— Саватхитхарма с тобой, — не соглашается его благоверная и делает несколько таинственных пассов над столом.
— Я чувствую, как прана разливается по комнате, — уверенно говорит она, прикрывая густо накрашенные глаза.
— Это не я, — тут же сообщает ее муженек и делает виноватый вид.
В их спор включаются Рубинштейны, я выпиваю за здоровье Риты и опять лезу в телефон. Краем уха слушая, как Руфь рассказывает о своей приятельнице, которая питается исключительно подсолнечным маслом. Обычные разговоры, в которых я не участвовал никогда.
Я вновь скольжу глазами по тексту. Шеймус Пэддхем, семь лет безупречной службы. Награды, поощрения. Все это не интересно. Последний контакт — двадцать четвертого. Основной канал связи, без обозначения. Запасной — сигнал о помощи. Место нахождения — порт. Порт! Все дороги ведут в Рим, черт побери. В запутанный район, прилепленный узкими корешками улиц к подбрюшью города. Район в котором можно потеряться насовсем. Лишиться кошелька, зубов, телефона так же легко, как и в Летающем цирке мамы всех контрабандистов абуэлы Ангелопулос. Интересно, где сейчас моя сладкая парочка? Бродит в нижнем белье, пугая прохожих? Что мне теперь делать? Вопросы без ответа.
Проходит еще пара часов, прежде чем я понимаю, что сидя здесь в нашем кабинете, я так ничего и не узнаю. Ни досье, ни блокнот Его Величество мне в этом никак не помогут. Пока это бессмысленный набор сведений, к которому не подходит ни один ключ из всех возможных. Вздохнув, я откладываю бумаги и набираю номер технического отдела. У кого-то тоже должны быть проблемы, не только у меня.
— Айвен? Как сам, дружище? — как можно более мягко произношу я.
— Что ты ей сделал?
— Кому? — я делаю вид, будто не понимаю. Хотя наша беседа доставляет мне истинное удовольствие.
— Жабе, — расстроено сообщает Персакис, — ты сделал ребенка ее племяннице?
— Тебе не понять, — бросаю я чувствуя себя победителем, — ты мне обещал детализацию разговоров того щавеля с праздничной конторы.
— Да, — он берет секундную паузу, я слышу щелчки клавиатуры. Звякает ложка в стакане. Айвен нервничает и нервно сдвигает ее по столу.
— Ну, так что?
— Только пришла, — уверенно врет он. — Сейчас вышлю тебе. В ней много неинтересного мусора. Но этот чудик постоянно наяривает на консервную фабрику «Найа Лоримеру», тебе это о чем-то говорит?
Я начинаю дышать медленно, тщательно слушаю свое дыхание. Вдох-выдох, воздух застревает в бронхах. Сладкие, как бабушкин поцелуй. Главное теперь не запутаться в этой паутине. Избрать правильное направление ведущее прочь от окружности, по которой я бреду.
— Ты еще здесь? — беспокоится начальник технического отдела.
— Да, — говорю я, и думаю, что мне понадобится тачка. Иначе, мне грозит стереть ноги до колен. Порт огромен, и передвигаться по нему нелегко.
— Так, что? Интересная информация?
— Кидай детализацию, — предлагаю я вместо ответа. Айвен послушно клацает кнопкой.
— Ушла.
— Спасибо, мек! — искренне благодарю я. Быть великодушным во всем, моя главная черта.
— Обращайся, — кисло говорит он.
Я сочувственно хмыкаю ему напоследок. Бетонная Жаба держит обещания. Интересно, в каких пределах простираются мои полномочия? Может быть, отжать у Айвена тачку на время? Понятно, что для визита в порт ни одна дежурная не подходит. Та публика, которая там отирается, все наши машины знает наперечет. Может определить по чиханию двигателя номерной знак. Дежурная, совсем не вариант, если я не хочу остаться там навсегда.
Электромобиль Персакиса. Я обдумываю эту мысль. Всё-таки нет, слишком привлекает внимание. С таким же успехом я могу появиться там в клоунском прикиде, хотя, по большому счету я и так его ношу. Во всяком случае, большинство работающих в Конторе так к этому относится. Может быть, кроме ма’ам графини и еще пары человек, знающих истинное положение дел.
Итак, обмылок Айвена отпадает. Кабриолет Его Величества? Тоже нет, его прекрасно знают. Тем более он светился в новостях, когда Рубинштейн таранил самолет. Прямо так: с нелепо торчащим верхом, оторвавшимся от скорости и монументальной гипсовой ногой Мастодонта на его фоне.
В сухом остатке остается ничего. Ни одного средства передвижения, которое позволит мне быть невидимкой. Кроме, конечно, чумового динозавра самого Трилобита, за которым при движении тянется черный масляный след. Эту идею я обмозговываю тщательнее, тачку Мозес только купил. И она еще не примелькалась.
Я прокручиваю список соединений Бенджамена Уокинга, присланный Айвеном. Начальник технической службы был настолько любезен, что бонусом приложил к нему фотографию старого лысого сыча с кустистыми бровями. Тот презрительно смотрит на меня исподлобья. Смотрит, будто я только что подрезал его бумажник.
Не сейчас, старина Бенджи, я еще тобой не занимался вплотную, думаю я, автоматически отмечая номер Мастодонта в списке прочих. Тот позвонил хмурому деду, организующему праздники, и пропал. Интересно.
Номер консервной фабрики выделен маркером. Несмотря на обиды, Айвен всегда честно подходит к своим обязанностям. И поставить ему в вину нечего, кроме, пожалуй, ярко розового цвета, бьющего по глазам через экран.
