— Странное место, чтобы хранить колдунскую штукенцию, — бурчит бронированный алкоголик, — я сразу понял, что этот обрыган не в своем уме. Ты слышали, как он верещал? Будто ему прищемило яйцеклад.
Завладевший находкой Фогель внимательно ее осматривает. Корпит над ней со своим унитестером. А потом заявляет.
— Совершенно рабочий! Как он там оказался?
Дракон, к которому адресован вопрос, пожимает плечами, мало ли что взбредет в голову умалишенному? У этого идиота часть баночек была свалена под навесом во дворе, а часть хранилась за обитой железом дверью, будто это могло как-то помешать их добыть.
— Я ее аккуратно выдрал вместе с железными засовами, Трикси, — докладывает он, — и прислонил рядом. Так что поутру он может опять ее вставить и все будет как было. А он разорался, словно я ему полпоместья уронил. Ну, не дурак?
Я согласно киваю, конечно, дурак. Распереживался на ровном месте, еще и начал стрелять. И хотел поймать меня в железную клетку. Никакой благодарности. Другой бы на его месте извинился, а господин Понга повел себя по-свински, потому и огреб.
— То есть часть банок хранилось под замком? — уточняет Фогель.
— То есть — да, — отрезает Ва, — но дверь осталась целая, не переживай.
Совершенно очевидно — тем фактом, что дверь он не сломал, дракон втайне гордится. Но колдун отмахивается и пытается залезть в тележку к заветным баночкам, чем вызывает визгливое неудовольствие Ва.
— Так, так! — говорит чешуйчатый, — притормози-ка, чувачок! Так и знал, что ты нацелился на мой см’гончик!
— Пусти, болван! Вдруг в других банках есть что-нибудь?
— Тебе какое дело?
— Большое! — упрямится Фогель. И мне приходится вмешаться, потому что я уже сложила два плюс два.
— Пусти его Ва! — прошу я. Полоснув по мне грустными глазами, дракон нехотя уступает. Но с одним условием: если, хоть одна баночка исчезнет, он открутит колдуну голову. И внимательно следит за тем, как тот вынимает из тележки посуду и рассматривает на просвет у костра.
В конце концов, после наших поисков Ва пьян в дрезину, потому что каждую открытую баночку лень закрывать, а на земле перед нами лежат восемь странных штук. Фогель долго возится с ними, пока не демонстрирует мне одну.
— Это р’делительный контур, Трикс, — радостно говорит он, — Понга хранил части Машины в спиртовой заливке, чтобы они не испортились. Это консервант, понимаешь! Консервант! Я из этого всего могу собрать полмашины! Интересно, как он дошел до этого?
Я пожимаю плечами на Старой Земле много такого, чего нельзя понять. И приходится только догадываться. Взять хотя бы те занятные штуки в виде бумажных квадратиков, которые навалило после одного из выбросов. С портретами уродливых стариков в париках и цифрами. Над Долиной долго стояла бумажная метель, усыпано было почти все. Слизни потреблять насыпанное отказались наотрез, и оно было растащено окрестными искателями приключений на задницу. В близлежащих деревнях еще долго пытались найти применение этим странным предметам, пока все не было использовано на топливо к самогонным аппаратам и в дощатых уборных. Надо же было кому-то, там наверху так заморочиться нарезая бумагу в размер и рисуя на каждом обрывке портреты. Зачем? Нам с Ва было лень выяснять. Мы просто закрыли глаза на жадных до бесполезностей босяков тащивших разноцветные ворохи. Единственно чем мы тогда развлеклись — это попугали воришек огненными драконьими залпами и улюлюканьем.
Наблюдая какую радость испытывает Фогель рассматривая найденный контур я ощущаю как внутри меня неторопливо и нежно танцует кровь. В такт ударам сердца. Святая Матушка, если ты там где-то есть! Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Вытянув ноги, я ложусь в тепле костра.
Теперь, когда у нас появилась надежда спастись, все видится по-другому. Когда жизнь дает тебе мизерный шанс, всегда хочется большего, чем у тебя есть. Слава богам, что теперь нет причин возвращаться и брать штурмом усадьбу Понга в почти безнадежной попытке добыть колдунские потроха. Мой зубастый проходимец все проделал самостоятельно, решив проблему одним махом.
Интересно, как оно будет дальше? Что мы будем делать, когда вернемся в Долину и починим Штуковину? В первую очередь надо будет разобраться с Протопадишахом, чтоб ему пусто было. Выбить гвардейцев из моих владений, если это не сделают дермоны за нас. Без выбросов, они скорей всего уже наводнили Мусорную Долину как саранча. Представляю, как несладко сейчас приходится завоевателям.
Перед моими глазами встают жирные павуки, отъевшиеся сколопендры, вампкрабы не помещающиеся в собственные норы, галеи выше человеческого роста. Листиножки размером с ногу. Пришло время большой жратвы! Ни одно живое существо не выдержит в Долине больше трех ночей, если оно конечно не мусорный слизень. Этих никто не трогает.
Про баронов я не думаю. Побегут первые, несмотря на блескушку. Лучше быть живым бедняком, чем высохшим остовом богача. Тут уж даже нищий Витовт задумается. Надеюсь, что все мои добрые соседи провалились к черту.
