Вытерев с ладони кровь, я снова прячу булавку в складках платья. Мое сердце стучит так часто и сильно, что я начинаю бояться, как бы от этих ударов не треснуло ласточкино яйцо, спрятанное среди кружевной отделки бюстгальтера. Придерживая его рукой, я медленно иду к длинному столу перед фасадом методистской церкви, где идет лотерея. Главный приз — лоскутное одеяло, сшитое сообща несколькими женщинами прихода. Я тоже в этом участвовала. Мы собираем деньги для женского отделения Ассоциации ветеранов зарубежных войн. Полученные от лотереи средства пойдут на помощь малоимущим семьям.
Одеяло вышло очень красивым, и я любуюсь его по-летнему ярким рисунком. Быть может, даже слишком ярким. Как бы там ни было, одеяло выглядело очень нарядно.
— Как идут дела? — спрашиваю я у Кэт Дилейни, секретаря нашего отделения.
— Прекрасно. Почти все билеты уже распроданы, — отвечает она.
Я уже купила десяток билетов, но сейчас беру еще дюжину. Но прежде чем открыть свою сумочку из лакированной кожи и достать деньги, я украдкой осматриваю собственную ладонь. Она выглядит абсолютно нормально, на коже краснеют только три крошечные точки — следы уколов. Хорошо. Три — магическое число.
Ко мне направляется Рут Эдселл со своей дочерью Ханной. Девочке, наверное, уже исполнилось шестнадцать, и она как две капли воды похожа на мать. Рут — лучшая городская портниха, и Ханна решила пойти по ее стопам. Они обе участвуют в швейном кружке, который я посещаю по понедельникам. Жизнь в Лейнсборо мне нравится — здесь у меня много интересных занятий, которые помогают скоротать время. Женский клуб, вышивальный кружок, благотворительность и даже ежемесячный лекторий, для которого мы по очереди ищем интересных людей и специалистов в тех или иных областях. Буквально на прошлой неделе у нас выступал специалист по выращиванию роз. Он рассказывал так интересно, что мы пригласили его приехать еще раз.
— Как поживаете, миссис Монро? — вежливо говорит Ханна. Она прекрасно воспитана, на ее щеках цветет румянец, а с лица не сходит улыбка. Насколько мне известно, они с матерью не только похожи, но и очень близки. У них одинаковая походка, да и улыбаются они одинаково, наклонив головы под одинаковым углом.
— Вы, дамы, превзошли самих себя, — говорит Рут. — Одеяло выглядит просто божественно!
Я оборачиваюсь и вижу, что бег на трех ногах уже начался. Уилл подскакивает на одном месте и вопит едва ли не громче всех, подбадривая участников. Когда гонка заканчивается, он раздает детям сладости-призы и одобрительно треплет каждого по голове. Дети в изнеможении валятся на траву и сосут свои леденцы, а Уилл идет ко мне. Лицо у него такое, словно я — его главный приз. Он берет меня за руку, целует каждый палец, а потом ведет к тому месту, где расстелено наше одеяло для пикника. Мы садимся, и я достаю из нарядной ивовой корзинки чашки и тарелки, а также еду, которую я приготовила к сегодняшнему празднику: крошечные сэндвичи, его любимый салат с маринованной свеклой, холодный лимонад в глиняном кувшине и лимонный пирог со взбитыми сливками. Уилл снова наклоняется и целует меня.
— Ты у меня просто замечательная, — говорит он. Лицо у него все еще красное после возни, рубашка покрыта зелеными травяными пятнами, напомаженные волосы растрепались, и он проводит по ним ладонью, чтобы привести в порядок. Я вижу, как его взгляд метнулся туда, где на лужайке разлеглись дети, и чувствую в горле тугой комок.
Мы, разумеется, много раз говорили с ним об этом. О ребенке. О нашем ребенке. Бывало, мы до поздней ночи обсуждали, как мы его назовем, спорили, если имя казалось глупым.
— Назовем его Барнабас Рекс, — говорил Уилл.
— Только если это будет мальчик, — возражала я. — Да и то… мне как-то…
— Это очень красивое имя. И оно такое… респектабельное, солидное, — настаивал он. — У меня был дядя, его так и звали — Барнабас.
— Врешь ты все, не было у тебя никакого дяди Барнабаса!
— К несчастью, ты права. Не было. Ну а если родится девочка?
— Брунгильда, — говорила я убежденно. — Только не говори, что у тебя была тетка с таким именем!
— Не скажу…
Еще мы говорили о том, каким будет наш малыш, на кого он будет похож, в какой цвет лучше покрасить стены в детской, кем он станет, когда вырастет, — врачом, как папа, швеей, как мама, или, может быть, даже президентом Соединенных Штатов. И даже после того, как усталость брала свое и мы замолкали, каждый из нас подолгу лежал без сна, стараясь представить себе нашего будущего ребенка — человеческое существо, которое будет нашим продолжением и которое мы будем любить.
Но пока что никакого ребенка у нас нет, и я начинаю бояться, что со мной что-то не так. Уиллу о своих страхах я ничего не говорила, но, думаю, он начинал кое о чем догадываться. Да, мне уже исполнилось тридцать семь. Пройдет еще немного времени, и будет уже поздно. Чего я только не перепробовала, чтобы зачать!.. Втайне от Уилла я — по совету сестер и других женщин — глотала горькие настойки, а после близости часами лежала, подложив под бедра подушку. Потом я узнала про яйцо ласточки.