Номер, дата, время звонка, продолжительность. Пробегаю пару страниц. Действительно, старикан постоянно висел на телефоне. Еще одна деталь, которую я подмечаю, перед тем, как набрать Рубинштейнихе по поводу колымаги ее благоверного, это то, что Уокинг любитель погреть уши в любое время суток. В половину первого ночи, утром в четыре часа, два часа ночи, четверть одиннадцатого — словоохотливый старец. Интересно, он когда-нибудь спит?
— Алло, миссис Рубинштейн у телефона. Кто говорит?
Старая сплетница себе не изменяет. Получает информацию сполна, еще до того, как собеседник дойдет до сути.
— Миссис Рубинштейн? Это Макс.
— Ах, это вы? У вас есть сведения о бедном мистере Рубинштейне?
— Пока нет, — сообщаю я и открываю рот в попытке перейти к главному. Открываю и тут же захлопываю, потому что Трилобитиха сообщает мне то, отчего у меня начинает медленно закипать мог.
— А он мне звонил, — говорит она и на всякий случай шмыгает носом, обозначая подготовку к потоку слез.
— Рубинштейн? — глупо уточняю я.
— Да, сообщил, чтобы я не волновалась, ему надо было на время уехать по делам.
— С какого номера он звонил? — я пытаюсь выудить как можно больше информации, пока она не отворит затворы и не затопит меня эмоциями. Моя собеседница прерывается на пару секунд, а потом по цифрам диктует мне то, отчего я забываю про катафалк Мозеса насовсем.
— Вы уверены, миссис Рубинштейн?
Совершенно бессмысленное уточнение. Пружины между моими евстахиевыми трубами срываются с креплений и шестеренки в моем черепе идут вразнос. Цифры, которые мне тщательно надиктовывает Руфь, я сейчас вижу на экране перед собой. Телефон агенства Бенджамена Уокинга. Бенджи — гарантирует! Какого черта старый бассетхаунд звонит с его номера? Еще секунда и я окончательно сойду с ума.
— Как вы думаете, мистер Шин, Моисей еще жив?
— Жив, жив, миссис Рубинштейн и водит мистера Мобалеку по пустыне. Еще сорок лет и он вернется, — отвечаю я, пытаясь привести мысли в порядок. Шутки не ее конек, поэтому Триллобитиха перестает всхлипывать, и обижено замолкает.
— Я шучу, — обозначаю я.
— Я так и поняла, — кисло сообщает моя собеседница. Сообразив, что сейчас она распрощается, я говорю ей о цели своего звонка. Осталось чуть больше шести суток из семи и тачка мне теперь необходима как воздух.
— Конечно, вы можете ее взять, мистер Шин, — говорит Руфь, и я обещаю ей заехать в ближайшее время, даю отбой.
Трест который лопнул
дата публикации:14.04.2022
Нечто начинает коверкать твою жизнь уже с того момента, когда акушерка кладет тебя, перемазанного кровью и амниотической жидкостью, на теплый живот матери. С первым вздохом, расправляющим твои легкие. Всё. С этого мгновения тебя уже потихоньку потряхивают и мнут. Ты еще ничего не понимаешь. Кругом тихо, тепло и мягко. Ты центр масс, ты вращаешь мир. Медленно или быстро согласно сиюминутным капризам. Метаморфозы происходят незаметно. Они как вода, пропитывающая сахар. В один из моментов существования оказывается, что это — уже нельзя, а то — невозможно. Обрастаешь барьерами и непреодолимыми условиями. Из мгновения в мгновение. Постепенно жизнь начинает напоминать каждосекундную борьбу с ситуациями. Римляне в этом случае говорили: «Фатум», и отправлялись завоевывать мир, а нам остается только пожимать плечами.
Лестница благоухала жасмином. Настырный запах, прямо таки раздирающий ноздри. Плотный и сладковатый. Он выдержал налет жарящихся в третьей квартире котлет. Просто задавил кулинарию массой. Его было много, этого запаха. Запаха женщины. Миловидной тоненькой шатенки. Это могла быть только она. Ведь список моих соседей состоял из аляповатого ассортимента бабок, копающихся в микроскопических огородах под окнами. Они такой муар создать не могли.
Сколько мы не виделись? Да месяца четыре. Тогда тоже был жасмин. Он тихо умер в моей съемной квартире, затоптанный Саниными носками и копченой мойвой. Взмахи длинных чуть тронутых тушью ресниц. Серые кошачьи глаза. Короткое пальто и модная сумочка. Верх изящества, потому что в магазинах ни-че-го. Где она это все доставала? Да мне было все равно. В то мгновение я осознал, что жизнь опять развернула меня и я, как пух на воде, понесусь куда- то в другом направлении.
— Вы не платите за квартиру уже пятый месяц.
— Я понимаю, Валентина Алексеевна, но на комбинате задерживают получку. Это временные трудности.
— Вы говорили про эти самые трудности в прошлый раз, я помню, — она нервно потеребила кончик шейного платка и с усилием продолжила. — К сожалению, мне нужна эта квартира. Я вынуждена попросить вас съехать.
Странная вещь — быт. Собирать свои вещи под чужим присмотром неудобно. Я смущался. Почему? До сих пор не понимаю этого чувства. Вроде как смущаешься своей зубной щетки и опасной бритвы с сохлой мыльной пеной по краю, из нее еще торчат волоски. Трусов с носками, телепающихся на балконе. Пыльных портвейных бутылок. Своего присутствия в уже чужом жилище. Неуместного присутствия там, где тебя уже не ждут. Ну да черт с ним, со смущением.