Она куснула мороженное и вытянула ноги, заложив одну за другую, любой ситуацией можно наслаждаться. В самом деле: ничего не могло длиться вечно, ни горе, ни радость. Все когда-нибудь должно закончиться. Даже если ты потомственный неудачник и не разгибаешься в нищете всю свою жизнь, даже если ты он. В любое мгновение все может поменяться. Вот только когда — неизвестно. Нужно уметь ждать.
Проглотив мороженное, она покопалась в сумочке, вспомнив про шелест денег. Ведь кто-то настойчиво писал ей, пока она выбирала купальники.
«Все в силе, персик?»
Теперь будет писать каждый день. У Вагита всегда так. Он сойдет с ума, если она не поедет, и дело вовсе не в большой любви. Дело в билетах. В четырнадцати сраных тысячах рублей, которые тот потеряет. Интересно что он наплел жене? Наверное сказал: поеду договариваться о поставках. Или ничего не сказал, своей грузной, тяжко вздыхающей женщине.
Хотя нет, скорей всего что-то солгал, она вообразила их разговор, густой низкий голос с комичным акцентом.
— Куда ты собираешься?
— Надо ехать, Манана. Деньги сами собой не появятся, — и тяжело сопит, словно удерживает на плечах все печали мира. Волосатый атлант с тремя фруктовыми палатками. Каждый раз отсчитывающий Олькин гонорар с видом мученика, отрывающего от себя самое дорогое — свою веру. Обжигающийся на ее беззаботной манере скомкать деньги и сунуть в сумочку. Как будто если их смять они потеряют собственную ценность, пропадут, испарятся к черту, превратятся в фантики от конфет. Эта ее безалаберность причиняла ему почти физическую боль. Чтобы как-то облегчить его страдания, Олька обычно целовала его в лысину на прощание. Бонусом, совершенно бесплатно.
Деньги сами собой не появятся. Ага, конечно.
«Все в силе, персик?»
Дурацким персиком была она, Олька раздумывала что ответить. Двадцать тысяч сегодня и пятьдесят за отдых. Потное волосатое тело и лысина. Последняя возможность Вагита заняться любовью с молодой девушкой. Показать всем голодным, раздевающим ее взглядами мужчинам, что она только его. Рыжая соблазнительная девочка с глазами кошки. Хоть и на время. На строго определенное оплаченное время.
Все в силе, персик? Что ему ответить? Она рассматривала педикюр, шевелила пальцами ног — идеальный кроваво красный лак, курортное исполнение. На одной чаше весов — две недели у моря с пыхтящим Вагитом и пятьдесят тысяч, на другой — шанс. Который, возможно, случится вот-вот. В следующее мгновение. Что-то ее беспокоило, как кошку перед грозой. Что-то неуловимое, чего она не могла до конца понять. Да хрен с ним, ответит позже.
Сейчас ее волновали насущные проблемы. Надо набрать Кристине, пусть привезет что-нибудь из своей обуви. Хотя у той был тридцать девятый. Она в них утонула бы, как ребенок в маминых туфлях. Вторым вариантом было хромать босиком, чего совсем не хотелось. Совсем-совсем. Олька нахмурилась. И принялась набирать сообщение.
«Крис, привет. Застряла в Зарядье. Сломалс…»
— Вот!
Олька вздрогнула, как у него получалось подобраться незаметно? Словно сгущался из воздуха в одно мгновение. Он держал в руках пару розовых вязанных кроссовок с яркими красными шнурками.
— Слушай, тридцать шестой еще надо поискать. Слишком маленький, — он ей подмигнул и ухмыльнулся. Видно было, как алкоголь накрывал его все больше. Лицо вспотело, а глаза блестели. У Ольки даже мелькнула раздраженная мысль: «Вот прилип, блядь», но вслух она ее не высказала.
— А у меня денег нет, — ответила она, предполагая, что будет дальше. Сейчас он начнет клеиться, занесет какую-нибудь пошлость, вроде — отдашь натурой. И получит спреем в лицо. А потом уедет в обезьянник на пару суток, а может и дольше, как повезет. Что взять с пьяного? Нащупав в сумочке перцовый баллончик, она на всякий случай уточнила:
— С собой нет.
На удивление он просто махнул рукой, поставил обувь перед ней и присел рядом.
— Отдашь, когда появятся.
— Странный вы какой-то. Подходите к незнакомой девушке, покупаете обувь просто так, — она посмотрела в его глаза. Жесткие, несмотря на опьянение. Без той обычной алкогольной дымки, фокусировавшиеся в один момент. Странно смотревшиеся на спокойном лице. Взгляд, словно выстрел, точно разговаривая с ней, он параллельно просчитывал варианты, строил планы, что-то прикидывал. Хотя возможно он просто думал о своем.
— Можно на ты, — он улыбнулся и уловив ее мысли отрицательно помахал руками, — Ааа! Понимаю. Все не так, как ты думаешь. У меня сегодня хорошая сделка прошла, немного отметили с партнерами. Пару бокалов пива. Просто хочу сделать доброе дело. Ведь никто не запрещает делать добрые дела?
В пару бокалов пива Олька не верила, а все остальное ей неожиданно показалось правдой. Очень странной — но правдой. Все-таки, кто он такой? Может это и был ее шанс, который она так долго ждала? И кроссовки он купил красивые, прямо такие, какие ей понравились.
— Нет, конечно, — согласилась она.
— Глеб, — сказал он.