Матушка! Но как же хочется дать пинка косоглазому! С оттяжечкой! Разбежаться и ввинтить ногу в его металлический зад. Любопытно, добралась ли его армия до моих запасов во фридже? Если да, то это плохо. Я отвлекаюсь от мыслей и оцениваю остатки в бутылке. Хватит на недолгие размышления и небольшие мудрые выводы. И то, при условии, если мой милый Эразмус будет и дальше развлекаться с найденными игрушками. Все- таки он очень милый. Потерял заветный шарфик и позабыл про свою кривоногую любовь. Ведь она кривоногая же? Я еле сдерживаюсь, чтобы не задать этот вопрос вслух. В самый последний момент приходится глупо хихикнуть, потому что слова так и рвутся наружу.
Предположим мы наваляем Протопадишаху. Насуем ему навоза за воротник. Несмотря на то, что припасов в обрез, а короткий посох с отличным боем я как последняя дурында посеяла. Хотя в тех отчаянных обстоятельствах другого выхода не было. И все-таки это большая досада. Ладно. Мы победим косоглазого и я, возможно, его даже подстрелю. Отобьем мои владения, что дальше? Я делаю глоток.
Что дальше? Очнется Контора и заберет моего Фогеля? Навалится в мои владения, отберет у меня все? Придется еще навалять до кучи и этим алчным негодяям. Я грустно вздыхаю — никакого покоя, если хочешь быть счастливой.
Согласится ли Эразмус остаться? Вот тут большой вопрос. Прекрасно понимаю, что ему тут совсем не подходит. Задыхается, кашляет, сморкается. Останавливаясь лишь в краткие моменты, когда никуда не двигается. Пожалуй, позаимствую какого-нибудь лучшего лекаря. Говорят в Белых Землях есть такие. Тот приготовит отвар, и мы заживем! Я, мой милый колдун и дружочек Ва.
От удовольствия я прикрываю глаза, представляя блаженные картины будущего.
— Все! — торжествующе произносит м’техник, оторвавшись от своих колдунских штук, — я прописал шлюз в контур. Пришлось попотеть, Трикс, тут старая система, очуметь можно.
— Да? — с искренней радостью говорю я, ничего не понимая, — это надо отпраздновать!
У нас с ним на двоих четверть бутылки вина, которую мой милый по- джентельменски отдает мне, подозрительные колбаски и сиги. Совершенно не тот праздничный набор, которым отмечают великие планы принцессы Мусорной Долины Беатрикс Первой и шлюз в контур колдуна Фогеля.
Ва давно спит, забывшись в пьяных сновидениях, лапы дракона подергиваются. Скорей всего он охотится на самого жирного рыцаря на Старой Земле, который к тому же передвигается на упитанном пони. Я беру с тележки баночку морковного пойла, и царственным жестом протягиваю Фогелю. Держи, мой дорогой Эразмус! Ты заслужил жесточайшее похмелье. Хотя бы потому, что у нас появилась надежда. Надежда не умереть в следующую секунду разлетевшись в мелкую пыль. Надежда на то, что мы всех отпинаем и, в конце концов, наступит счастье. Маленькое счастье для несчастной принцессы.
— За нас, Эразмус!
Он смотрит на меня, выдерживая паузу, чуть дольше, чем хотелось. В его глазах я вижу нечто похожее на любовь. Или боль. Впрочем, это по большому счету одно и то же. Сейчас я это уже знаю.
— За нас, Трикс!
Лист подорожника на его глазу выглядит потешно. Я делаю глоток вина и смело целую моего колдуна. Теперь он не отстраняется, как тогда в реке, а отвечает. Перед моими глазами кружатся волшебные светлячки, маленькие искры счастья. Кожей я чувствую, как над нами светлеет небо, наливаясь светом будущего дня.
— Ты останешься? Ну… когда все закончится? — с надеждой шепчу я. И жду ответа, в голове ревет кровь, несется по сосудам как сумасшедшая. Впервые я думаю, что если его не получу, то умру прямо здесь. Возьму и умру, а ведь ни один барон не может похвастаться, что довел принцессу Мусорной Долины до такого состояния. Когда мне кажется, что вот-вот и я лопну, он отвечает. Говорит именно то, чего я боялась.
— Не знаю, Трикс. Я вообще ничего не знаю сейчас, — милый Эразмус серьезен и мрачен, — это все. Все… Очень необычно. Так не бывает. Я никогда не думал, что это может случиться. Это парадокс, Трикс!
Парадокс! Заклинание тяжким камнем падает мне в душу. Так вот для чего оно предназначено! Для огромной тоски. И это больнее чем что-либо на Старой Земле. Больнее удара дубинкой с шипами. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю.
— Не отвечай сразу. Подумай, — с трудом произношу я. Дурацкое признание собственного поражения, нелепые оправдания проигравшего. Чтобы вести себя как дура, достаточно кого-нибудь полюбить. Как только в твое сердце начинает биться в унисон с чьим-то, ты становишься слабым.
— Ты не понимаешь всего, Трикс, — грустно говорит он и тянется ко мне губами. Я не отстраняюсь, но и не иду навстречу. Просто принимаю извинения. Порхающие в серой мути светлые точки померкли, но еще светят, пробиваясь сквозь мрак. — Мне сейчас трудно все тебе объяснить. Давай поговорим, когда все это закончится. Ты все поймешь.
— Элис? — задаю вопрос я. Искренне надеясь, что эта ведьма прямо сейчас сломает свою кривую ногу, где-нибудь там, далеко-далеко.