Жрец достал склянку из-под одежды, спросил что-то у Айболита и тот протянул ему пипетку. С великой предосторожностью колдун долго целился, наконец капнул из пипетки. Затем что-то сказал царю, а тот обратился к Айболиту:
— Верховный колдун говорит, что для воскрешения этой твари ему нужны звезды и солнце.
— Так сейчас полдень, уважаемый, — Айболит указал вверх, — солнца хоть отбавляй…
— А где взять звезды?
— Я видел в багаже карту звездного неба, — вмешался в разговор Бармалей.
— Это я ее заказал, — улыбнулся доктор. — Свалишься, бывает, от усталости под баобабом и так захочется посмотреть на Большую Медведицу. И на Малую тоже. И на Млечный Путь. Что же ты стоишь, неси быстрее.
На взлетной полосе установили стойки за палаточного каркаса, натянули между ними полотнище с нарисованным северным небом. Тело букашечки перенесли в самый центр. Воины опять начали двигаться вокруг усопшей, но колдун с раздражением остановил ритуал. Царь опять обратился к Айболиту:
— Звезды заслонили Солнце. Колдун не уверен в положительном исходе.
— Я знаю, что нужно сделать, — выступила Мэри, подошла и начертила рядом с трупом знак Солнцеворота Сварога. Ритуал повторился и когда воины в бешенном ритме смешались между собой, колдун остановил пляску, выкрикнул:
— Морту, томбу — мийи!
В наступившей гробовой тишине, послышалось нудное жужжание, от платка отделилась точка и молнией полетела к ближайшей тучке из мух це-це. Облачко стало редеть и вскоре оставшиеся особи из него разлетелись в разные стороны.
— Никак, букашечка-зомби получилась… — с выпученными глазами пролепетал Бармалей. — Чем же колдун ее окропил?
— Это яд рыбы двузуба — тетродотоксин, — пояснила Мэри.
— Бежим, кто как может… — рассыпались-разлетелись врассыпную звери, пернатые, насекомые
— А нам фиолетово, правда, Бармалеюшка? — прижалась к нему Мэри.
— Хоп! — весело выкрикнул он и показал средний палец пролетающей мимо воскресшей букашечке.
— Хоп! — повторила его движение Мэри.
Бармалей привел ее в свое жилище.
— Эх, ладушка моя, — он вполне нежным взглядом наблюдал, как Мэри суетится, обустраивая пещеру, — пролет получается с Айболитом.
— Раздумал его кушать, Бармалеюшка? — Мэри как раз вырвала решетку с дверного проема каземата.
— Что ты сделала, Мэри? Где я буду держать пленных? — он вскочил, приставил решетку обратно, но она повалилась на него, стоило ему отойти полшага.
— Тебе придется найти другое место для врагов своих, — она подхватила решетку, подняла ее над головой, размахнулась, выкинула вон из пещеры, вышла. Айболит успел отпрыгнуть от искореженной решетки, чуть не накрывшей его. Он недоуменно смотрел на поверженного «стража» неволи и после недолгого раздумья вошел в пещеру.
— Чё надо, эскулап? — Бармалей был не в духе, но смирный.
— Я тут зашел посидеть, пока все здоровы, а тут решетка… прямо на меня… — Айболит наконец подыскал нужные слова: — Что теперь делать?
— Не знаю. Такой хороший застенок был…
— А что теперь вместо? — Айболит терпеть не мог неопределенностей.
— Жена говорит, что вместо камеры будет детская. Зачем детская? Откуда здесь дети? Да и не ел я их никогда…
— Как я рад за вас, — Айболит сморкнулся, протер запотевшие стекла очков, — и всегда помогу… — Он в восхищении смотрел на вошедшую Мэри: — Вот это женщина…
Мэри приветливо кивнула Айболиту, обняла Бармалея, сказала:
— Вы дольше меня в Африке и может быть слышали от местных жителей о священном месте, в котором люди ищут счастье.
— Счастье в сытом желудке, ладушка моя: кто тебе навстречу попал — тот и пропал, — Бармалей ласково погладил себя по животу. — Тебе не хватает меня для счастья, Мэри?
— Я люблю тебя, Бармалеюшка, но счастье нужно всем, тебе — тоже.
— Мэри, я понимаю о чём ты: у туземцев есть подходящая поляна в джунглях — Айболит улыбнулся, мельком взглянув на живот женщины.
— А тюрьму там можно построить? — Бармалей заинтересовался проектом.
— Нельзя, милый Бармалеюшка, — она потрепала его волосы.
— Почему? Видишь, доктор пришел сам, чтобы посидеть. Видимо, ему нары за счастье, — Бармалей лизнул Мэри в щечку. Затем повернулся к Айболиту: — Пошли, покажешь, где это место.
Когда Бармалей и Айболит подошли к джунглям, раскинувшихся вдоль Лимпопо, доктор остановился.
— В чем дело? — спросил Бармалей.
— Это священное для племени место, в которое приходят их женщины, чтобы просить своих богов о счастье материнства.
— Чё, все приходят? — у Бармалея отвисла челюсть.
Айболит утвердительно качнул головой.
— А Мэри то чё надо здесь? — Бармалей на миг застыл, развернулся и во всю прыть побежал.
Вернувшись в пещеру, он обнял Мэри, спросил:
— Ты хочешь стать мамой?
— Бармалей, мы не должны отличаться от других…
— Ты только из-за этого хочешь родить?
