ом костюме, чтобы не изнасиловали свои. А потом — МХАТ, Станиславский!.. А потом — Ефремов, Доронина… Она снова оказалась в трубе, беспризорницей.
Как страдала без работы Анастасия Павловна!.. Вы пишете, что так, как Георгиевская, не умирала ни одна крепостная актриса. Но я бы добавила, что так и не жили крепостные актёры. У них были меценаты, их искусство ценили. А что имеет наш актёр? Кому нужен театр, якобы «несущий радость народу», если часть этого народа давят ногами в театре. Поэтому и нет света в наших театрах.
Я всегда боялась, что Георгиевская умрет в одиночестве, но что она умрет так, не могла представить.
Спасибо за добрые слова о старом МХАТе, о Яншине, Андровской и др. Мы преклонялись перед ними за необычайно светлый талант, за ту радость, которую они несли людям. Мне этот свет был виден и в годы войны, и после. И всю жизнь я помню их голоса и лица.
И счастлива, что знала Георгиевскую».
Закончим письмом актрисы, которую уже цитировали:
«Привилегию получили те, кто, наступив на горло своей совести, закрыв глаза на беззакония и несправедливости и щедро одариваемые с барского стола, а вернее, из кармана госдотации, безропотно поплелись за своей «хозяйкой», так величают в театре директора — художественного руководителя. Я не осуждаю этих людей, они выбрали свой путь, Бог им судья. Жизненный опыт подсказал им выбор. Хотелось бы, наверное, и им, чтобы на свете торжествовала справедливость, но у них жизнь одна, и некогда, да и ни к чему стремиться к благоденствию ближнего, тем более что грядет договорная система, при которой никто не будет защищен от произвола назначенных министерством лидеров.
Сегодня страх за свое материальное будущее заставляет их защищать и оправдывать выбранные позиции. Но невольно задумываешься об этом жернове, порожденном разделением театра, перемоловшем уже не один десяток человеческих жизней и судеб. Чего ради и для чего? Породил ли за 3 года этот «эксперимент» хоть один шедевр в двух разобщенных МХАТах? Да и не слишком ли высока цена за ожидание шедевра?
А может быть, действительно мы не правы, и надо замолчать? Ведь тогда, наверное, все успокоится, за покорность можно будет получить работу, за поддержку руководства — добавку к зарплате, и премию дадут, а там и следующее почетное звание? Заманчивые перспективы!
Но одно не дает покоя: «Куда девать совесть?»
Актриса МХАТа СССР им. Горького, заслуженная артистка РСФСР
Любовь СТРИЖЕНОВА».
Разговор о совести, милосердии, нравственности затянулся. Дотошному читателю все же важно знать: правда ли все то, что было опубликовано в очерке «Последняя», или, как утверждает Т. Доронина, — «ложь» и «клевета».
Мы говорим — правда. И готовы в любое время держать ответ перед судом.
1990 г.
Вспоминая Нину Александрову
Вспоминать журналиста публично, на всю страну, не принято. Другое дело партийные и советские деятели, военачальники, министры, писатели, ученые, оперные певцы, композиторы, режиссеры, актёры, цирковые клоуны — в этой бесконечной череде журналисту места нет, даже последнего.
Партийная и прочая прислуга, в лучшем случае литературная Золушка.
В подобном окружении вроде бы и некому больше, кроме нас, помнить свою родословную.
Я хочу вспомнить известинцев, которые журналистский промысел подняли до уровня искусства.
Анатолий Аграновский, Евгений Кригер, Татьяна Тэсс, Нина Александрова, Борис Галич. Совершенно разные, несхожие ни письмом, ни характерами. Могучее независимое мышление Аграновского. Давайте думать, как бы призывал он. А рядом — давайте чувствовать: Нина Александрова со своей реальностью — житейской, бытовой. С ними вместе совершенно далекая от всяких реальностей Татьяна Николаевна Тэсс — неосязаемые герои, вымысел, успокоительное, розовое чтение. К подобному писанию можно относиться как угодно, но факт — журналистка получала немыслимое количество писем.
Авторитет имени. И — магия имени. После публикаций Аграновского самые высокие инстанции принимали важнейшие решения. Автор же безадресных публикаций, отправляя на места тысячи жалоб, сопровождала их письмами на личном типографском бланке — «Татьяна Тэсс», и на секретарей обкомов партий это действовало завораживающе.
Оставаясь журналистами, все были приписаны к писательскому цеху, члены Союза писателей СССР. Все — люди чрезвычайной интеллигентности и порядочности. Теперь мне кажется, это было последнее поколение интеллигентов.
Не знаю, почему я назвал их в таком именно порядке. Можно в противоположном — Борис Галич, Нина Александрова, Татьяна Тэсс, Евгений Кригер, Анатолий Аграновский. В такой прискорбной последовательности они уходили от нас.
Нина Александровна Александрова — погибла.
«Известия» сообщили: «трагически, вдруг», «смерть на боевом посту».
В ту пору запрещалось извещать об авиационных катастрофах. Замолчали и гибель самолета Ан-10 «Москва—Харьков», не долетевшего до пункта назначения 12 километров.
О катастрофе узнали только потому, что погиб знаменитый эстрадный пародист Виктор Чистяков.
О гибели знаменитой журналистки Нины Александровой узнали лишь немногие коллеги.
