Дед, ну ты че? Хватит уже. Сейчас будет все! Зайчики с белочками, Новый Год и Восьмое марта. Я тебе все устрою и спрессую в пять секунд. Ты, блин, такого больше не увидишь. Ты, Дед, сойдешь с ума от моего фестиваля. Тебе будут сниться пятилетние мальчики с мятыми заячьими ушками. Они будут топотать в твоем старческом мозгу. Выпрыгивать раз за разом из бумажных пеньков. Пугать тебя до усрачки. Вот, что с тобой произойдет, дорогой Дед Мороз! Будешь пугать своим воем пингвинов и звать маму. Есть же у тебя мама, Дед Мороз? Ну, есть же?
«Где же зайчик?» Все! Твой выход. Неудачный организм у человека, ой неудачный. Все эти сухожилия, кости, мышцы и сосуды. Как же все затекло. Заклинилось там чего-то. Поломалось. Вскакиваешь, весь такой радостный и веселый. Набираешь скорость и, с подкосившимися ногами бьешь дедушку своим пятилетним черепом. Куда бьешь? Да куда достал. Но сильно и неожиданно.
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» — поет твоя голова.
Держи Дед благодарность, только двумя руками держи. А то уронишь. Нет, не удержал. Аннигилировался за кулисы. Весь без остатка. Прямо в поломанные стулья, сложенные за сценой. А ты наблюдаешь этот полет, с каким-то болезненным удовлетворением.
«Пидарааааасы, блять!» — ноет раненый Дедушка, скрючившись на потрескивающей груде. Первое слово тебе знакомо, о значении второго ты догадываешься. Мир в очередной раз открывается тебе, восхищая своим сложным устройством.
— Здравствуй, дедушка! — желаешь ему ты и сообщаешь — Я, мальчик- зайчик Миша.
— А иди-ка ты, мальчик — зайчик Миша… — он ворошит гремящую мебель. И ничего не добавляет, баюкая руки между ног.
— Я прочту вам стих! — серьезно объявляешь ты молчащему собранию, не давая сбить себя с толку.
— Задвигай, Михон! — громко подбадривает Батя. Он смеется и будит дремавшего в углу папу Мити Ерофеева. Тот начинает вяло хлопать. Ошеломленные твоим явлением родители подхватывают. И тут ты понимаешь, что в туалет перехотелось и начинаешь излагать.
Мудрые мысли рассказанные Святым А. Сквером его ученику (пособие для искателей правды)
дата публикации:18.11.2022
Ни для кого не секрет, что я являюсь лучшим учеником скромного и гениального Писателя, начальника отдела охраны морковки и прочих корнеплодов "Пятерочки" А.Сквера. Всю ту мудрость, которую он мне передал в наших беседах, все его глубочайшие размышления, были мною трепетно записаны и, надеюсь, при участии нашего великолепного издательства, когда-нибудь будут изданы для широкой публики миллионными тиражами.
Ниже публикую один из наших диалогов состоявшихся снулым ноябрьским вечером за столиком кафе "Сайгон", диалог который я записал на бумажных салфетках.
Размышления о Добре и месте Писателя в нем (2011 год):
— Не кукарекай!
— Я не кукарекаю, Учитель.
— Кукарекаешь, кукарекаешь, я, что не вижу? А видя, ржу. Видя, понимаешь? И видя и чуя. Да ладно, Джанни Моранди с тобой. О чем ты спрашивал?
— Про Буратино, Учитель, ты обещал рассказать.
— Буратино, хм..? Буратино это серьезно. Это бумага! Бумага это тебе не Джанни Моранди, она добро, понимаешь? Неся добро, беря добро, дая добро. Такой вот колизей. Ты Гримм читал?
— Читал, Учитель.
— А как Гримм наоборот будет? В глаза смотри! И хуй из ноздрей вынь. Атставить, говорю. Мысль у меня сейчас пришла. «Смотря в глаза, выня хуй из ноздрей», подожди, сейчас запишу, и расскажу тебе, как будет Гримм наоборот.
— Так как будет Гримм наоборот?
— Как, Учитель?
— Мриг! Мриг! Всосал, как все таинственно? А кто во всем виноват? Во всем виноваты жиды! Это заговор, я тебе почку удалю, если не это. Они везде! Бегают и кидают. Кидают и бегают. Вот кидя того же Буратино, через лопату, побежали и за сольди родину продавать. В Америку продавать. Там они тоже все сидят. И бегают и кидают. Папу Карлу кидя, тоже побежали продавать, а там пацанов положили. С этим надо бороца, не то Джанни Моранди всему. Там в Буратине если почитать много чего есть. Черепаху эту сионистскую со звездой на панцире… Покрываясь бурой тиной, чуешь? Армию разогнали, всех ребят наших, покрывая бурой тиной. И тишина! Пейсы надули свои. Деньги все украдя, в свою Америку. Жалкие червяки и беспозвоночные. Везде их полно. Ты почитай и, почитая, все там поймешь. Что добро, а что не добро. Мир бореца со всем этим. Все думают и боряца. И мы с тобой борцы, усек?
— Усек, Учитель.
— Вафлю свою не жуй, емана. Усек он. Усекя падать нужно перед добром и жать пятнадцать раз сразу. Потому что бумага — добро, от которого не скрыца. Ты Бригаду смотрел?
— Не смотрел, Учитель.
— Мудак ты, и мудаком помрешь, если не посмотришь. Там столько всякого. Драматургия там, чище Буратины. Намеки тонкие. Там момент есть, Космос сидит в бэхе и книжку читает. Бумагу эту, а бумага эта — Буратино! А бэха черная, понял?
— Понял, Учитель.
— Что ты понял?
— Бэха черная.
