коя, тишины, чистоты почти в камерном одиночестве возвращают меня в ясное, деятельное состояние.
Один раз, дожидаясь внутреннего комфорта во время кафешного ритуала, почувствовал на себе взгляд. Я повернул голову и увидел мужчину, внимательно глядящего на меня. Он показался знакомым из далекого прошлого. По правде сказать, я не мог вспомнить, где с ним и по какому поводу виделся, как его зовут. Одно было ясно: общение с ним не оставило никаких впечатлений. Он подошел ко мне:
— Можно?
Я согласно кивнул.
— Странный выбор, — начал я как можно непринужденнее. — Общения захотелось?
— Нет, — он вежливо улыбнулся. — Я по сути своей одиночка и пустынный зал — как раз по мне.
— Мы знакомы? Напомни, пожалуйста, — я был даже рад неожиданному собеседнику.
— Тебя же Саней звать? — спросил и сразу представился: — А я Валерка Кругозоров.
Точно, Кругозоров! Чего ж я тебя вспомнить не могу?
— А меня никто не помнит, — как бы прочитав мои мысли, ответил он. — Родители каждый год меняли школу.
— А что так, Валерка? Ты вроде бы у нас в девятом классе учился. Не шкодничал, был хорошистом — чего вдруг родители тебя перевели в другую школу?
— У них конфликт вышел с классной из-за меня.
Я заказал еще чашку кофе.
— Мы с тобой не были ни друзьями, ни врагами, чтобы лицемерить, врать друг перед другом, — я отхлебнул из чашки, — просто расскажи о себе.
— Я безнервный и бесчувственный чувак. Вот таким уродился, хвала родителям.
— Как это — бесчувственный? Мы, конечно, заметили в классе, что ты странный…
— Все замечают. Ну не пробивают меня эмоции ни на что, ни на кого. Я, видишь ли, даже боли почти не чувствую, если прилетит.
— Валерка, а ты пробовал…
— Всё пробовал — специалисты руками разводят, говорят, что алекситимия не лечится.
— А семья…
— В тот день, когда меня зачислили в институт и я пришел домой, мама встретила меня в слезах, сказала, что умер папа. А я сказал, что поступил в институт. Она расплакалась еще больше. Я спросил, отчего она не рада; сказал, что, если бы папа был жив, то закатил бы пьянку по этому случаю. Она назвала меня черствым и пожалела, что родила меня. Из-за чего сыр-бор?.. До сих пор не понимаю.
Меня подмывало спросить его о мужском, насущном, но я посчитал это неэтичным.
— Да всё, Сашка, у меня нормально с этим, — будто снова прочитав мои мысли, заговорил он. — Я и женат был, и двое детей у нас. Но жена однажды заявила, что уходит; сказала, что ни одна из ее знакомых старушек не смотрит столько мелодрам и душещипательных телешоу, как я. Добавила, что если бы толк от этого был, то — черт с ним, смотри на здоровье. Я спросил: «Что тебе не нравится?» — «А кому интересно спать с роботом, имитирующем кайф? Тебе бы в порноактеры идти — не было бы отбоя от поклонниц». Я сказал, что у детей должен быть папа. Она ответила, что лучше никакого, чем такой никудышный пример. И ушла.
— И у тебя никогда не было привязанностей, чувств, хобби, наконец? — выдавил я.
— А что это такое?
— Как же ты живешь, аморфный?
— Ты стебаешься, а мне — спокойно, — Валерка бросил купюру на столик. Затем встал, холодно произнес: — Оглянись вокруг, Сашка, когда-то все такими станут, как я.
Кругозоров вышел ровным, быстрым шагом из кафе.
Я посмотрел на время — опять не успел сыну подарок купить! — и побежал на работу.
май 2023 г.
14. Бармалеева пустота
Бармалей слонялся по пещере взад-вперед, раздумывал о превратностях жизни. На кой черт его занесло на этот континент? Но нерушимый союз, скрепленный его прародителем с прародителем Носорога, обязал его прибыть сюда в пожарном порядке. Носорог выразил уверенность, что Бармалей поможет обеспечить противопожарную безопасность в Африке путем поглощения отдельных африканцев из числа вождей.
Откуда-то нарисовался Айболит с подвижниками и давай лечить всех подряд. Носорогу это не понравилось и он выразил уверенность, что союзник расправится с эскулапом. Бармалей пленил доктора с помощниками и совсем уж собрался их скушать, но вдруг у него некстати расшатался нижний резец. До Англии далеко, прикидывал разбойник, да и судно Айболит потопил…
Бармалей уверенно подошел к камере.
— Не тявкать! — с порога предупредил Бармалей, когда прошел сквозь двери.
— Изверг! — встретил руганью его Айболит. — На воле одна букашечка, можно сказать, на смертном одре распласталась! Не стыдно тебе нас в заточении держать?
— Айболит, ты клятву Гиппократа давал? — Бармалей раскрыл рот и пальцами пошатал больной зуб.
— Не слыхал о таком, — пробурчал Айболит. — А советскому врачу-самоучке не пристало преклоняться перед буржуазной интеллигенцией! Надо бы понимать такие вещи, геноцидник!
— Ладно, проехали. Но врачебную этику ты блюдешь?
— Что случилось?
— Вот зуб расшатался. Неловко будет, когда в самый ответственный момент он выпадет и я не замечу, как проглочу его — как бы несварения не случилось.