Об этом народном средстве рассказала мне миссис Таттл, которая играет у нас в церкви на орга́не. По ее словам, женщина, которая хочет ребенка, должна взять из гнезда ласточки яйцо и в течение трех дней постоянно носить его с собой, а потом закопать в землю. В течение нескольких недель я выслеживала ласточек, ожидая, пока они отложат яйца, потом едва не свалилась со стремянки, когда (чувствуя себя преглупо) полезла к гнезду, прилепившемуся под карнизом нашего дома. Добыв яйцо, я завернула его в шелковый платок и спрятала в одежде. Уиллу я не сказала ни слова.
Завтра я закопаю яйцо во дворе.
Уилл дожевывает бутерброд и, вытянувшись на одеяле, закидывает руки за голову и глядит на облака.
— Вон то облако похоже на медвежонка, — говорит он. — Его зовут Оскар.
— Вижу, — отвечаю я. — Точь-в-точь Оскар. Похоже, он плывет прямо вон к тому за́мку.
— К за́мку? А по-моему, это облако больше похоже на корабль.
— И верно, — отвечаю я. — Может быть, это медведь-пират? Медвежонок Оскар, главарь банды медведей-пиратов! Свистать всех наверх! Он плывет вон к тому острову далеко на западе, чтобы там, на берегу, зарыть свой пиратский мед.
Мы смеемся. Уилл берет меня за руку и целует в нос. От этого у меня начинает слегка кружиться голова и на душе становится легко-легко. Так легко, что я готова плыть на облаке вместе с медвежонком Оскаром. У нас есть наша любовь, думаю я. И с моей стороны было бы чистым эгоизмом желать большего.
— Я приготовил тебе один сюрприз, дорогая, — говорит тем временем Уилл и ухмыляется как мальчишка. — Ты никогда не слышала о бранденбургском источнике?
— Нет. А что это такое?
— Это источник, или ключ, который бьет из-под земли. Точнее, их там четыре — четыре ключа, вода которых накапливается в небольшом бассейне и содержит массу полезнейших солей, минералов и прочего. Уже несколько десятилетий люди, страдающие хроническими и запущенными болезнями, ездят туда, чтобы поправить здоровье… У меня есть несколько пациентов, которые утверждают, будто несколько погружений в этот бассейн способны вылечить любую болезнь — от подагры до злой чахотки. Это, правда, весьма сомнительно, но… Говорят, что вода источника действительно очень полезна. Правда… — добавляет он, слегка приподняв бровь, старательно, но безуспешно изображая Мефистофеля, — …правда, некоторые утверждают, что эта вода проклята. Об этом месте рассказывают множество страшных историй.
Уилл знает, что я очень люблю страшные и таинственные истории, и начинает говорить низким, скрипучим голосом.
— Да-да, этот источник проклят, а в воде, в черной, непроглядной воде, обитают чудовища. Их никто никогда не видел, но некоторые люди, которые ходили к источнику в одиночку, бесследно исчезли.
— Вот как? — говорю я, подавляя легкую, но приятную дрожь. Интересно, каково это — исчезнуть навсегда?
— Все это, разумеется, сказки, — добавляет Уилл нормальным голосом. — А не сказки то, что на источниках открылся один из лучших в Вермонте отелей. Он и в самом деле очень красив… — С этими словами он слегка приподнимается и достает из кармана изрядно помятый рекламный проспект.
— Вот, взгляни сама.
Я разглядываю проспект. На обложке изображен совершенно очаровательный, чисто выбеленный дом, на заднем фоне зеленеют два высоких крутобоких холма. Дом довольно большой — в нем три этажа и мансарда; нижний этаж по всему периметру опоясан широкой крытой верандой, на верхних этажах устроены балконы. Перед фасадом бьет фонтан, а вокруг раскинулся ухоженный сад.
— Какая прелесть! — вырывается у меня. — Выглядит просто шикарно!
Раскрыв проспект, я начинаю читать:
«Приглашаем в наш курортный отель «Бранденбургский источник» в Вермонте! Это самое лучшее место для самых разборчивых и требовательных клиентов, укрытое от шума и суеты в самом сердце романтического Зеленогорья. Испытайте на себе действие целебного источника, вода которого возвращает здоровье и молодость. В нашем отеле имеется 35 отдельных номеров, в которые подается чистейшая вода из источника. Вам также могут понравиться изысканная кухня мирового класса, теннисные корты, солярий и сады, где цветут сотни роз европейских сортов. Открыто с мая по ноябрь. Не мешкайте, забронируйте номер уже сегодня!»
— Звучит как в сказке, — говорю я.
Позади нас дети покончили с лакомствами и затеяли игру в салки.
— Последний шанс, ребята! — доносится до меня голос Кэтрин. — Разбирайте билеты, и мы начинаем лотерею! Смотрите не упустите удачу!
Духовой оркестр играет «До свидания, скворцы!». В воздухе пахнет яблоневым цветом и свежескошенной молодой травой.
— Как насчет того, чтобы съездить в этот отель в следующие выходные? — предлагает Уилл, слегка повышая голос, чтобы я могла расслышать его за шумом. — Ты не против?
— Конечно, я не против! Я не против, но… Мы что-то празднуем?