О гибели незнаменитых детей, летевших праздновать юбилей Всесоюзной пионерской организации, не узнал вообще никто, за исключением родных.
Сколько ей было лет? Считайте, это случилось в 1972-м. Сейчас, 19 ноября, ей исполнилось бы семьдесят пять.
По прямому назначению — в газету пошла работать с 14 лет. Первая должность — ученица в московской «Рабочей газете». Одновременно училась в вечернем газетном техникуме. Журнал «Пионер», снова — работа и учеба, теперь уже на вечернем отделении Литературного института.
Нина — итальянский мальчик: маленького росточка, большеглазая, с пышной прической.
Из дневниковых записей: «Время было сурово к «Пионеру» — в годы Отечественной войны, не успев осуществить свои большие замыслы, погибли многие талантливые писатели и журналисты. Погиб Аркадий Гайдар, погибли сотрудники этой небольшой редакции — Николай Шамет, Илья Рыжков. В танковой атаке был убит главный редактор «Пионера» Б. А. Ивантер».
Итальянский мальчик уходит вслед за мужчинами, добровольцем. Волховский фронт, Первый Белорусский. Несмотря на тяжелое осколочное ранение, Нина дошла до Берлина. Два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны, девять медалей, в том числе «За отвагу».
Из тех же записей — о погибшем главком редакторе «Пионера»: «В школе детской журналистики, которую он создал, боевым принципом было: видеть все своими глазами».
Ее тянуло работать, как она говорила, «в самой запретной зоне», то есть писать о человеческих отношениях. По существу, о добре и зле: русская вечная тема. На этом пути легко сбиться на дамские кружева — сентиментальность, умиление или благочестивый гнев. Журналисту нельзя восхищаться или горевать, иначе ничего не останется самому читателю, она знала это прекрасно («на ноте восторга, увы, труднее всего вызвать восторг»), выписывала психологически точно ситуацию, портреты, оставляя читателя в раздумьях один на один.
В 1954 году опубликован был очерк «Чужие дети» — история девушки, вышедшей замуж за вдовца с двумя детьми. Узнав об измене мужа, не ушла, осталась из-за детей, которых полюбила. Внутренняя драма, невидимые миру слезы. Художника оценил художник, Нину Александрову разыскал Тенгиз Абуладзе (теперь, после «Покаяния», его узнал весь мир, а тогда он только начинал карьеру кинорежиссера), и они в соавторстве работали над фильмом.
Сейчас журналистика стала другая — кавалерийская, имею в виду — боевая, оперативная, в основе — горячий факт, сенсация. Раньше были — социализм, идеалы; теперь — капитализм, коммерция. Рабство от идеологии сменилось рабством от денег. Как бы она чувствовала себя сегодня?
Я беру ее старые очерки, накладываю на сегодняшний день — один к одному. Сюжет. В бурю моторист спас в море целую семью: отбуксировал тонувшую лодку к берегу. Для спасенных он в доли секунды успел стать родным. Но, сойдя на берег, спаситель потребовал мзду, магарыч. «Трояк? Маловато. Семью вам спас». Для сегодняшнего дня: деньги деньгами, но можно ли прожить без стыда?
Или. В женском отделении больницы дежурная няня защищала от больных служебный телефон в коридоре. А больных, как назло, тянуло к этому телефону — тоска по дому, волнение по близким. Очерк назывался «Мелкий конфликт». И в самом деле, мельче некуда. Но вот строки о Комендантше, так прозвали дежурную няню больные: «Вначале она защищала от нас телефон без всякой собственной охоты, а лишь по одной службе. Но вскоре поняла свою власть — мы зависели от нее. А у маленькой власти, как бы она ни была мала, всегда большие права, она ближе всех к человеку, может ущемить его и досадить ему в самом обыкновенном случае». Вот о чем речь — о Власти, которая затягивает. Разве это не для сегодняшнего дня, когда Власть стала и средством, и целью, когда борьба за нее охватила все вокруг — от Москвы до окраин.
И всего-то места у нее было — больничный коридор, и все-то состояние — телефон. Сегодня, чтобы показать то, что творится в стране, ей было бы достаточно маленького пятачка где-нибудь возле редакции. Ну, например, на улице Чехова. Тут слева сразу — коммерческий магазин возник с бессовестными ценами, через несколько шагов еще один новый магазин — комиссионный. Напротив — дом с двумя подъездами, в одном — валютный магазин, в другом — какое-то странное полузакрытое СП с мальчиками в штатском у дверей. Сначала здесь вязали кофты, потом занялись какими-то более выгодными научными исследованиями! Если вернуться на прежнюю сторону улицы, тут, рядом,— бывший молочный магазин. Его закрыли. Говорят, на ремонт, но сведущие люди подсказывают: здесь будет то ли еще одно СП, то ли еще один коммерческий магазин, а пожилым людям, которых много в этом районе старой Москвы, ходить за продуктами будет некуда. Следом, за глухим забором, вырос роскошный дом-замок. Вокруг — охрана. Дом — для работников КГБ. Правда ли? Какого же уровня чекисты селятся сюда, если к моменту сдачи дома заасфальтировали всю улицу Чехова. А в Настасьинский переулок, очень похожий на испытательный полигон для автотранспорта, строительно-дорожная техника не свернула, он, хоть и рядом, тут же, но к роскошному дому не примыкает.