Она помолчала, потом тихо спросила:
— Почему тебя это так волнует?
— У меня не было мамы. Меня совсем маленького на улице подобрал пьяный матрос и с того времени я жил только на корабле.
— Я знаю.
— Откуда?
— Пока ты жарился на сковороде, многое из тебя выжглось. Мы все, кто были у Вия на планерке, видели твою жизнь.
Бармалей выпустил Мэри из объятий, сел на лежанку. Она опустилась рядом, сказала:
— Я хочу детей. И хочу их от тебя. Потому что ты будешь их любить.
— Я их буду обожать, ладушка моя. А священная джунгля тебе зачем?
Мэри счастливо рассмеялась:
— Чтобы не отличаться от других. И чтобы встретиться с Природой.
— Тогда пойдем, Мэри, прогуляемся?
Она прижалась к нему:
— Пойдем.
Айболит проводил их до священного места. Мэри сказала:
— Оставьте меня ненадолго.
Мужчины скрылись, а Мэри вытянула руки навстречу Солнцу и мысленно стала призывать Рожану: «Мать-Сыра-Земля, дай счастья в детях, не оставляй их сирыми и хворыми, наполни сердце мое заботой о них, бескорыстием и нежностью». И явился к ней образ лучистый. И протянул ей цветок нежный, изысканный. И напутствовал ее улыбкой светлой, мягкой. И оставил ее в радостной уверенности.
— Мэри, — услышала она, обернулась, увидела Бармалея. — Как ты прекрасна.
Он, смущаясь, протянул ей скромный букетик незабудок, виновато сказал:
— Там было много ярких, пышных цветов, а рука потянулась к этим…
— Бармалеюшка, это лучшие цветы на свете.
— Тебе они нравятся? — заулыбался он.
— Очень! — крикнула она.
— Тогда, хо-о-оп!.. — крикнул он в небо.
— Хо-о-оп!.. — повторила она.
Митроха рос любопытным сорванцом. Особливо по части появления новых жизней. Все ему было интересно: как рождаются телята, котята, цыплята. Он бегал на фермы, дворы, когда начинались массовые отелы и вызывался помогать скотникам в тяжелых случаях. Его впечатлительная натура разрывалась, слыша натужные рёвы скота во время родов. И он изо всех сил тянул на себя льняную бечеву, обтянутую одним концом за ногу появляющегося из чрева теленка. Корова благодарно вздыхала после выпростания плода — блаженствовал и Митроха.
Этот опыт он пытался применить и во время окотов и щенений. Но хозяйки, увидев как этот неугомонный привязывает веревочку к лапке появляющегося на свет котенка, огревали его поленом и непотребно высказывались в его адрес. Вся округа терпела искренние попытки Митрохи для помощи животным во время родов. Бывало, несколько раз за день он получал поленом. И после каждой встречи с ним вскрикивал: «Ай, болит же!»
Этот возглас стал настолько обыденным, что Митроху стали называть не иначе, как Айболит.
Стоят бабы с коромыслами у колодца, завидят издали Айболита, бросят пересуды и вёдра и скорее по домам прятать животных. Отоваривается мужик в автолавке водкой, увидит Митроху, схватит бутылку, забудет сдачу и бегом к другу охотнику, у которого лайка на сносях. Совсем невмоготу стало жить Митрохе в деревне из-за скудной практики. Однажды приехал в ту местность важный мужик в шляпе и с портфелем, определился на постой в избу, в которой жил Митроха. На осторожные вопросы хозяйки назвался Корнеем; прибыл для написания доклада в область; а по работе он гинеколог. Понравился ему смышленый подросток, который следовал за ним по пятам и предложил он увезти Митроху в город для дальнейшей учебы. Мать перекрестилась, с радостью отпустила.
С облегчением вздохнула и округа, считавшая, что Митроху при рождении бес попутал.
Во время вступительных экзаменов по письму и счёту Митроха в деталях расписал про различия родов между коровами и овцами. И на десятой попытке поступления в институт он писал про различия. Правда, с другими персонажами. Декан ветеринарного факультета пробежал глазами по двадцатистраничному опусу про различия между курицей и кобылой во время родов, высказался в приемной комиссии: «Надо брать. Народ не поймет, почему за десять лет нам не удалось подготовить к экзаменам сына знатной доярки».
После первого же реферата по практикуму Айболит вылетел из института и больше не влетал.
Корней все годы следил за неудачником, которого протежировал. И когда прозвище вернулось к Митрофану, он настоял на его командировке в Африку. Денег у молодого советского государства на благотворительный масштабный проект не было и Айболит отправился автостопом на китах и орлах туда, откуда почти видно Антарктиду в бинокль.
И теперь Айболит лежал под секвойей, смотрел на нарисованное звездное небо и переживал за Мэри, у которой вот-вот должны начаться схватки. У него, конечно, были канаты, свитые из лиан, с помощью которых он помогал рожать слонихам, жирафихам, носорогихам и другим. Достаточно ли этого будет, если роды будут протекать трудно?
В это же самое время в Небесной Пустоши Квасур готовил сурью для ответственного совещания богов. Не Бог весть, что для этого послужило поводом — предстоящие роды Мэри — но всё-таки смертные были отмечены дланью Сварога. Перед заседанием Вий в своем чертоге вызвал на ковер Беса. Молодой симпатичный мужчина с лихо закрученными рожками появился перед Вием, грациозно расписался хвостом в воздухе, обворожительно улыбнулся, слегка склонил голову на бок.