«Выполнение этой задачи было возложено на группу бойцов, которую возглавил лейтенант А.П. Берест».
И что же?
В 1965-м, на параде Победы в Москве, первом после 1945 года, Знамя Победы торжественно нес… Самсонов.
А рабочий-пескоструйщик Берест в эти годы в Ростове по праздникам возглавлял цеховую колонну «Ростсельмаша».
В том самом 1965-м в Ростов приехали немцы — взять интервью у Берёста. Власти воспротивились встрече. Интервью все же было взято — поздним вечером в здании КГБ.
Дослуживал Алексей Берест в Севастополе. Моряки — сухопутных офицеров не жалуют. Но Берёста приняли и полюбили. Сначала вырыли для лейтенанта с женой землянку, потом взяли доски из-под ящиков для артиллерийских снарядов и сколотили домик.
Сороковые годы заканчивались — «сороковые-роковые». Берест возвращался на родину жены, поближе к Ростову — «на гражданку». Моряки проводили его до Симферополя, до вокзала.
Цуканов Петр Семенович, село Покровское, райцентр Неклиновского района, бывший старшина милиции:
— У нас сосед умер, Берёсты в эту хатку и поселились — четверо. Пол земляной, стены саманные, крыша камышовая. Оконца — у земли. Приехали — чемоданчик и узел с бельём. Ну я мог выписывать в колхозе картофель, капусту, делились с ними. Его назначили зав. райотделом кинофикации. Он меня иногда пригласит в кинобудку — выпьем, сидим, он рассказывал, что рейхстаг брал, вроде даже и знамя водружал. А я и сам до Балатона дошел.
Однажды из Ростова нагрянул ревизор. Тайно. В Синявке во время киносеанса выявил: народу в зале больше, чем проданных билетов. Заявился к Берёсту. «Вы что же, за моей спиной? — возмутился Берест. — Да я бы сам помог вам». Ревизор держался нагло, ответил резкостью. Берест приподнял его за грудки и вышвырнул за дверь. Сам же и явился к начальнику милиции: «Я сейчас ревизора выбросил». — «Ну выбросил и выбросил».
П. Цуканов:
— Я был начальником КПЗ. Входит следователь прокуратуры: «Вот вам — человек, а вот постановление на арест. Я глянул — сосед мой! «Алексей Прокопьич, что такое»» — «Да вот…». Обыскали его и в камеру.
Берёста подставили. Кассирша Пилипенко из Синявки еще до Берёста дважды проворовывалась, ее выручал помощник районного прокурора Тресков, с которым они вместе пьянствовали. Правда, с работы пришлось ее увольнять. Теперь пришел новый начальник киносети, и ее вновь восстановили. Итог: растрата — 5665 руб. Уголовное дело возбудили против Берёста, Пилипенко и бухгалтера Мартынова.
Самая красноречивая страница уголовного дела — «Протокол описи имущества» у Берёста. Под типографским заглавием: «Наименование и описание предметов» карандашом следователя помечено: «Нет ничего».
Нашли в доме — кровать прежнего хозяина хаты и столик со стульями, который одолжил Берёсту сосед Цуканов. Все!
Вот это — хапуга, вот это — злодей…
Свидетели — 17 человек подтвердили на суде непричастность Берёста к недостаче.
14 апреля 1953 года районный суд приговорил Берёста «за хищение» к десяти годам заключения. На основании амнистии от 27 марта 1953 года срок сократили вдвое.
П. Цуканов:
— Когда шло следствие, Алексея Прокопьича держали в Таганрогской тюрьме и на допросы возили сюда. Я его конвоировал с автоматом, и он все не мог привыкнуть: «Надо же, ты меня ведёшь…». И когда его отправляли уже в лагерь, я сопровождал его до вагонзака.
Отправили Алексея Прокофьевича в пермские лагеря, на лесоповал.
После возвращения они жили в поселке Фрунзе, в черте Ростова — хижина на две семьи. Работа пескоструйщика на «Ростсельмаше» — тяжелая, в маске. Квартиру построил горьковским, или, как тогда говорили, «кровавым» методом: после смены работал на стройке дома, отпахал сотни часов.
Ирина Алексеевна Берест, дочь:
— Квартира была ужасная. На первом этаже двухэтажного дома. Под квартирой была котельная — шум от моторов, а главное — угарный газ поднимался к нам… Как все могучие люди, отец был очень добр — до наивности. У них в бригаде появился новый слесарь — солдат из армии. Невеста беременная, а он не женится: «Жить негде». Отец поселил их, молодых, в нашей комнате, прописал. Парень, когда выпьет, — дурной был, а отец его жалел. Родилась у них девочка. Они у нас 4 года жили. Потом исчезли, а в нашу квартиру приезжает вдруг семья — из Свердловска. Оказывается, парень наш потихоньку обменял нашу комнату на квартиру в Свердловске. У нас стало четверо соседей. Но отец и с этой семьей подружился… В шестидесятых годах несколько раз приезжал к нам Неустроев: «Что ж ты в коммуналке живешь, в таких скотских условиях». Не то, чтобы с сожалением, а с каким-то чувством… самодовольства, что ли: «У тебя что же, даже телефона нет?». А как выпьют, Неустроев снимает свою Золотую Звезду и протягивает отцу: «Леша — на, она — твоя». Отец отвечает: «Ну хватит…». Отцу это было неприятно, больно. Он до конца жизни страдал. Когда по телевизору показывали военные праздники или парады, он его выключал…
Однажды жена все-таки уговорила его пойти в райисполком: «Дальше так жить нельзя». Он пошел. Вернулся: «Там, в приемной, две старушки сидят, плачут — в подвале живут. Люся, ну мы же с тобой не в подвале живем…».
