— Система требует перезагрузки. Не могу обойти защиту.
— Это как? — я чувствую, что где-то здесь зарыта собака. Именно то, что пытается не сказать мне милый Эразмус, скрыв важные детали.
— Это значит, подключить транзакционный ключ и полностью перепрошить систему, — он отводит глаза в сторону, старательно пытаясь утаить за колдунскими терминами истину. У меня начинает болеть голова, уж не знаю отчего: от его неправды или от вина.
— Так ты не можешь ее починить, чувачок? — влезает нетерпеливый дракон, — мы не прихватили какую-то требуху, которую ты позабыл включить в перечень? Если придется опять топать к твоему вонючему Понга, я за себя не отвечаю. Мне хватило того, что я чуть не потерял Трикси, просекаешь?
Остановив разошедшегося чешуйчатого жестом, я нежно глажу Эразмуса по щеке. Милый, милый колдун. Только не отводи взгляд! Защищаясь от меня, он прикрывает глаза. Но потом собирается силами.
— Биологический транзакционный ключ, пересылается ко всем трансмашинам Корпорации на случай аварийных ситуаций, если понадобится экстренная перепрошивка системы. Обычно он действует автономно, как только Машина выходит из строя.
— И что? — прерывает его Ва, — ты мне напоминаешь одних жуликов в белых тряпках. Помнишь, Трикси, тех блаженных? Их выбросило из окна пару лет назад. Они бродили по Долине целую неделю, и всем втирали, что кроликов, кур, да и любое живое существо — есть нельзя, от этого рождаются плохие мысли. Надо есть траву и водоросли. Хорошо, что дермоны этого не знали и быстро всех разуплотнили. Ты тоже несешь чепуху, которую тут никто не знает.
— Биологический транзакционный ключ — Беатрикс, — тихо говорит мой Эразмус. Несмотря на то, что его еле слышно, в моей голове грохочет. Взрывается! Громыхает, я почти глохну, так, что даже не слышу ток крови, лишь ощущаю ее толчки в висках.
Беатрикс. То есть я. Что-то там для Штуковины. Иди ко мне, принцесса Беатрикс! Кажется, я схожу с ума. Все это время я была просто частью Штуковины. Ничем больше. Ни принцессой, ни подружкой Ва, ни любимой Эразмуса.
— Чтооо? — мой дракон бесконечно тянет последний звук, присвистывает, кукарекает, каркает, шипит. Еще секунда и он выпустит весь воздух из огромных легких и задохнется. Упадет тяжелой бронированной тушей на землю.
— Принцесса, — поясняет Фогель.
— Но я же человек?! — я занимаю последнюю линию обороны, держусь за соломинку здравого смысла, прячусь за тонкую стенку после которой хаос. Мой милый Эразмус смотрит на меня, в его глазах кипят слезы. Я задыхаюсь.
— Человек?! — я не замечаю, что кричу. Кричу прямо в серо-голубые глаза под женскими длинными ресницами.
Он дергается, будто я его ударила.
— Я же говорил, что этого не может быть. Это какая-то ошибка, сбой в системе. Ключи не могут мыслить как ты, действовать. Они в принципе ничем не отличаются от Машин, кроме автономности. Перепрошить систему в случае сбоя это их задача.
— Хорошо, а это? — вытянув записки Протопадишаха, я предъявляю их колдуну. — Это тогда что? Читай: Девчонку полюбому живой, иди ко мне, принцесса Беатрикс. Девчонку! Видишь? А мои книги? Разве эти твои ключи могут читать?
Он задумчиво смотрит на записки колченогого.
— Я не могу это прочесть, потому что это двоичный код, Трикс, — мягко говорит он, — этим же кодом заполнены страницы твоих книг. На таком языке общаются Машины.
— То есть, Протопадишах… — я пораженно замолкаю.
— Транзакционный ключ старой Машины. Что тут произошло, я не могу понять. Это парадокс. — Фогель заканчивает за меня.
— Да что такое этот твой парадокс? Что значит это заклинание?
— То, чего не может быть, но оно случается
До меня начинает доходить, что я и есть парадокс. Вот что он всегда имел в виду. То, что никогда не случится, то чего не может быть. Вот так, принцесса Беатрикс. Парадокс это ты.
— Допустим, — начиная сдаваться, говорю я, — мало ли что может быть. Как ты говоришь — парадокс. Так давай я по-быстрому перепрошью Штуковину. Как это делается?
В ответ он отрицательно машет головой.
— Не скажу, потому что я этого допустить не могу. При перепрошивке ключ деактивируется. Такая технология. Подождем, пока пройдет тестирование, а утром я еще раз попробую, — он улыбается мне, несмотря на слезы в глазах, — Трикс, все будет хорошо, я обещаю.
Не знаю, теперь, куда себя деть. Он сказал: что не может допустить, чтобы я погибла. Я прижимаюсь к Эразмусу, чувствую его тепло. Он меня целует. В губы, глаза, в шею. Я этого допустить не могу. После этого мне становится плевать, что я какой-то ключ. Что я не совсем то, кем была пару минут назад. Он не может этого допустить! Мой милый колдун. Влюбленный в парадокс.
