Разница невелика. Алексеев отправлял гранки фельетонов критикуемым начальникам, этот созванивается. Тот сделал из «Известий» Доску почета, этот просит писать духоподъемные очерки. Тот снимал материалы из номера силой, властью. Этот решил — втихомолку. За несколько минут до подписания газеты снимает материал, вносит правку. При этом не расписывается…
Противостояние на планерках переходит в затяжную войну. Секретариат принимает ответные меры: просит рабочих цеха извещать обо всех тайных операциях главного.
После кровавых событий в Литве я написал о телевизионной лжи Д. Бирюкова, о праздничных телешоу в эти дни. А главное — выразил искреннее соболезнование, чего не сделал президент.
Вечером, дома, — звонок. «Это Николай Иванович. Я снял из завтрашнего номера ваш материал». Объясняет причины — нелепые. Прошу: «Завтра утром, на планерке, при всех, повторите все это, я — отвечу». — «На планерке меня не будет». И чтобы окончательно добить: «Ведёт номер Голембиовский, он со мной согласен».
На всякий случай перезваниваю Голембиовскому. «Ложь! — говорит он. — Я — «за». А материал сняли, потому что Ефимов на тебя сослался, ты будто бы с ним, с Ефимовым, согласился».
На планерку Николай Иванович пришел. Перед началом ее зашел к Голембиовскому: «Неужели ты против меня выступать будешь?»
Редколлегия решает материал публиковать. Николай Иванович очаровательно улыбается мне.
— Ну хорошо, зайдите, посмотрим, решим.
— Я в ваш кабинет один не пойду…
Улыбается еще милее.
Призвал ехать на места событий. Корреспондент отправился в Литву — статью не напечатали (напечатала «Комсомолка»). Крупнейшая демонстрация и митинг демократов в Москве — опять нельзя (все отозвались, даже «Правда»). Только по отделу информации не прошли и были напечатаны в других газетах десятки материалов.
Еще в прошлом году, когда до раскола было далеко, состоялось первое собрание. Оно состоялось по инициативе самого Николая Ивановича, решившего обнародовать взгляды на будущее «Известий».
Михаил Крушинский, спец. корр.:
— Николай Иванович! О чем вы тут говорили?.. Не только ни одной идеи — ни единой мысли.
Андрей Иллеш, редактор по отделу информации:
— Я могу уважать человека, который или умнее меня, или больше меня знает. Мне вас, извините, уважать не за что.
Сидит, слушает. Улыбается.
Два редактора отдела отказались сидеть с Ефимовым на планерке за одним столом.
Юрий Макаров, редактор отдела фельетонов:
— Противно…
Уходят журналисты из «Известий». Покинула редакцию Ирина Дементьева — талантливый, совестливейший человек. За ней — Вячеслав Долганов, Игорь Корольков, Павел Гутионтов. Главному это на руку. Чем человек посредственней, тем легче им управлять. Ему, Ефимову, было бы еще более на руку, если бы ушла вся главная редакция за исключением Севрука.
Главная редакция, которой может позавидовать, пожалуй, любое издание в стране, досталась Ефимову в наследство как подарок.
Игорь Голембиовский — первый заместитель главного, Николай Боднарук и Анатолий Друзенко — заместители главного. Василий Захарько — ответственный секретарь, вот — главная редакция. Этих людей собирали вместе в течение многих лет и Толкунов, и Лаптев.
Именно эта «команда» вместе с Лаптевым вытянула газету, за пять лет подписка на «Известия» поднялась с пяти до десяти миллионов. Любой из этих людей, каждый, на две головы превосходит главного, да они просто несравнимы.
Во время одной из планерок Голембиовского попросили к телефону.
— Я еду к Лукьянову.
Николай Иванович согласно кивнул и продолжил планерку.
Голембиовский приезжает к Лукьянову, и тут оказывается, что главный за спиной редакции написал бумагу с просьбой убрать его, отправить в Испанию…
Может быть, Ефимов надеялся, что письмо не всплывет, Председатель Верховного Совета решит все своей властью? Но случилась закавыка. Голембиовский поставил два условия: чтобы вопрос решался гласно и чтобы все знали правду — выдворяют против его воли.
А через два часа Анатолий Иванович начал собирать голоса членов президиума (голосование — опросом)… за отправку Голембиовского в Испанию. Невероятно, но факт: Анатолий Иванович Лукьянов ссылался при этом на согласие Голембиовского…
Я позвонил Лаптеву, Председателю Совета Союза.
— Письмо? Ефимова Лукьянову? — переспросил он. — Этого не может быть. Я — член президиума и куратор «Известий». Вчера видел Лукьянова. Только что видел Ефимова. Они ничего мне не говорили.
— Иван Дмитриевич, у вас уже идет голосование… Через несколько часов будет поздно.
Лаптев вклинился, врезался — не знаю, как сказать, — голосование прервали. Вопрос вынесли на заседание президиума.
Состоялось очередное, третье собрание в «Известиях». Зал был переполнен. Голембиовского отстояли единогласно.
Теперь уже коллектив был беспощаден к главному.
Николай Иванович теряет самообладание, вскакивает:
— Все! Я больше не могу этого слышать! Я принял решение…
И выбегает из зала.
Многие тогда подумали, и я тоже: не было бы беды…
Голембиовский вошел в зал заседаний президиума, Ефимов был уже там. Они оказались рядом, и Николай Иванович, как прежде, как всегда, улыбнулся Игорю — мягко, застенчиво, обезоруживающе.
