— А в чем их проступки?
— При этом они не смогли отказаться от неоправданных расходов в виде содержания секретарей, в том числе.
— И?
— Система нашла компромиссное решение. В знак признания определило их на это элитное кладбище с портретами их секретарей.
— А сами секретари где?
— А их и не было. Это образы.
— Значит, меня ждет то же самое? Как скоро?
— Измени решение, откажись от человека.
— Я хочу в анабиоз на сто сорок семь лет и семнадцать дней.
Рука безвольно упала и расположилась вдоль тела.
Постепенно голова стала наполняться шумами. Шорохи вокруг меня возникали и исчезали. Я медленно открыл один глаз, затем второй. Когда зрение сфокусировалось, разглядел рядом с собой фигуру в облегающем белом трико. Я лежал на столе, а к моему телу тянулись капельницы, от датчиков на коже отходили проводки. Я вспомнил, что был помещен в анабиоз на сто сорок семь лет и несколько дней. Значит, порадовался я, теперь у меня будет секретарь, с которой можно интересно проводить время. Неужели это она рядом со мной?
Медленно протягиваю руку к фигуре, дотрагиваюсь. Бац! — резкий отшлеп по руке и возглас:
— Как вам не стыдно! Не успели восстать, а все туда же!
Сердце возликовало от этого чудного, божественного голосочка. Я промурлыкал:
— Так ты настоящая, живая, красотка?
— Хам! Вы только посмотрите на него, Прасковья Ильинична! Тысячу лет смущал несколько поколений лаборантов своими стоячими членами — так ему мало этого! Он еще сомневается в чистоте эксперимента и обращается со мной, как… как с ветреной
женщиной!
«Ну ладно, — подумал я, — рука проторчала в воздухе, пока не оттаяла…» Только сейчас я увидел возвышение на себе в области паха. Тут же мне на живот прилетела белоснежная тряпица и замаскировала чудо мужской гордости. Я уже плохо различал, где явь, где сон. В любом случае, решил про себя, несостоявшаяся секретарь утверждает, что срок в тысячу лет прошел. Уже легче. Однако не мешало бы взглянуть на личико «трикотажной» лаборантки.
И тут я увидел над собой морщинистое лицо с седыми буклями, которые выбивались из-под медицинского чепчика. «Наверное, это Прасковья Ильинична», — предположил я.
— Праська, — изрыгнуло лицо, — где ты там шаришься, мать твою…
— Да погоди, Юстас, — прочавкал проржавевший голос, — сейчас помяну еще раз маму, подойду.
Перед глазами появился портрет женщины средних лет, у которой я был в любовниках и которую безбожно обманул тысячу лет назад, оставив нищей.
— Узнаешь? — со злорадством прохрипела Прасковья Ильинична. — Я наследницей ее буду.
«И тут достали! А был ли сон?»
апрель 2022 г.
9. За гранью Славы
После защиты диплома я решил как можно быстрее отдать свой воинский долг, чтобы после службы в армии мне ничто не мешало устраивать свою личную жизнь. Но по распределению на работу я попал в такую дыру, что, не дожидаясь повестки, сам притопал в военкомат и потребовал:
— Забирайте меня, не могу я здесь больше работать и жить. Абы кем и куда.
— А свой интернациональный долг готов выполнить? — с прищуром поинтересовался майор.
— Да хоть в Афган, хоть к черту на кулички.
— Очень хорошо, что у тебя есть права — как раз водителей нам больше всего в воинских частях не хватает, — улыбнулся военком и захлопнул мое личное дело.
Казалось, время кувыркалось вместе с нами: военная подготовка, учебные тревоги, формирование подразделений в любое время суток. Я попал во взвод по снабжению частей и подразделений провизией и боеприпасами. И только перед первым заданием я задумался: так ли мне нужна эта война? Но что-то менять было поздно. Да и пофигу было, честно говоря. Двигались медленно через перевал. Не успел сразу понять, как послышался хлопок от лопнувшей камеры в колесе. И сразу же послышалась беспрерывная трескотня из автоматов. Мне казалось, что стреляют со всех сторон одновременно: эхо отражалось от гор. Моя машина начала сползать с дорожной насыпи, а я пытался ее выровнять, сдаваясь назад. Кто-то распахнул дверцу кабины, схватил меня за рукав:
— Бегом из машины! — и рывком выкинул меня наружу.
От неожиданности я подвернул ногу на камне, который выскочил из-под подошвы. Почти сразу почувствовал боль ниже колена, увидел расплывающееся пятно на штанине. Бойцы отстреливались от душманов, заняв круговую оборону. Накренившаяся машина не давала возможности выбраться на насыпь. Нога не слушалась и я, волоча ее, еле уворачивался от пуль. Взрывной волной от мины, разорвавшейся рядом, машину опрокинуло и она начала заваливаться на меня. Я покатился по откосу и уткнулся в огромный валун на пути. Едва успел заползти за него, как машина втемяшилась в камень и взорвалась. Тучи пыли, щебня, обрывки искореженного металла накрыли меня с головой и последняя мысль, которую запомнил, была: «Вот и всё, Колька. Первый и последний бой подвел итог твоей жизни».
Я долго проходил курс реабилитации в военном госпитале. К строевой службе был больше не годен. Из рассказа врача узнал короткую историю про себя: тогда, во время обстрела в горах, подоспели два десантных вертолета, и меня обнаружили по ботинку, торчащему из песка и осколков камней.