— Баран, блядь. Читай по губам — сидя в машине и читает книгу! В смысле, читает, добро о добре, в этом смысле. И много там еще чего. Философия! Вот взять, к примеру, барыгу этого, Барабаса. Барабас, не знакома фамилия? Подсказываю, окопались везде, которые, в этом смысле.
— Жиды, Учитель?
— Всосал, значит. И ищут они ключик от волшебной дверцы, а за ней скрыто счастье Родины! Интригу понял? Не? Счастье это жиды хотят отобрать у нас с тобой. И отберя, украсть в свою Америку навсегда. В НАТО свое украсть, Джанни Моранди! Чтобы ни у кого больше добра не было. И оскорбля этим всех наших. Меня оскорбля, тебя оскорбля, друзей моих оскорбля. А это уже шесть человек! Шесть, понял? Шесть замечательных оскорбленных мужчин. Военных!
— А кто его находит, ключик, Учитель?
— Добро его находит. Там та же Бригада, только в драматургии. Артемон, всосал? Не?
— Нет, Учитель.
— Наоборот будет Нометра, понял? Нометра! Все на самом деле просто. Жиды хотя отобрать ключик обосрались все за одного. А добро победило, по смыслу, понятно? Добро не обосралось, а обосрались те, везде которые. Которые не отобрали ключик. А не отобрали ключик Дуремар и Барабас. Там разговор короткий с ними, или говори по-взрослому или иди тявкать на улицу пейсами вертолеты сбивать. Жесткая эта книга, реальная, блядь! Драматургия, Джанни Моранди! Про жизнь, написанная, про времена эти. Борьба такая, добра со злом. А в итоге что?
— Что, Учитель?
— Ну, что в итоге?
— Жиды, Учитель?
— Дважды баран ты. Какие жиды, блядь? Они уже в Америках не украдя ничего.
— Тогда — может быть, бумага, Учитель?
— Опять кукарекаешь, боец? А нахуя, кукарекаешь? Бумага не каждому дается, бумага- только писателям, ага? Побегаешь еще, ничего не пиша. Тогда поймешь.
— Так что в итоге, Учитель, что? ЧТО?
— А в итоге — быть добру, ребяты, всосал?! Быть Добру! И никак иначе не будет!
Сказка про Смерть (одобренная великим Автором «Бороды брата» А.Сквером)
дата публикации:21.11.2022
— Солдаты! Вы пришли в эти края, чтобы вырвать их из варварства, нести цивилизацию на восток. И спасти эту прекрасную часть света от ярма Англии! Мы собираемся вести бой. Думайте! Думайте, что эти памятники с высоты сорока веков смотрят на вас!
— Маленький он какой-то, этот корсиканец, — тоскливо заявляет Дюбрейе, будто это имеет какое-то значение. Маленький. Большой. Пикардия дает нам прекрасных лавочников и карманников. Рачительных толстых хитрованов. Жаку — из таких. Великолепный образчик, находящийся в постоянной готовности продать тебе что-нибудь. Или украсть.
Мы с ним стоим в первом ряду Нельского полка и слушаем корсиканца. Нельский полк! Зеленые отвороты у черных мундиров. И презрительный жест, стоивший многим записным комедиантам зубов и свернутых набок носов. Правая рука на сгибе левой. Нельская башня и плывущие мимо трупы.
— Ряды ровнять! Ряды ровнять! Или вы все хотите умереть от поноса в старости? — сержанты, обычные сержанты. Что у нас, что у неприятеля, проступающего в пыли у пирамид. Ведь есть же у них сержанты? Об этом я не успеваю подумать, потому что лихие всадники уже летят к нам во весь опор.
— Хочешь умереть от поноса? — завтрак сержанта унавоживает знойный воздух запахом чеснока и еще чего-то тошнотворного.
— Хочешь? — повторяет он.
— Нет, сержант! — бодро отвечаю ему и отрываю зубами бумажный узел заряда, потому что по рядам уже несется: «Заряжай!». Он суетливо убегает вдоль строя, а я плюю ему в след жеваной бумагой: побегай еще тут. Глупая бравада, глупая. Стоящая некоторым в пару зубов в иное время. Но не сейчас. Сейчас на нас несутся мамелюки. Визжащая, поблескивающая сталью и яркими одеждами, масса. А справа, у Дезе, они уже прорвали ряды и, возвышаясь над кипящей массой пехоты, рубят наотмашь.
— Дерьмище! — громко объявляет Дюбрейе и оно начинается. Жаку — глашатай неприятностей, и если что говорит, то мы в это непременное вляпываемся. Чего только стоит тот случай с часами нашего капитана. Старик орал как боров, которого холостят.
Военная тюрьма далеко не сахар. Хотя никто не ответит: что лучше. Стоять в первом ряду Нельского полка у пирамид или долбить камень у дороги. Никто. И я молюсь святому Антуану, потому что у меня нет никакого желания умирать. Надеюсь, что чертов святой меня не обманет.
Мы даем залп по нестройной конной лаве и приседаем, давая выстрелить шеренге, что стоит за нами. Искры вспархивают в желтый воздух, и конница врывается в наши ряды. Отступаю в сторону и бью байонетом вдогонку пронесшегося конного. Он тонко визжит на одной ноте, потому что я попал ему в поясницу. А Жаку отбив, нацеленную в голову саблю, колет лошадь противника, достать штыком до всадника ему не позволяет рост.
— Дермище! — как заведенный орет он и лупит упавшего мамелюка прикладом. Лупит и лупит, пока тот не перестает шевелиться.
— Дермище! — повторяет достойный сын Пикардии и смотрит мне в глаза. В его взгляде больше дикого, оставшегося человеку от тех мелких хищников, что, в