в разговор вмешался третий голос, тихий и ласковый:

— Давайте все успокоимся. — Голос был, похоже, Джорджа, но что он мог делать здесь посреди ночи?

Лорен сказала что-то, чего Реджи не смогла разобрать, потом добавила:

— Мое решение окончательное. Я хочу, чтобы ты ушла. Сейчас же.

Послышался новый шепот, потом звук шагов. Вскоре все стихло, но Реджи продолжала стоять на коленях, прижав здоровое ухо к двери, пока ее не сморил сон.

17 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Реджи ворвалась в дом, пылая от гнева после столкновения во дворе с Мартой Пэкетт.

— Кому ты рассказывала о маме? — рявкнула Реджи на свою тетю, когда поставила на стол пластиковые пакеты с покупками. Один из них упал, и наружу выкатился пластиковый тубус с тряпочками для протирки с лимонным ароматом.

— Никому. — Лорен отвернулась от раковины, где промывала кофемашину.

— Ты звонила мне и Таре. Кому еще?

— Никому. — Лорен выпрямилась и оперлась о кухонную стойку.

— Больше никому?

— Мне не нравится твой тон, Реджина. — Лорен потянулась к полотенцу и вытерла мыльные руки.

— Сюда только что приезжала Марта Пэкетт. У нее была мамина фотография, сделанная одним из этих проклятых добровольцев-пожарников.

— Я позвоню их начальнику, — сказала Лорен. — Это нарушение устава, и, разумеется, его накажут.

— Фотография — это меньшая из наших проблем. Марта знает, что мама находилась в приюте для бездомных в Уорчестере. И знает ее диагноз.

Рот Лорен приоткрылся, придавая ей сходство с пойманной форелью, которую она так любила.

— Но как?

— Полагаю, кто-то сказал ей. — Реджи выжидающе посмотрела на тетю.

Глаза Лорен широко распахнулись.

— Думаешь, это была я? — Она поднесла руку к груди и оставила ее там, теребя один из карманов старого рыбацкого жилета.

— Не напрямую. Но мне нужно знать, кому еще было известно о приюте.

— Я уже сказала тебе. — Лорен стиснула зубы. — Тебе и Таре. Я не идиотка, Реджина. Думаешь, я не понимаю, что стоит на кону? Я никому больше не сказала ни слова, и меня возмущает намек на болтливую старушку, которая не умеет держать язык за зубами. Тебе следовало бы знать, что у меня только лучшие намерения во всем, что касается твоей матери.

— Правда? — спросила Реджи. — Какая перемена, да? Ты думаешь, я забыла о том, что ты сделала? Ты выгнала ее из собственного дома, Лорен! — Реджи прикусила язык, прежде чем закончила свою мысль вслух: «Прямо в руки к убийце».

Лорен как будто застыла. Она отвернулась от Реджи и пустила в раковину струю горячей воды. Поднялся пар, и Лорен наклонилась туда, цепляясь руками за стойку, словно ее не держали ноги. Ее словно окутал туман.

* * *

— Ангелы ходят среди нас, — сказала Вера. — Они маскируются под людей. Иногда они носят парики, иногда деловые костюмы. Никогда не знаешь, когда встретишься с ангелом. Так говорит сестра Долорес.

— Сестра Долорес говорит умные вещи, — сказала Тара. Она налила в пластиковую ванну теплую воду и обтирала Веру губкой. Вера была наполовину обнаженной; ее ноги закрывала простыня, на плечах лежало полотенце. Груди свисали пустыми мешками на торчащую грудную клетку. Каждая косточка словно просвечивала сквозь бумажно-тонкую кожу.

Реджи торопливо распахнула дверь и теперь замерла в дверном проеме. Она отвернулась от матери и уставилась в пол, чувствуя себя незваной гостьей.

Тара подняла голову, явно не смущаясь ее вторжением.

— Я как раз мою твою маму. Мы будем готовы через минуту. — Она уронила губку в пластиковую ванну и стала аккуратно промокать Веру полотенцем.