Айболит молча удалил зуб.
Бармалей вернулся к себе. Он очень любил рассматривать себя через зеркало и сейчас любовался своей ротовой полостью, которая приобрела новый дизайн из-за отсутствия нижнего резца. Сомкнув плотно челюсти и широко улыбнувшись, Бармалей обнаружил, что вместо зуба образовалась пустота. Таинственная пустота! Глубокомысленная пустота! Сродни, наверное, Вселенской Пустоте!
Бармалей вспотел от наполняющего его пафоса. Он прибежал в камеру, наехал на Айболита:
— Мне срочно нужно транспортное средство!
— Куда это мы так спешим, милейший каннибал? — Айболиту представилось, что это может стать шансом для умирающей букашечки.
— Я хочу кое-что познать!
— Похвально, похвально… А что взамен?
— Свобода действий на время моего отсутствия.
— А куда путь собрался держать?
— К каким-нибудь богам.
— На орлах долетишь до Дакара, а дальше на Ките доплывешь до Мурманска. Там и встретишься с богами.
— А в Индию можно?
— Нет, Кит зафрахтован для курсирования по одному маршруту.
— Все свободны до моего возвращения! — Бармалей кинул ключ на пол камеры.
— Да, забеги в Ленинграде в мою квартиру на Мойке, забери для меня наждак для заточки скальпелей, — наказал доктор.
— Как же ты мелочен, Айболит! Человек, — ткнул себя в грудь Бармалей, — спешит на встречу с великим познанием Сущего, а ты — букашечка при смерти… Наждак тебе на шею, дилетант!
Войдя в воды Гренландского моря, Кит спросил:
— Не озяб ли ты, Бармалей?
— Хорош прикалываться, туша, — Бармалей выбивал мелкую дробь зубами, — лучше прибавь ходу!
Кит погрузился в море, чтобы заглотить побольше планктона, но не рассчитал немного и Бармалей соскользнул с него.
Кит ничего не заметил и продолжил путь.
Бармалей очутился на дне. К своему удивлению ему легко дышалось, было тепло. Вокруг проплывали, проползали морские обитатели. Некоторые из них приближались совсем близко к Бармалею, касались его плавниками, усиками, щупальцами, пытались укусить. Он отгонял их, но, видимо, не так резко получалось из-за воды и твари с хохотом плавно уходили на ближний круг от него.
— Ты что здесь делаешь, ошибка Природы? — услышал Бармалей громоподобный голос.
— Я хотел встретиться с Пустотой, но, наверное, заблудился… — пробулькал он в ответ. — А ты кто?
— Я Мировая Уточка. Что ты хочешь от нее?
— На сейчас я хочу жутко кушать. Если ты съедобная, с чем тебя съесть?
— Будет тебе пища, смелая козявка, — рассмеялась невидимая Утица.
Воды потемнели, затем свет полностью исчез, но Бармалей стал видеть и слышать внутренними ощущениями. И увидел он, как в прозрачной черноте Мировая Уточка откладывает яйки, а из них вылупляются сущности. Полупрозрачный Сварог ласково хлопает их по попкам, расставляет на божественные посты. Тут тебе и полубоги, божки, всяко-разные водяные, упыри, зорьки, смотрящие лесов, долин, ручьев и полянок.
— Как бы и мне приобщиться к Божественной мощи, Великий Сварог? — пустил густую слюну Бармалей.
— Зачем она тебе, наглая козявка? — Сварог как бы не замечал просителя, усердно шлепая по ягодичкам.
— Я как бы уже, — явил щербатую улыбку Бармалей, — но не хватает признания. Неужели тебе не нужен верный помощник?
— Разоблачайся и подойди ко мне.
Бармалей скинул с себя одежду, подбежал к Сварогу и преданно заглянул ему в глаза. Владыка Божьего Царства отправил очередную карапузую сущность на служение Божье, а затем, после хлесткого, звонкого шлепка по заднице Бармалея, определил:
— Станешь скарабеем и отправишься к Вию в Навь.
После убедительного напутствия Сварога Бармалей провалился под дно океана. Было темно, страшно и любопытно: как тут? Спереди отсвечивало багровым, доносился смешанный шум из шорохов, стонов, злорадного смеха; шипения, скрежета; ударов звонких, глухих, сильных, мягких. Атмосфера вокруг была гнетущей, довлеющей над психикой.
«Сам захотел», — пытался приободрить себя Бармалей и пошел на багровое.
Вскоре он встал перед огромным входом в скалу, из которой вырывались звуки и зарево. Из каменной пасти несло нестерпимым жаром, а звуки стали более отчетливыми. Теперь Бармалей различал еще и плачь, мольбы и клятвы: «Я больше так не буду, испеките меня поскорее — невмоготу!» Злорадный хохот был этому ответом. После чего стоны, визги, крики усиливались.
Тонкая каннибальская натура Бармалея временами вздрагивала от этого беспредела в Царстве Мертвых. Внезапно ощутилось движение вокруг: мимо Бармалея в скалу устремились полчища тварей. Ему не удавалось их как следует разглядеть, но они задевали, царапали его: хвостами, крыльями, лапами; по ногам, лицу, рукам, туловищу — Бармалей вспомнил, что он раздетый. Ему стало неловко за свою наготу. Какая-то зверушка тяпнула его за палец, он успел ее сдавить в руке, спросил: