м институте, связанном с министерством обороны, но главное заключается в том, что место это предложили мне за заслуги в прошлой моей работе, которая, как ты знаешь, никогда с делами военных не пересекалась!.. И я, конечно же, дал свое полное согласие, потому что в тот момент иначе поступить (по вполне очевидным, впрочем, причинам) никак не смог…
Но сегодня ночь, прямо сейчас, после того, как я отправлю тебе это письмо, все изменится. Станет все совершенно по-другому. Я уверен, что подобных РАССАДНИКОВ ЗАРАЗЫ немало, но свое-то дело уж сделаю наверняка. Одно только обидно — моим писулькам никто не поверит. Высылаю тебе список всех жильцов, биографии которых сумел определить, а также сведения о тех, о ком узнать не успел. Хочешь — сам займись этим делом, а не хочешь — передай по инстанции. По крайней мере, я хоть буду уверен в том, что эти важные документы попадут через тебя в надежные руки.
Но спешу заканчивать. Зверски разболелась голова. Меня каждую минуту может ПРИХВАТИТЬ… и боюсь — уже насовсем. Слишком далеко зашла игра».
…Я читал это письмо, и от него явственно несло сумасшедшим домом. Я вдруг очень четко представил себе своего друга в тот момент, когда он, растрепанный, с горящими от сумасшедшего брожения глазами, чиркает эти полные трагического энтузиазма строки. И я испугался кошмарного видения настолько, что выронил письмо из задрожавших рук и бессильно опустился в кресло.
Я подумал о том, что Денис не выдержал коварных перегрузок жизни и сошел с дистанции ранее отмеренного ему срока. Никто не застрахован от подобного финала. К счастью, жена не заметила моего волнения, вызванного этим ужасным письмом, и для нее, как и для остальных, обстоятельства гибели Дениса так и остались тайной…
Проходили дни. Я понемногу успокаивался. Но все же были моменты, когда меня ни с того ни с сего начинали терзать жестокие сомнения. Я разворачивал злополучные списки, присланные Денисом… и дальше этого дело не шло. Мне до ужаса не хотелось заниматься расследованием, завещанным мне моим несчастным другом, передавать же их кому-либо я не решался. Однажды я все-таки набрался смелости и показал письмо хозяйке того дома, который спалил Денис.
— Батюшки-светы! — поразилась старушка, прочитав написанное. — Неужто он сам-то и сочинил этакое!
Мне ничего не оставалось сделать, как только развести руками.
— Он что же, совсем не походил на сумасшедшего в последние дни? допытывался я. — Хотя бы немного? Ну чуть-чуть?
— Нет. — без тени сомнения отвечала она. — Абсолютно был нормальным человеком. При мне не заговаривался, странного не допускал, водкой не упивался. Одно только в нем было непонятно. — уж сильно дотошно расспрашивал меня про всех этих моих постояльцев прежних. Словно была у него какая-то мания, что ли… никак не могла в толк взять, зачем это ему надо было… Только вот как это он успел так быстро разыскать их всех… покойников?
— Значит, тут все правда? — наседал я. — А может быть наврал он тут, в письме этом?
Женщина неуверенно пожала плечами.
— Да нет, — сказала она, снова заглядывая в письмо. — Скорее, все тут правда. Вот, про капитана — правда… и про слесаря… и про летчика. На виду у всех ведь те события-то были. Про аварии и в газетах писали, и в кино снимали. А про остальных я сейчас не скажу, потому что многих-то и сама уже не помню. Не знаю, что и думать, а все же нормальный он был, покойник наш. Совсем нормальный.
…Уехал я от нее в твердом и окончательном убеждении, что все было совершенно наоборот. Нормальный человек не оставляет после себя столько непонятного. В конце концов, твердил я себе, если бы его экстравагантная идея имела под собой хоть какие-то основания, то об этом ходили бы слухи, что ли… А кругом такое ледяное спокойствие, будто все в мире в совершенном порядке! Понимаете?
Чтобы не кидать незаслуженной тени на светлую память моего покойного друга, об этой истории я так никому и не рассказал и сжег предсмертное письмо Дениса вместе со злополучными списками. А так как жизнь не стоит на месте, то я продолжал свой путь дальше, старательно обходя всякие загадки.
Прошел год. На подходе была следующая весна. Я стал на двенадцать месяцев ближе к собственной пенсии, и пора было задуматься об устройстве на заслуженный отдых. Жена решила купить на берегу теплого моря приличную дачу, да такую, чтобы можно было жить в ней и зимой. Она отыскала такую дачу, и я поехал оценить ее выбор.
Место она и впрямь выбрала изумительное. А вот сам дом вдруг ни с того ни с сего поверг меня в ужас.
Я смотрел на деревянные стены этого дома и чувствовал, как мне становится нехорошо. Я мгновенно припомнил то строение, в котором когда-то обитал Денис, и в котором так нелепо окончил свой жизненный путь.
— Что с тобой? — Жена поглядела на меня с тревогой, предчувствуя недоброе. — Тебе не нравится дом?
— Да нравится… — выдавил я из себя, пытаясь взбодриться. Я не имел никакого желания дать ей повод для каких бы то ни было подозрений.
— Тогда в чем же дело?
Я заставил себя улыбнуться.
— Дом мне очень нравится. Но… почему же именно ДЕРЕВЯННЫЙ?
— А какой же еще?! — в изумлении спросила жена. Настроение ее портилось на глазах.
— Дорогая, неужели наших средств не хватит на каменный? — сказал я, чрезвычайно волнуясь и путаясь в словах. — И чтобы с проветриваемым подвалом?..
— Но зачем? Зачем тебе понадобился подвал?
Я не знал, чем обосновать свое нелепое упрямство. Мне было смешно и жутко одновременно. Я, совершенно трезвомыслящий человек, и вдруг не могу взять смехотворного барьера, воздвигнутого передо мною сумасшедшим Денисом! Неужели бацилла безумия поселилась и в моей голове?
Я вздрогнул и отвернулся. Ведь не сообщу же я жене, что в деревянных домах водятся страшные привидения типа радона-222, или что еще хуже радона-333? Она ведь сразу заподозрит, что у меня не все в порядке с головой.
По нелепой гипотезе Дениса, воздействие этих газов сейчас особенно опасно для меня — ведь уже вот неделя, как я обдумываю сделанное мне предложение выдвинуть свою кандидатуру в народные депутаты.
Предложение было для меня чересчур неожиданным, но раньше я об этом не слишком задумывался. А сейчас вдруг попытался заглянуть в свое будущее и ужаснулся.
Ведь жизнь не стоит на месте. И я, можно так смело сказать, скачу по ней все убыстряющимся галопом. Поэтому и возможно быстрое продвижение на этом новом и интересном для меня поприще. Деревянный дом передо мной. Мне всего шестьдесят. К руководящей деятельности я способен, политика всегда вызывала мой оживленный интерес. И кто знает, вдруг мне вздумается в итоге увенчать свою карьеру правительственной ложей?
— Поехали отсюда. — мрачно сказал я расстроенной жене.
Да, дом был слишком хорош.
Но мне он почему-то не нравился.
Ставка больше чем жизнь
1
Вечеринка была в полном разгаре.
Вокруг лагеря раскинулась летняя звездная ночь. Уютно потрескивал нежаркий костерок, вокруг него собрались самые стойкие, остальные давно разбрелись по своим палаткам, предоставив оставшимся распоряжаться целым бидоном недопитого вина. Стойкими оказались все низкооплачиваемые участники киносъемочной группы: рабочие Петров, Иванов, Сидоров, член массовки Федоров, и два ассистента-практиканта — Качалкин и Паралеев. У всех сейчас было прекрасное настроение — начальство давно спит, завтра выходной, за вино и закуску уплачено из кассы киногруппы. Премии за успешное окончание натурных съемок выданы сполна и наличными, и через несколько дней — домой. На душе было хорошо и спокойно. Покуривая папиросы и попивая вино, собравшиеся развлекались. И основное их развлечение состояло из задушевной беседы.
— Послушайте-ка анекдот, — приставал к товарищам упившийся вином Сидоров. — Значит, Штирлиц, ха-ха, явился в бункер к Гитлеру и… гы-гы!
— Да бородатый это анекдот! — перебил его Федоров, человек в летах и умудренный бурной жизнью. — Помолчи лучше, пусть сейчас нам Вася расскажет кое-что из личных воспоминаний…
— К черту Васю! — возмутился Сидоров. — К черту его! Он ведь пошляк, да и толком ничего рассказать не умеет!
Вася не стерпел.
— А у самого язык как помело! — с вызовом сказал он, обнажая прокуренные до желтизны зубы. — Тоже мне, рассказчик!
— Ша! — попытался пресечь готовую завязаться ссору Федоров, отбрасывая давно потухшую папиросу. — Тихо! Ты, Сидоров, со всеми своими анекдотами лучше бы сидел в сторонке да помалкивал. Все свои анекдоты ты услыхал от нас, так что иди теперь к режиссеру и заливай их теперь ему!
Со всех сторон раздалось поощрительное хихиканье.
— Да что там анекдоты! — веселым фальцетом провозгласил Паралеев. Лучше уж поговорим о летающих тарелках! Лично я думаю так, что летающие тарелки — это всерьез. Это наверняка пришельцы из космоса, и у них такая же цивилизация, как и у нас, только гораздо мощнее. И они за нами наблюдают.
— Болван ты, право… — презрительно сказал Сидоров. — Да если бы они за нами и на самом деле наблюдали, то давным-давно поняли бы уже, что и наблюдать за нами нечего! Ну скажи мне, чего им такого понадобилось у нас тут наблюдать? Как оператор кинокадры свои вшивые крутит? А? Или как наш гример со своей гримершей тайком в подсобке днем ночует… а Паралеев подглядывает да облизывается!
Снова раздалось дружное хихиканье.
— Сам ты болван, — обиделся Паралеев. — Все знают, что ничего умного в твою башку никогда не приходит. Ведь доказано уже, что летающие тарелки СУЩЕСТВУЮТ! Или ты газеты не читаешь?
— Существуют! — передразнил его Сидоров, выпучив глаза, и вдруг стал похож на молодого Карабаса Барабаса без бороды. — А ты их сам видел? Видел их сам, я спрашиваю?!
Тут за растерявшегося Паралеева вступился Федоров.
— Никакого значения это не имеет, — громко сказал он. — Достаточно того, что о них говорят. А если не хочешь слушать, Сидоров, то так и скажи. Мы насильно тебя тут не держим. Тоже мне выискался, Фома Неверующий!