— Нам нужно поговорить, — пробормотала Реджи и напомнила себе, зачем она пришла сюда, прежде чем попятиться в коридор.

— Дай мне закончить, и я буду в твоем распоряжении. — Тара аккуратно обтерла Веру, приподнимая ее руки и ноги, искусно пользуясь простынями и полотенцами, чтобы прикрывать сухие части тела, и обращаясь с обрубком правой руки так, как будто он не отличался от всего остального. В ее манере не было даже тени ужаса или отвращения. Она напевала себе под нос, пока работала, и ободряла пациентку короткими фразами: «Осталось еще немного, Вера», «Вы не замерзли, дорогая? Я уже почти закончила».

Вера улыбнулась Таре.

— Думаю, вы одна из них, — тихо сказала она.

— Из кого? — спросила Тара, припудривая ее туловище детской присыпкой.

— Из ангелов.

— Вот и хорошо, поскольку я думаю, что вы тоже одна из них, — с улыбкой сказала Тара и ловко облачила Веру в пижамную рубашку.

Вера закрыла глаза и откинулась на подушку с абсолютно безмятежным видом. Тара подхватила банные принадлежности и понесла их мимо Реджи, по коридору и в ванную. Тара вымыла руки, тщательно намыливая каждый палец, пока Реджи стояла в дверях ванной. Рукава Тары были закатаны, и Реджи смотрела на ее руки, вспоминая шрамы и думая, что видит их слабые очертания. Тара перехватила ее взгляд, и Реджи смущенно отвернулась. Потом их глаза встретились в зеркале медицинского шкафчика.

— Ты случайно не говорила с Мартой Пэкетт?

— С кем?

— С женщиной, которая написала «Руки Нептуна».

Тара озадаченно посмотрела на нее.

— Нет. Понятия не имею, почему она должна была обратиться ко мне. Мне было известно об убийствах не больше, чем тебе. Она была слишком занята разговорами с медиками и полицейскими. К чему ей было возиться с тринадцатилетней девчонкой?

— Я говорю не о прошлом, а о настоящем. Ты разговаривала с Мартой вчера или сегодня?

Тара закрыла кран и отряхнула руки.

— Что за чертовщина, Реджи?

— Совсем недавно она была здесь. Она знает, что моя мать жива и находится в этом доме. Она побывала в приюте для бездомных в Уорчестере. Ей даже известно о болезни матери.

Тара начала вытирать руки.

— И ты думаешь, я рассказала ей?

— Кто-то сделал это. Единственные, кто знал, — это я, ты и Лорен.

Тара стиснула полотенце так, словно хотела задушить его. Реджи вспомнила, как однажды Тара душила ее, прикинувшись Нептуном. Еще несколько дней Реджи проходила с желтыми следами синяков на шее.

Тара заговорила ломким голосом, который сначала срывался на хрип, но потом превратился в рычание.

— Да, ты, я и Лорен… и все, с кем она встречалась в уорчестерской больнице — врачи, медсестры, секретари и водители. Господи, даже уборщицы! Потом были всевозможные копы, которые приходили к ней с расспросами: думаешь, у Марты Пэкетт не сохранилось связей в полиции? А как насчет сотрудников приюта или других бездомных? Любая сволочь могла рассказать ей что угодно!

Реджи попятилась.

— Ну конечно, ты права. Я как-то не подумала об этом. Мне…

— Нет. Ты не потрудилась подумать, а сразу же набросилась на человека, которому меньше всего доверяешь, так? — Глаза Тары сверкали.

— Это неправда. — Реджи шагнула к Таре и протянула руку, желая прикоснуться к ней, найти способ показать, что подруга ошибалась. Реджи снова ощущала себя ребенком, отданным на милость Тары с ее изменчивыми настроениями и отчаянно стремящимся все исправить.

Тара покачала головой и отступила.

— Знаешь, как бы мне ни хотелось быть здесь и ухаживать за твоей мамой, я не уверена, что подхожу на эту роль.

— Нет. Только ты и подходишь. Она назвала тебя ангелом!

Тара комкала полотенце в руках. Реджи умоляюще взглянула на нее.

— Пожалуйста, скажи, что ты останешься.

На несколько ударов сердца воцарилась тишина, словно обе затаили дыхание.

— Забавно, как оборачивается жизнь, правда? — спросила Тара. — За двадцать пять лет ты даже не попыталась найти меня, а теперь просишь остаться. Ты вообще думала обо мне, Реджи? Хотя бы один раз за все эти годы?

— Тара!

— Думала или нет? — перебила Тара с таким же горящим взором, который врезался в память много лет назад, когда она говорила о Нептуне.

Реджи запустила руку под рубашку, вытащила ожерелье с песочными часами и показала Таре.

— Само собой. — Розовый песок посыпался в нижний конус. — Хочешь получить обратно?

Реджи начала снимать ожерелье, но Тара покачала головой.

— Нет, оно должно быть у тебя. Но когда я увидела его, сразу перенеслась в прошлое. Как будто время свернулось в кольцо, понимаешь?

Реджи кивнула.

— В последнее время это происходит регулярно.

— Ты правда хочешь, чтобы я осталась? — спросила Тара и закусила губу.

— Да.

— Хорошо. Но давай обойдемся без выкрутасов, ладно? Мы с тобой застряли здесь на какое-то время. Ситуация с твоей мамой может осложниться непредсказуемым образом. Если ты не можешь мне доверять, я должна узнать об этом сейчас.

— Я доверяю тебе, — сказала Реджи и вспомнила, как много лет назад она сидела рядом с Тарой в сыром, провонявшем рыбой гараже Лорен, как Тара вручила ей бритвенное лезвие и сказала: «Верь мне».

Тара кивнула.

— Спасибо, что согласилась остаться, — добавила Реджи. — Прости, что так набросилась на тебя; это свинство с моей стороны.

Реджи начала засовывать ожерелье под рубашку, потом достала обратно, перевернула часы и вспомнила слова, начинавшие старую игру:

«У тебя есть одна минута…»

Вместо этого она поступила как взрослый человек: повернулась и вышла из комнаты.

* * *

Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»

Тело третьей жертвы, Энн Стикни, было обнаружено на рассвете девятнадцатого июня на лужайке в центре города, под кроной потомка Чартерного дуба[108]. Энн лежала на боку, свернувшись в клубок, словно недавно заснула. Как и предыдущие жертвы Нептуна, она была обнаженной и чисто вымытой; на обрубок правой руки наложена чистая повязка. На этот раз убийца оставил свою метку — вырезал у нее на животе трезубец, очевидно, выказав одобрение к прозвищу, которым его наградили в полиции.

Двадцатилетняя девушка была студенткой факультета режиссуры Уэслианского университета в Миддлтауне, что в 45 минутах езды от Брайтон-Фоллс. Ее соседка по комнате полагала, что она на неделю уехала домой в Нью-Джерси, и не сообщила о ее исчезновении.

После находки тела Стикни в Брайтон-Фоллс началось вавилонское столпотворение.

Женщин просили быть начеку и не садиться в свои автомобили без сопровождения. В магазинах стали продавать деревянные колотушки, а женщины из группы самообороны раздавали ярко-оранжевые свистки. Горожане формировали дружины для патрулирования окрестностей. Магазин скобяных товаров Парсона сколотил небольшое состояние на продаже засовов и усиленных замков. Оружейная лавка Бада на Эйрпорт-роуд за одну неделю продала вдвое больше пистолетов, чем обычно за год.

Шеф полиции Вернон Сэмсон объявил, что поскольку теперь речь идет о поимке серийного убийцы, к расследованию подключается ФБР. «Мы надеемся, что их опыт будет способствовать быстрому разрешению ситуации и аресту серийного убийцы, известного как Нептун». Сэмсон также учредил специальную оперативную группу для расследования факта утечки в прессу большого количества конфиденциальной информации.

«Хартфорд Экземинер» начал публиковать письма в редакцию от горожан, полагавших, что полиция плохо ведет расследование. Люди призывали к отставке Сэмсона. Одна популярная теория гласила, что Нептун даже может состоять на службе в полиции. Это объясняло, каким образом он незаметно оставлял посылки на крыльце полицейского участка, как происходила утечка информации о ходе расследования и даже, возможно, как он заманивал своих жертв.

В конце концов, кто не будет доверять офицеру полиции?

19 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Реджи проснулась в десять часов утра, окоченевшая и продрогшая, на полу своей спальни. Она помнила тень Лорен, заполнившую дверной проем, когда та кричала: «Я хочу, чтобы ты убралась из этого дома!» Пытаясь отделаться от этого воспоминания, Реджи спустилась на кухню, где обнаружила Лорен с тарелкой клеклых кукурузных хлопьев.

Реджи хотелось накричать на тетю и спросить: «Как ты могла выгнать ее? Кто дал тебе право?» Но она осталась бессловесной, наполовину опасаясь, что Лорен может выгнать и ее заодно с матерью. В отличие от Веры, Реджи было некуда идти.

Перед Лорен была разложена утренняя газета, тетя с карандашом в руке изучала кроссворд. Из включенного радиоприемника доносился тихий шорох голосов. Реджи расслышала слова «дело», «Нептун», «Чартерный дуб».

— Они нашли ее? — спросила Реджи, наливая себе стакан апельсинового сока.

— Кого? — Лорен прикусила зубами ластик карандаша, размышляя над кроссвордом.

— Следующую жертву Нептуна. Сегодня пятое утро.

— Да, — ответила Лорен, не отрываясь от газеты.

— Кто она? Где ее нашли?

— Точно не знаю, — ответила Лорен. — Я не обратила внимания. — Она заполнила одну строчку кроссворда: «благодарность».

Реджи со стуком опустила стакан на стол.

— Как ты могла не обратить внимания? Этот тип убивает женщин в нашем городе! Одна из них была маминой подругой. Ты хотя бы знала об этом?

— Нет, не знала, — сказала Лорен, наконец оторвавшись от кроссворда.

— Это была официантка. Мама однажды познакомила нас. Она была очень хорошей женщиной.

Лорен кивнула и поджала губы.

— Не сомневаюсь, что так и было.

Реджи уставилась на нее, закипая от гнева.

— То, что ты сделала, было неправильно, — сказала она. — Ты посреди ночи выгнала мою маму из дома.

Лорен встала и отправила свой испорченный завтрак в мусорный бачок. Она не поворачивалась к Реджи, давая понять, что не собирается обсуждать эту тему.

Реджи увидела в центре стола деревянного лебедя, где он и пробыл всю ночь.

— Вчера ночью в доме был кто-то еще? — спросила Реджи. — Когда вы с мамой ругались, мне показалось, что я слышала другой голос.

Лорен покачала головой.

— Нет. Разумеется, нет.

Реджи взяла резного лебедя, сунула его в карман шортов и зашагала к выходу.

— Реджина, — окликнула Лорен. — Если сегодня отправишься в город, обязательно найди компанию. Пусть Чарли будет вместе с тобой.

Реджи не ответила ей и пошла дальше.

* * *

Шина спустила перед тем, как Эйрпорт-роуд расширилась с двух полос до четырех. Рабочие на табачных полях разошлись по домам, и рядом не было никого, кроме проезжающих автомобилей. У Реджи с собой не было никаких инструментов и даже ремонтного комплекта с заплатками и клеем. Джордж учил ее чинить велосипедные шины и купил необходимые инструменты, но она каждый раз забывала взять их, когда отправлялась кататься.

Передняя фара, которую они поставили вчера вечером, была на месте, прямо по центру руля. Джордж отчитал Реджи за неправильный выбор гаечного ключа, который оказался маловат.

— Так ты можешь сорвать резьбу на гайке, — сказал он. — Нужно уделять время выбору нужного инструмента.