— Олька, — представилась она, рассматривая обувь
— Рыжая Олька, — определил он и откинулся на спинку лавочки, заложив локти на спинку. — Там еще носочки, без них неудобно надевать.
Тут она впервые ему улыбнулась, все продумал. Решил проблемы разом. Покопавшись в обуви, она вынула пакет со следками.
— Так, все-таки, доброе дело? — спросила она, надевая носки.
— Ну, да, — безмятежно откликнулся Глеб по-прежнему безо всякого интереса смотря на нее. Олька даже скосила глаза — грудь была на месте, хорошая такая высокая грудь третьего размера. Чуть тяжеловатая для ее фигуры, но это делало ее еще привлекательней.
— Странно.
— Ничего странного, добрые дела совершают даже последние мерзавцы, — сказал он и вытянул ноги устраиваясь удобнее. — Хотя они так не считают.
— Что не считают?
— Себя мерзавцами. Знаешь, главное отличие мерзавцев от… — он замялся, пощелкал пальцами, но так и не смог подобрать определение. Олька ему помогла.
— От других?
— Да, от других. Главное их отличие, что они никогда не признаются, что являются мерзавцами. Ни один. Плетут что-то, типа они… эти вот… другие. Оправдываются за себя. Мерзавцы всегда врут, но с ними приходится иметь дела.
— А ты? — глупо спросила Олька тут же сообразив, что ляпнула лишнее.
— Я? — он искренне расхохотался и прищурил глаза. — Смотря с какой стороны посмотреть. Никогда об этом не задумывался. Но доброе дело же сделал?
— Сделал, — согласилась она завозившись с шнуровкой. Размер был ее, хотя розовый цвет не подходил к черной юбке с белой блузкой. Ну и фиг с ним. Кроссовки ей понравились. Прямо очень. Красные шнурки, она прищурилась от удовольствия. Красивые вещи Ольку радовали всегда.
— А ты где работаешь, Олька?
Она немного помедлила, раздумывая — что ему сказать? В голове проносились тысячи вариантов, естественно ни один из них не был правдой. Ей не хотелось быть пойманной на лжи, пусть даже и такой пустяковой. Та и не определившись с самой удобной ролью она ответила расплывчато.
— Да, так, в офисе. Куда пошлют.
— Прекрасное занятие, — одобрил он и мечтательно проговорил за ней, — куда пошлют. Самый важный человек, получается.
— Ага, — сказала она, вздохнула и посмотрела на противоположный берег Москвы-реки. Солнце уже готовилось к вечеру, медленно оседая за дома. Дрожало над горизонтом, всем своим видом показывая, как устало за день.
— Удобно? — спросил Глеб и кивнул на кроссовки, — а то я наспех выбирал, не было времени особо, взял те, что подошли по размеру.
— Не то слово, спасибо! — ответила Олька, думая, что нифига не наспех, раз подумал о следках. И вообще он странный. Совсем странный. Как себя с ним вести было загадкой. Ей стало неудобно.
— Пожалуйста, — он помолчал, а потом неожиданно произнес, — Ладно, мне пора.
— А деньги? Как тебе их вернуть?
— Давай свой номер, созвонимся, как тебе будет удобно.
— Ой, а я телефон посеяла сегодня. Новый еще не купила, — соврала Олька и отрепетированным много раз движением откинула рыжую прядь со лба. Такой прием обычно срабатывал, она это знала. Еще можно было поморгать глазами, как бы в замешательстве. Изобразить дурочку. Он повернул к ней голову и опять полоснул глазами, выражение на его лице не изменилось. Молча полез во внутренний карман пиджака помедлил, но потом почему-то вынул руку и запустил в боковой. Достал сигаретную пачку и оторвал клапан.
— Есть чем писать?
Ручка у Ольки была, он старательно вывел десять цифр и приписал: «Глеб»
— Позвонишь, когда сможешь?
— Конечно, — соврала она еще раз. Как его определить? Нищета на мнении, мелкий надуватель щек или шанс? Который должен все поменять в ее жизни, сломать все что у нее было, а взамен подарить счастье. Ничего было не понять. Глеб поднялся ему пора было уходить.
— А который час? — с надеждой спросила Олька.
— Блин, часов нет, — немного растеряно признался он, — Не ношу, мешают. Около пяти, наверное. А! Подожди.
Он вынул телефон.
— Шестнадцать сорок семь.
Шестнадцать сорок семь, еще десять минут и ей тоже было пора. И часов у него не было, она смотрела как он шел к выходу. Смотрела пока он не исчез за зеленью, облитой тенями. Она посидела еще десять минут, рассеяно разглядывая прогуливающихся людей. Всех вперемешку: мамаш с колясками, командировочных, безошибочно определяющихся по раздутым планшеткам с вещами и документами, клерков, только выскочивших из офисов, спешащих, будто заводные игрушки, завод которых еще не иссяк. Смотрела на мосты, на реку, на город, по-прежнему топтавшийся за границами парка. Бессмысленную суету, в которой не было абсолютно ничего ценного для нее.
Стальные яйца мамы Ангелопулос
дата публикации:14.02.2023
Черт, ну как же воняло на лестнице! Гнилью, табаком и подмышками. Беспросветной дрянью. Кроме того, она была деревянной — реликтом, что до сих пор прячутся на окраинах. Ими еще восторгаются наивные любители уютной колониальной старины. Ручная работа с темными от грязи перилами. И эта ручная работа кряхтела под нами, словно срок ее н