— Что ты помнишь до взрыва? — неожиданно спросил медик. Я молчал.
— Детство, дом, семья, школа, родители — хоть что-то помнишь? — Я стиснул скулы, мотнул отрицательно головой, выдавил:
— Ничего не помню. Только взрыв и падающую на меня тучу песка и щебня.
— Значит, это ты, Коля. Теперь точно. Мне очень жаль, — врач быстро вышел.
Коля? Меня так звать? А что ему жаль? И где мой дом?
Постепенно память возвращалась. Но она была как бы со стороны. Я вспомнил отца с матерью. Но почти не испытывал к ним чувств. Я понимал, что это моя семья, но вернуться к ней не хотел. И когда после выписки я зашел в местную комендатуру закрыть приписное удостоверение, майор внимательно посмотрел на меня отвернулся к окну:
— Молодец, Николай Иванович! Сильный ты человек, боец Штельников, сотни других не выживали в подобных ситуациях. — И, резко повернувшись ко мне: — Куда теперь? Домой?
— Не знаю, ждут ли там.
— Что? — Затем он сел, отвел в сторону взгляд, тихо произнес: — Сообщили всё-таки. Получилась накладка, боец. На тебя еще полгода назад выслана похоронка домой.
Я смотрел на него и не понимал, отчего она так разволновался. Ну, ошиблись, с кем не бывает.
— Но военкомат сообщил потом родителям, что я жив? — Пока разобрались, что к чему, подняли документы. Да и ты, Штельников, долго приходил в себя после контузии и ранения… А кто тебе сообщил про похоронку?
— Никто, товарищ майор. Я сам не очень хотел домой. А теперь совсем не хочу.
— Ты, это, боец, не раскисай, — говорил майор, подписывая и ставя печати на мои бумаги, — дуй домой, обрадуй родителей, восстанови силы здоровье на домашних харчах.
Я почти выхватил документы и выбежал из комендатуры.
Почти три года я мотался по северам. Вагончики и общаги. Длинные рубли и длинные запои. Случайные знакомства, случайные связи и какая-то не своя жизнь. О своей службе никогда никому не рассказывал — стыдно было. Стали сказываться последствия контузии во время и после пьянок. Ко мне все чаще стали приходить в гости добрые кони во время видений. Они звали с собой на заливные луга и ни о чем не печалиться. Однажды, во время загула, в дверь настойчиво забарабанили. Я открыл и увидел на площадке табун лошадей.
— Колька, — радостно заржал вожак, — пойдем с нами на луга, порезвимся всласть!
— Не могу, кони. Я с девушкой, а она боится лошадей. Да и не хочу ее оставлять одну. — Ничего страшного. А мы сейчас здесь луг устроим. Можно?
— Конечно! Только не напугайте ее. Кони забежали в квартиру и пол превратился в луг.
Вся мебель стояла на своих местах, а под ногами шелестела сочная трава выше колен. Я прыгал и кувыркался рядом с конями, как когда-то в детстве на выпасах в ночном. И вдруг увидел над собой острие косы. Увернувшись, вскочил на ноги и увидел отца.
— Что ж ты, Колька, траву мнешь, косить мешаешь. Чем скотину кормить будем?
— Отец, я не знал, что ты здесь. Сейчас прогоню лошадей.
— Дальше изгороди не высовывайся, пропадешь! — крикнул он вслед.
Кони весело перепрыгивали через изгородь, и я тоже попытался перемахнуть ее. Но сильный, резкий рывок назад опрокинул меня, а нашатырь привел в чувство. Я лежал на балконе, рядом со мной сидела девушка и со слезами на глазах повторяла:
— Коля, Коленька, милый, дорогой, что с тобой происходит?..
— А что было?
— Да ты чуть с балкона не выпрыгнул… Как и силы хватило тебя удержать…
Этот случай заставил задуматься о смысле жизни, и я решил уехать домой. Волнуюсь. Чем ближе к дому, тем сильнее воспоминания. И уже ноги сами понесли к роднику, бьющему недалеко от родной деревни. Припал губами к воде и не в силах оторваться. Сполоснул лицо, твердой походкой направился к дому. Непривычно тихо в деревне: ни лая собак, ни кудахтанья кур, ни людей. Захожу в дом, мать спиной к дверям что-то перебирает на столе, приглашает:
— Проходи, сосед, коли надумал зайти. Ты не обращай на меня внимания. Я вот сейчас посмотрю фотографии, мы попьем с тобой чаю и вспомним моих мужиков.
Не признала через окно. Осторожно говорю:
— Здравствуй, мама. Это я, Колька, твой сын.
Мать на миг замерла, а потом медленно начала оседать на пол. Еле успел подхватить и усадить на лавку возле стола.
— Так ты жив, сынок? А как же вот это… — и сует похоронку в руки.
— Всё хорошо, мама, теперь. Я долго был без памяти, и военные не знали, что выжил именно я. А как меня накрыло разорвавшейся машиной и землей, запомнили.
— Я видела, что кто-то прошел мимо окна, Коленька. А вот не подсказало сердце, что ты… — Мама уткнулась лицом в мое плечо, завсхлипывала: — Прости меня, сыночек, прости…