Тогда Реджи изучила маленький набор ключей, пока не нашла идеально подходящий, а потом укрепила зажим, удерживавший фару. Теперь Реджи хотелось, чтобы Джордж вместе со своими инструментами оказался рядом.

— Проклятье, — пробормотала она, осматривая спущенную шину. Реджи спрятала велосипед с рваной шиной в кустах за водосточной канавой и пошла дальше пешком.

Автомобили один за другим проезжали мимо.

«Что если тип в светло-коричневом автомобиле остановится и предложит подбросить меня?», — подумала Реджи. Пожалуй, можно будет найти предлог, чтобы не садиться. Но это все равно было пустой фантазией, поскольку никто не сбрасывал скорость и тем более не останавливался.

Реджи посмотрела на часы: у нее оставалось пятнадцать минут, чтобы добраться до места. Она побежала.

Когда она только набрала темп и воображала себя наполовину бегущей, наполовину летящей, произошло второе несчастье за вечер.

Она бежала изо всех сил, двигаясь на автопилоте, когда увидела огромный плакат с лицом Кэндис Жаке — сережки, как багры, выпяченные красные губы. Плакат был прикреплен к стене амбара для сушки табака.

«ВЫ МЕНЯ ВИДЕЛИ?» — гласила надпись метровой высоты.

Реджи каким-то образом не уследила за своими ногами и внезапно потеряла равновесие, жестко приземлившись на правую ягодицу. Лодыжка подвернулась, и Реджи совершила кувырок в стиле героини комиксов, размахивая руками. Трах!

Ее развернуло таким образом, что когда она открыла глаза, то первым делом увидела огромное лицо Кэндис, смотревшее на нее сверху вниз.

— Вот га-адство! — простонала Реджи и откатилась в сторону.

Лодыжку разрывало от боли. Нога сразу же опухла, и, проковыляв полмили до того места, где двухполосная дорога расширялась до четырех полос, Реджи заподозрила перелом. Она могла передвигаться подпрыгивающей, наполовину шаркающей походкой; лицо превратилось в гримасу боли, и приглушенные проклятия срывались с губ каждый раз, когда приходилось переносить вес на правую ногу. Потом начался дождь. Не радостная капель в духе «Поющих под дождем», а настоящий ливень, хлещущий как из ведра.

* * *

Наконец, промокшая до мозга костей, с тошнотным ощущением в животе и плывущей от боли головой, она увидела красно-бело-синюю вывеску кегельбана «Эйрпорт Лейнс». Время шло к половине восьмого. Реджи попрыгала и зашаркала в направлении сияющей вывески, повторяя «блин, блин, блин» каждый раз, когда ее правая нога упиралась в асфальт. Мимо проносились автомобили. Некоторые притормаживали, но никто не остановился, не опустил окошко и не спросил, нужна ли помощь.

Реджи достигла края автостоянки и увидела свою мать.

Вера стояла и курила под полосатым красно-белым навесом, надежно защищенная от дождя. Ее светлые волосы были идеально уложены, зеленое платье колыхалось на ветру. Реджи подняла руки, чтобы помахать ей, но Вера смотрела в другую сторону, мимо вывески, по направлению к аэропорту, где только что взлетел очередной самолет.

— Мама! — закричала Реджи. Она представляла, как ее мать повернется, увидит, в каком она состоянии, и побежит к ней. В конце концов, она спасла Реджи от смертельной опасности. На этот раз Реджи не нуждалась в героических поступках вроде борьбы с разъяренным псом — ей нужно было лишь опереться на материнское плечо, получить обещание отвезти ее домой и по дороге забрать велосипед со сдутой шиной.

Вера все еще стояла, отвернувшись от нее, но теперь Реджи видела, что она смотрит на автомобиль, который с включенными фарами и работающими щетками стеклоочистителя только что въехал на стоянку перед зданием. Водитель замедлил ход. Вера помахала ему и потушила сигарету.

— Мама! — завопила Реджи и заковыляла по автостоянке так быстро, как только могла.

Может быть, из-за дождя, взлетающего самолета, шума работающего двигателя или всего этого вместе, но мать не услышала ее.

Автомобиль остановился рядом с навесом, и Реджи заметила, что левая задняя фара разбита. Водитель нагнулся над пассажирским сиденьем и распахнул дверь. Реджи лишь успела заметить, что он носил бейсбольную кепку. Вера скользнула внутрь, так и не посмотрев в сторону дочери.

— Мама! — еще раз выкрикнула Реджи, сложив руки вокруг рта наподобие рупора. — Не надо!

Слишком поздно.

Светло-коричневый седан уже набирал скорость.

17 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

После заключения перемирия с Тарой Реджи спустилась на кухню, где все еще пахло дымом. Лорен сидела за столом, шмыгая носом. Джордж стоял рядом с ней, держал ее за руку и гладил по спине. Когда вошла Реджи, он поднял голову. Он выглядел почти так же, как она его помнила — с заостренными, неуловимо мышиными чертами лица, но вокруг глаз собрались крошечные морщинки, в волосах проглядывала седина, а залысины увеличились в размере. Он носил круглые очки в серебристой металлической оправе и был одет в брюки цвета хаки и тщательно отглаженную голубую рубашку, застегнутую на все пуговицы.

— Реджи, — произнес Джордж и выпрямился, как показалось Реджи, чтобы обнять ее. Он был меньше ростом, чем она помнила, а возможно, стал сутулиться и горбить плечи, как человек, испытавший бессчетное количество поражений.

Вместо того чтобы обнять Реджи, Джордж прошел мимо нее.

— Давай выйдем на воздух, — сказал он и направился в коридор. Лорен осталась сидеть, опустив голову и промокая глаза скомканной салфеткой. — Что ты сказала Лорен? — спросил Джордж, когда они вышли во двор, в густую тень дома, сразу же окружившую их.

Они стояли лицом к старому деревянному домику Реджи. Крыша все еще находилась в неплохом состоянии, но окна так и не были закончены. Веревочная лестница болталась, деревянные планки местами прогнили насквозь, но, тем не менее, Реджи почти ожидала увидеть в дверном проеме лицо Чарли, который пригласит ее внутрь и спросит, куда она запропастилась.

— Думаешь, она это заслужила, да? — продолжал Джордж. Его голос был тихим и сдержанным, но было ясно, что он в ярости. — Думаешь, есть хотя бы один день, когда она не думает, что могло бы случиться, если бы той ночью все обернулось по-другому?

— Послушай, Джордж, я… — начала Реджи.

— Несправедливо винить ее в том, что случилось с твоей матерью.

— Я не виню ее!

— Нет, винишь, и так было всегда. Разве не поэтому ты уехала из дома так спешно, как только могла? Ты не хотела даже смотреть на нее. Я помню, каково ей приходилось последние четыре года. Ты практически перестала разговаривать с ней. Ты разбила ей сердце, Реджи.

Реджи покачала головой. Это было безумием. Лорен вычеркнула Реджи из своего сердца с того самого дня, когда она появилась на свет, просто потому, что она была дочерью Веры.

Джордж неспешным шагом пересек дорожку и вошел в старый деревянный гараж. Реджи последовала за ним. Верстак с рыболовными приспособлениями Лорен по-прежнему стоял на месте, заваленный кусачками, крючками, мотками лески, катушками ниток и пучками перьев. Внизу стояла пыльная коробка с принадлежностями для таксидермии: маленькими глазами на проволочках, опилками, ножами и химикалиями. У верстака стоял дубовый шкаф для удочек, который Джордж смастерил для Лорен. Джордж любовно погладил дверцу, потом открыл шкаф, где находились четыре удочки, рыболовная сеть и поношенный рыбацкий жилет на вешалке. Шкаф напоминал Реджи длинный ящик, куда фокусник укладывает женщину, чтобы распилить ее пополам. А может быть, он взмахивает рукой, закрывает дверь и заставляет женщину исчезнуть.

— Потерять Веру было тяжело, — сказал Джордж и закрыл шкаф. — Это надломило нас. Но потом мы потеряли и тебя.

Это было уже слишком.

— Прошу прощения, но ты не заставишь меня чувствовать себя виноватой, — сказала Реджи и выпрямилась. — Я была лишь ребенком и старалась, как могла. Лорен всю жизнь относилась ко мне как к мусору, потому что я была дочерью своей матери. Она ненавидела Веру, Джордж! Разве ты не помнишь?

Джордж кивнул.

— Да, у них были разногласия, но…

— Разногласия? — перебила Реджи. — Лорен кошмарно относилась к ней. Она предупреждала меня, чтобы я держалась подальше от собственной матери и запирала по ночам дверь.

— Она делала это лишь для того, чтобы защитить тебя! — отрезал Джордж.

— Я не нуждалась в защите, — прошипела Реджи, уже не сдерживая гнев. — Только не от своей матери.

Она отвернулась от него и увидела чучело форели на подставке, глядевшее на нее со стены, пыльное и деформированное, с грубыми черными стежками на брюхе. Франкен-рыба.

Джордж немного помолчал.

— Иногда я задаюсь вопросом: помнишь ли ты, как все было на самом деле? — наконец сказал он.

У Реджи застучало в висках.

— Если бы ты помнила, то, наверное, больше бы ценила жертвы, которые принесла твоя тетя, — продолжал Джордж.

— Ой, да ладно! — Реджи отвернулась от форели и со злостью посмотрела на Джорджа. — Какие еще жертвы?

— Ты хотя бы представляешь, чего стоило отправить тебя в школу Брукера на четыре года? А потом еще и в колледж. Ты занимаешь свое нынешнее положение благодаря Лорен. Она чрезвычайно много сделала для тебя.

— Это она тебе рассказала? — спросила Реджи. — Да, она оплатила учебу в школе, но, откровенно говоря, я думаю, что она отправила меня туда, поскольку стыдилась моей матери, опозорившей фамилию Дюфрен. А за колледж она не заплатила ни цента, Джордж. Я вкалывала как проклятая ради грантов и стипендий, делала кучу исследований в этой сраной школе и все равно была по уши в долгах, когда получила диплом. И все эти долги я выплатила сама! — Реджи почувствовала, что ее гнев становится неконтролируемым, но испытала странный душевный подъем. Она шагнула вперед и ткнула пальцем в направлении Джорджа. — Я делала все возможное, чтобы как можно дальше оказаться от этого места, где я чувствовала себя чужой, и все провоняло горечью утраты. Так что не смей стоять здесь и обвинять меня. Я обязана своим положением только себе, и никому больше.

Реджи отвернулась, тяжело дыша. Через маленькое окошко она посмотрела на «Желание Моники». С этого угла дом казался искривленным. Послеполуденное солнце высветило разбитую черепицу на крыше, каменные стены как будто кренились то влево, то вправо.

Джордж что-то пробормотал, но к нему было обращено ее фальшивое ухо, и Реджи не расслышала его слов, кроме одного: «Неблагодарная».

— Я все сказала, — бросила она и вышла из гаража.

Реджи зашагала через лужайку к дому, сначала медленно, потом все решительнее. Она побежала трусцой еще раньше, чем осознала это. Сейчас она была уверена в одном: не нужно было возвращаться сюда. У Джорджа и Лорен явно имелась своя версия истории, согласно которой Реджи была скверной и неблагодарной тварью, ответственной за все душевные страдания их маленькой семейной ячейки. К черту их всех!

— Реджина! — позвал Джордж у нее за спиной, но Реджи не обернулась.

Она вошла в дом и миновала кухню, где тетя заваривала чай. Реджи торопливо поднялась наверх, в свою комнату, плотно закрыла дверь и секунду постояла, прислонившись головой к косяку. Реджи слышала, как в дом вошел Джордж. Послышался скрип стульев на кухонном полу; до нее донеслись приглушенные голоса. Она повернулась и прижалась здоровым ухом к двери, пытаясь подслушать их разговор.