Они уже давно спят у костра. Ва похрапывает, а Фогель время от времени кашляет. Сегодня он наработался и устал. Он ждет утра, которое уже не наступит, чтобы снова попытаться. Я смотрю на два темных силуэта вырываемых светом у тьмы. Два самых близких мне силуэта. Стоит полная тишина прерываемая треском дров. На моем запястье горят цифры. Красные цифры, ведущие обратный отсчет. Теперь я точно знаю, что это означает. Я знаю все. Все, что выплывает из моего самого темного уголка памяти.
Красные цифры безразлично мигают, сменяясь в медленном танце. Это означает время до того момента, когда чистая энергия прорвет магнитные поля. Выльется из пространства и зальет все вокруг как вышедшая из берегов река. Она сожжет Башню, Долину, Ва, Эразмуса, Старую Землю. Все, все. И до этого момента осталось двадцать минут. Тестирование прошло. И показало, что ничего у Фогеля не выйдет.
Эразмус и Ва. Я внимательно их рассматриваю, словно хочу взять с собой. Туда, где уже ничего не будет.
Ва вывалил язык и нежно каркает во сне. Видно ему снится Матушка. Он жалуется ей на солдат Протопадищаха, а она его утешает. Фогель лежит на спине, обратив лицо к далеким огонькам на небе и спокойно дышит. Милый Эразмус, милый Ва. Жаль, что так вышло, но я ничего не могу подулать.
С трудом подбирая слова, я пишу на доске «Долина дракона Ва» и кладу ее прямо в лапы своего дружка. А потом целую в бетонный нос. Прощай, обжора, ты подарил мне много веселых минут, совсем ничего не требуя взамен. Но теперь мне пора. Храни этот кусок дерева с единицами и нулями, как последний дар твоей обожаемой Трикси
Моему Эразмусу я дарю свой нож. Думаю, он сможет оценить красоту ножен, которые я украшала сама. Пусть вспоминает обо мне иногда, когда не будет целоваться со своей кривоногой ведьмой. Жаль, что ты не смог меня спасти. На моих глазах стоят слезы. Я глажу его по щеке на прощанье, поднимаюсь и иду к Штуковине.
Если хочешь жить круто,
Ты должен жить на крепкой, крепкой выпивке,
Крепкий, крепкий керосин!
Крепкий, крепкий керосин!
Больше никакого вина, принцесса Беатрикс. Я подпеваю:
Крепкий, крепкий керосиииииин!
Вот я уже сижу у молчащей Штуковины и смотрю на небо в поисках мыслей. Ничего не приходит на ум. Совсем ничего. Я смотрю на запястье, а потом решительно прижимаю свои браслеты к теплому бо…
иММ (августовский блиц)
дата публикации:11.08.2022
Ровер» темно-синий, (или он вишневый?..),
синие подошвы (упс, эт не оттудь).
Что осталось? Город.
Спит последним звуком, и бежит слезами,
в «Силуэтах» муть..
Что осталось? Голод, и опухли губы, и уходишь в двери,
и Ланкома чудь..
Вскрикну грустной чайкой! Отравили чакру, виски и самбукой,
паленою чуть.
Брошусь я вслед взглядом — кимоно на пяльцах, кружева на пальцах,
тАнго и эфир.
Время стало ферзем, время стало танцем, Чио сан кружится,
в флере немоты.
Если бы не ройбуш, мятный мутный ройбуш, лунго-арабьятный —
ты б во мне был жив..
Описать словами, как, моргнув огнями, «Ровер» мой в кувете,
милый мой лежит?
Завтрак у Тиффани
дата публикации:16.08.2022
Идти было совсем близко. Олька звякнула ключами кольцом на указательном пальце хлопнула дверью и пошлепала вниз. Десять окрашенных коричневой краской ступенек, поворот, потом две, сиамскими близнецами лепившиеся к основному пролету, площадка между этажами, а потом еще десять вниз.
Утренний свет падал через открытую подъездную дверь. От вчерашнего дождя осталось пара луж, медленно умирающих на сухой земле. Еще немного и они тоже исчезнут. Впитаются в грязную почву, оставив темные пятна. На пороге умывался Кися Пися, презрительно оглядевший спустившуюся Ольку.
— Кис-кис, — позвала та. В ответ кот развернулся и мелькнув розовым колбасным пятном под хвостом исчез в кустах.
Первый этаж, темная дверь, затянутая старым дерматином. Хозяйкина. Сегодня надо было платить за квартиру. Те самые отложенные пятнадцать тысяч — удивительно мизерную по меркам Москвы цену. Пятнадцать тысяч — один шанс из миллиона. Вся Олькина жизнь состояла из шансов. И эти деньги, неизвестно по каким соображениям назначенные Аллой Матвеевной, были одним из них. Одной из ничтожно малых вероятностей, которые позволяли нерасторопной Ольке сводить концы с концами. Может быть, в этом и была заключена ее удача? Хотя Димочка, снимавший у старушки квартиру напротив, тоже платил пятнадцать. В этом было не разобраться.
При всей этой радости, единственным условием было вносить платеж строго в оговоренные сроки ни раньше, ни позже. Сама хозяйка — седая, сухощавая, большими серыми совсем не старыми глазами, тонким носом с горбинкой — мелкими штрихами, оставшимися от былой красоты, казалась ей странной. Ладно позже, но почему нельзя раньше? Спросить у Аллы Матвеевны Олька стеснялась.
Про ту ходили разные слухи. В основном передаваемые черными риэлтерами тихим шепотом друг другу. Дом, который в запутанной географии Замоскворечья числился номером сорок один в малом Строченовском проезде, был для них лакомым куском и проклятым местом одновременно.