Через несколько минут Ефимов был уже на трибуне. Говорил о защите перестройки «в рамках социалистического выбора». «Несколько человек в руководстве газеты стали активно, упорно сталкивать «Известия» с центристского, объективного курса на левацкий. Мне приходилось снимать ряд материалов из-за их слабого журналистского уровня, но чаще тенденциозного характера… Прошу прощения, дайте мне воды… Мне немного плохо. Я договорю, но дайте мне воды… Вопрос об укреплении редколлегии «Известий» назрел. С главным редактором должна работать одна команда, люди, близкие по взглядам… Могут сказать, что это приведет к уходу из редакции кого-то из сотрудников…»
Николай Иванович не успел договорить. Именно в этот момент, когда он начал говорить о неугодных, именно в этот момент он — упал… На виду у всего президиума.
Драма. Дьявольская, чудовищная драма.
Лукьянов объявляет перерыв на 15 минут.
Далее, уже без Ефимова, вопрос о Голембиовском. Обсуждение велось в присутствии четырех представителей «Известий».
«ЛУКЬЯНОВ А. И. Я с ними РАЗГОВАРИВАЛ ОЧЕНЬ ОБСТОЯТЕЛЬНО. ОЧЕНЬ ОБСТОЯТЕЛЬНО, И С ГОЛЕМБИОВСКИМ, И С ЕФИМОВЫМ (подчеркнуто всюду мной. — Авт.). со всеми разговаривал. У МЕНЯ БЫЛ ДОЛГИЙ РАЗГОВОР С ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ ТРУДОВОГО КОЛЛЕКТИВА.
ВАГРИС Я.Я. Анатолий Иванович. Я как член президиума проголосовал «за». Я считал, что все нормально, переводят на другую работу по его согласию…
ЛУКЬЯНОВ А. И. Ян Янович, я полностью принимаю этот упрек, но дело в том, что и У МЕНЯ ПОЛНОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕ БЫЛО. Но я этот упрек принимаю…
ЛАПТЕВ И. Д. Учитывая, что не было никакой информации при том голосовании, которое проводилось опросом… по быстрому щебетанью по телефону, я бы просил просто отозвать эти результаты голосования.
ЛУКЬЯНОВ А. И. Товарищи, это не пойдет… Вы знаете, как было? ТОГДА Я РАСКРОЮ, Я ВЫНУЖДЕН БУДУ ЭТО СДЕЛАТЬ. Я поговорил вечером с Ефимовым, который принес мне это заявление. Как человек предельно осторожный, я позвонил товарищу Голембиовскому, пригласил его к себе, мы разговаривали почти час, спокойно, по всем параметрам, включая личный план, все. Обо всем поговорили. И опять, ЧУВСТВУЯ, ЧТО ЧТО-ТО НЕ ОЧЕНЬ, я только через два часа сказал… ну, начните голосование. Ну, там было несколько человек, проголосовали. А дальше мне позвонили и передали, что Российское радио сообщило, что идет голосование. Вам это нравится?.. Кто так делает? Где порядочность? Где порядочность? Я просто хочу спросить. Поэтому… Никто не освобождал, нет решения, отзывать у меня нечего, Иван Дмитриевич.
ЛАПТЕВ И. Д. Не у вас, Анатолий Иванович, а у тех, кто успел проголосовать.
ЛУКЬЯНОВ А. И. Давайте будем до конца, я осторожен до предела. И в таких делах только правда, абсолютная правда и абсолютная порядочность. МЫ ДОГОВАРИВАЛИСЬ С ТОВАРИЩЕМ ГОЛЕМБИОВСКИМ. ОН СКАЗАЛ, ЧТО ОН СОГЛАСЕН. Когда я встретился с товарищами из редакции, С ПЯТЬЮ ЧЕЛОВЕКАМИ, снова говорил: не выносите, не делайте этот конфликт на всю страну, не распространяйте. Это давление на членов президиума, о чем я не хотел говорить, я не хотел говорить. Вот откуда такая нервозность, нервозность…
ЛАПТЕВ И. Д. Я прошу извинения, Анатолий Иванович, мне кажется, что как раз вы сейчас оказываете давление на президиум.
ЛУКЬЯНОВ А. И. Я?
ЛАПТЕВ И. Д. Да.
ЛУКЬЯНОВ А. И. Какое давление? Тогда скажите, пожалуйста, какое я давление оказываю?
ЗЕЛИНСКИЙ И.Н. Нужно поручить комиссиям рассмотреть, и 14 числа, если успеем, рассмотрим. Нормальная игра».
Лукьянов с созданием комиссии согласился. Он выигрывал время.
Когда-то, когда Алексеев, уже на пенсии, лег в больницу, я к нему засобирался: он теперь никто, и ему хуже, чем мне. «Ты что, — сказали коллеги, — с ума сошел?» И Ефимова, слегшего после президиума, решил навестить. Сосед по служебному коридору остановил: «Ты что? Он же потом воспользуется: а многие за меня, вот, например, в больнице меня навещал…»
В основе чувство: лежачего не бьют.
Это мы с ними: лежачего не бьют, семеро одного не бьют.
А они с нами без правил: и лежачего, и семеро. И из-за угла, и со спины, и в темноте. Честному человеку невозможно приспособиться к вероломству, каждый раз они застают врасплох.
Ефимов, выздоровевший, потом отдохнувший, появился сначала в коридорах ЦК КПСС. Только обойдя все нужные кабинеты, пришел в «Известия».
Опять улыбается.
А как же та комиссия по «Известиям», которую решили создать на президиуме? Никак. Член комиссии, председатель подкомитета по правам человека Анатолий Ежелев пришел к Ефимову.