— Сделал, что мог, — сказал Джордж. Лорен снова заплакала.

— Да пошли вы! — процедила Реджи.

Она услышала голос Веры в соседней комнате:

— Дорогая, ты когда-нибудь бывала в Аргентине?

— Нет, не приходилось, — ответила Тара.

Реджи посмотрела на водяные разводы на потолке — пятна, которые выглядели как искривленные круги на мишени. Каменная стена с северной стороны комнаты была похожа на тюремную — такая же темная, толстая и непробиваемая. Ее камни, словно сотни тусклых глаз, следили за тем, как Реджи росла, и знали все ее секреты.

С сильно бьющимся сердцем, под надзором стенных камней, она быстро собрала свои вещи: вытащила из комода аккуратные стопки одежды и запихала их в чемодан на колесиках. Она закрыла чемодан, закинула на плечо курьерскую сумку, спустилась по лестнице, прошла через гостиную, по коридору и к парадной двери. Ей снова было семнадцать лет, и она тайком уходила на рассвете и садилась в такси, которое отвезет ее до автостанции Грейхаунд, где она сядет на автобус до Провиденс, не попрощавшись ни с кем из друзей и родственников. Вот так просто.

Реджи уселась за руль и включила зажигание. В верхнем окне, в комнате Веры, появилось лицо Тары, отодвинувшей занавеску. Тара прижала ладонь к стеклу; ее лицо казалось бледным и призрачным.

Реджи врубила задний ход и развернулась так, что гравий полетел из-под покрышек. Она включила GPS и нажала кнопку с надписью «ДОМОЙ».

20 июня 1985 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут

Часы на радиоприемнике Реджи показывали 8.58. Где-то звонил телефон. Реджи натянула подушку на голову и ждала, когда Лорен ответит на звонок. Режущая боль в лодыжке уменьшилась до пульсирующего нытья. Пакет с мороженым горошком, который Лорен велела приложить перед сном, валялся в ногах влажной кучкой.

После того как Реджи позвонила домой из таксофона перед кегельбаном, Лорен приехала забрать ее, вернула велосипед и отвезла племянницу в пункт неотложной помощи. Реджи отделалась растяжением, но ей предписали полный покой до окончательного выздоровления. Она рассказала тете о том, как ее мать села в светло-коричневый автомобиль с водителем, чье лицо она не смогла разглядеть. Лорен заявила, что цвет машины ничего не значит, что у Реджи слишком буйное воображение, и что в Брайтон-Фоллс расплодилось слишком много абсурдных и истерических теорий, похожих на ее предположение. После этого Реджи замолчала.

В ее снах мать снова и снова садилась в автомобиль с разбитой задней фарой. Иногда водитель был дьяволом. Иногда на его месте оказывалась Лорен. В последний раз Реджи увидела за рулем саму себя и большой нож с зазубренным лезвием, лежавший между ней и Верой.

Звонки прекратились, потом начались снова. Реджи села, вся влажная от холодного пота, постаралась стряхнуть остатки сна и потянулась к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати.

— Алло? — сонно сказала она.

— Редж! — взвизгнула Тара. — Ты в порядке? Ты уже слышала?

— Что слышала?

— Ох, блин! Слушай, включи новости, ладно? Я скоро приду. — Тара повесила трубку, прежде чем Реджи успела что-то сказать.

Реджи легла в постель и включила приемник. Она наполовину дремала под общенациональные новости, — что-то про президента Рейгана, — но резко выпрямилась, когда услышала главный местный сюжет.

У полицейского участка появилась четвертая рука в молочной картонке. По словам представителя полиции, эта рука имела характерную отметину: рваные шрамы, оставшиеся после давней травмы.

«Сильно изуродованная», — так он выразился.

Реджи моментально поняла, что рука не только была покрыта шрамами, но имела негнущийся указательный палец, вот уже восемь лет указывающий в направлении какого-то безымянного и далекого места.

Часть II