Кто больше всего чувствует доброту? Животные и дети.
Алексей Прокофьевич держал дома ворону с перебитым крылом. Еще были овчарка Альфа и кот Боцман. Один раз жена замахнулась на него полотенцем, овчарка кинулась и перехватила руку. А кот провожал Алексея Прокофьевича на работу до автобусной остановки и возвращался домой.
Во дворе он вставал на четвереньки, дети залезали на его огромную спину, с полдесятка, больше, и он катал их.
…Однажды, накануне того, что случилось потом, ему приснилось, что он умирает. Не просто умирает, а погибает раненный в бою, он даже задыхался ночью.
Как легко люди превращаются в стадо. Что-то выбросили в магазине или подошел последний автобус — стадо.
3 ноября 1970 года Алексей Прокофьевич вёл внука, пятилетнего Алёшу, из детского сада. Было семь часов вечера, темно. На разъезде «Сельмаш» они переходили железнодорожные пути. Впереди шла женщина с девочкой. Подходила электричка, и огромная толпа людей кинулась к платформе. Безумное стадо. Кто-то толкнул девочку на рельсы. А по параллельному пути с яркими фарами мчался скорый поезд «Москва—Баку». Раздался многоголосый крик… Наверное, мало кто оглянулся, а те, кто увидел,— застыли.
Берест оттолкнул Алёшу и кинулся под поезд.
Девочку спас.
Удар был настолько сильный, что Берёста отбросило далеко на перрон. Он лежал, потом попытался сесть, позвал: «Алёша!». Это последнее, что он произнес.
Алёша плакал, кричал: «Дедушка!..», потом один, сам, нашел автобусную остановку и приехал домой!
Ирина Алексеевна:
— Мы сидим. Открывается дверь, Алёша: «Мама, а дедушку поезд переехал». Мы с мамой кинулись в больницу. Отец лежал на операционном столе абсолютно белый. На наших глазах вынесли громадный таз крови. Отец попытался поднять голову — в шоке. Мама, она же медик, сказала: «Отца больше нет».
Он умер в четыре утра. Валил снег. Он умер, а часы на руке громко тикали в тишине, отсчитывая чужое время.
Было ему 49 лет.
Патологоанатом сказал:
— Он бы еще сто лет прожил. Внутренние органы все здоровые.
Берест лежал в гробу со странной полуулыбкой, словно давал знак: он сделал то, что должен был сделать именно он, и никто больше.
Ирина Алексеевна:
— Накануне мама сказала отцу: «Ты мне почти никогда не дарил цветов». А он ответил: «На этот день рождения у тебя их будет много. У мамы день рождения 7 ноября, а накануне, 6-го, мы хоронили отца и все комнаты были завалены цветами…
Если бы он был Героем Советского Союза, его бы похоронили на центральном кладбище в Ростове. А так — отвезли в Александровку. Там, на окраине, и в ту-то пору уже почти не хоронили, а теперь, за четверть века, кладбище запущено, одичало.
Что могло быть обиднее, несправедливее в его жизни? Только одно: если бы он в войну погиб и не оставил после себя замечательных детей.
Я только недавно узнал: лейтенантов — от младшего до старшего — погибло 924 тысячи.
Ростов-на-Дону — Севастополь
1995 г.
Редакция благодарит за помощь в сборе материала Н. Мотренко, бывшего редактора районной газеты из г. Ахтырка Сумской обл., ростовчан — писателя А.Корольченко, подполковника в отставке Ю. Летникова, зав. Неклиновским райгосархивом В. Дроздову, писателя И. Бондаренко. Особая благодарность обладателю многих ценных свидетельств Ю. Калугину — историку, кинорежиссеру, только что закончившему работу над документальным фильмом «Судьба Алексея Берёста».
Мы за ценой не постояли
Штабные работники 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Г.К.Жукова оказались предусмотрительными. Здесь, в 3-й ударной армии, шедшей на Берлин, заранее изготовили сразу девять Знамен Победы — по количеству дивизий: какая первая прорвется к рейхстагу, та и водрузит.
Из воспоминаний Г.Н.Голикова, служившего в штабе 3-й ударной армии:
«Вызвал меня член Военного Совета армии генерал Литвинов.
— Вам, товарищ майор, поручается изготовить знамена. Срок — три дня. Ясно?
Никто не знал толком, каким должно быть Знамя Победы. Не было у нас ни добротного материала вроде бархата, ни инструмента, чтобы выполнить древки. Художник В.Бунтов, киномеханик А.Габов и я разделили обязанности — один красил материал, другой обшивал его, третий ножом вытачивал древки и красил их красными чернилами. Знамена, прямо скажу, выглядели слишком скромно. Хотелось увенчать древки металлическими наконечниками, но и их не было. Воспользовались колпачками, снятыми с гардин…».
Одному из этих кустарных знамен суждено было вознестись над рейхстагом, открывать послевоенный Парад Победы, стать историческим символом.