Четвертый застонал, зашевелился; и вместе с кровью выдохнул:
- Помилуйте... довольно... довольно...
- Надо его еще отделать, чтоб уж наверняка - усмехнулся Джован третий.
Он усмехался, потому что чувствовал свое превосходство и над избитым, и над тем, кто его избивал. Ведь, он был уверен, что Джован - это он. А все остальные просто исполняли его волю.
* * *
На этой планете, несмотря на отсутствие солнца все же происходила смена дня и ночи. Оранжевая оболочка под действием беспрерывных ветров вращалась над планетой и часть ее была более плотной, испускающей больше тепла и света нежели другая - разряженная.
Джован первый, отполз на два десятка метров от корабля, чтобы не чувствовать вонь горелого мяса получившегося из бирюзового крошева. Несколько раз он оглядывался на изумрудную рощу, все ожидая, что выскочит оттуда двойник. Раз он даже закричал:
- Если ты, выходи! Нечего прятаться! Выходи, выходи! - в ответ только новое растение поднялось на месте кристалла - в это самое время Джован-второй стоял перед бирюзовой долиной, в нескольких верстах от корабля и, усталый и раздраженный, воображал, что за ним уже гонятся Лжеджованы; - замышлял создать себе воинов и рабов, чтобы они защитили его...
И первый Джован, глядя на заросли тоже воображал, что двойник его уже создал целую армию и выйдет сейчас; захватит корабль, улетит на Землю, к Катрине, а его навсегда оставит на этой планете.
- Да кто он такой? - в раздражении шептал Джован первый, глядя на рощу. - Самозванец! Двойник из кристалла, но человек то я! Моя жизнь это, черт подери, моя жизнь!
И тут ему, как и второму Джовану, пришла идея создать подчиненных рабов, роботов, пусть и с его внешностью, но покоренных.
- Наверное, придется применить силу. - бормотал он, переворачиваясь на спину.
Так он остался лежать долгое время, созерцая спокойную оранжевую высь. Постепенно ветер сдувал плотные слои газа в сторону гор и медленно-медленно проступало черное, беззвездное небо. Там, в выси этой, над головой Джована, смотрел сотканный из миллиардов звезд глаз. Он виделся Джовану печальным, и завораживающим осознанием истинных его размером. Где-то там, среди звездных пылинок был и его дом... в какой неизмеримой дали! Он смотрел на галактику и уходили из него и страх, и злоба, и напряжение. Оставалась светлая и глубокая печаль.
- Я вернусь к тебя, любимая. - прошептал он негромко, протягивая к галактике руку. - Да, и с крови моей взойдут новые Джованы Симероны, но не для вражды; для дружбы. Вместе мы починим этот корабль; не будем спорить - будем работать. Да и как ничтожны были бы все наши споры перед тобой, галактика.
Прошептав так, он поднялся, прошел к ближайшему кристаллу, расковырял рану. Голубиное воркование показалось ему прекрасным, предвещающим прекрасное звуком. Он распахнул объятия навстречу появившемуся из кристалла двойнику, улыбнулся; и тот, знающий и чувствующий то же, что и первый, распахнул навстречу ему свои объятья.
Одновременно один из них сказал:
- Здравствуй, друг мой!
А второй:
- Здравствуй, брат мой!
Они уселись на земле; подняли головы к светящемуся в полнеба печальному оку, помолчали некоторое время, созерцая.
Первым заговорил двойник:
- Мы никогда не должны спорить, кто из нас истинный.
- Это приведет только к вражде. Ведь и ты считаешь себя Джованом?
- Конечно, как и ты...
- Ладно... Оставим это. Сейчас, под взором галактики разойдемся по этому полю; создадим до утра сотни две, три себе подобных...
- А о еде ты подумал? Глядя на такую красу, конечно о еде и не думается, но все же - найдут ли они чем себя прокормить? Не обрекаем ли мы их на голодную смерть. Они проклянут нас.
- Нет, не проклянут. Каждый из них будет считать, что он все это придумал. Каждый, будет помнить этот вот разговор. Что же касается еды если в джунглях есть хоть один съедобный плод, мы его сможем воспроизводить сколько угодно с помощью кристаллов. Прости, конечно, что я тебя создал не проверив это...
- Нет - это ты прости мою трусость. Я, ведь побоялся пройти в заросли один. Боялся, что нападет на меня тот... Ладно, оставим...
Разговаривая о величии галактики, направились они к изумрудным зарослям, которые засветилась - стебли растений оказались полупрозрачными и в каждом медленно пульсировало длинное, от корней и до вершины, сердце. Непрестанный дневной ветер теперь утих, и в воздухе пахло чем-то незнакомым, сочным.
Лица Джованов казались изумрудными, полупрозрачными, в глазах, как у кошек, вспыхивали зеленые искры.
Вскоре они нашли плод, напоминающий огромный персик.
- Давай одновременно
- Нет, лучше уж останется один, чем вообще никого не останется... Предлагаю бросить жребий... Только вот как?
- Я кое-что придумал. - Джован первый сорвал еще лист. Одна его сторона была стеклянной, другая - темно-зеленой, мохнатой. - Какую выбираешь?
- Мох.
- Значит я - зеркало. - лист закружился в воздухе и наконец упал на изумрудную, плотную травку - упал стеклянной поверхностью вверх и тут же распался темной пыльцой.
Через некоторое время они вновь вышли под озаренное звездным оком небо.
- Тебе страшно было первому пробовать.
- В общем - да. Но по вкусу, как смесь персика и дыни. Еще согревает, по жилам, как от вина, тепло бежит, но хмели нет.
- Согласен с тобой.
- Лучше бы ты не пробовал. Мало ли: может - все-таки яд; может действие только через неделю проявится.
- Ну, к тому времени все равно пришлось бы их попробовать. Лучше смерть от яда, нежели от голод.
Постояли некоторое время, подняв головы вверх.
- А ты тоже умеешь сочинять стихи? - спросил Джован первый.
- Да, умею, так же, как, впрочем, и ты...
- Ну, ты все мои стихи знаешь.
- И ты тоже все мои стихи знаешь.
- А можешь под этим небом придумать что-нибудь новое?
- Отчего же нет; придумал, когда жребий выпал мне - помнишь, как задумался?.. Ладно, слушай.
- Мне выпала тяжкая доля,
Быть может, уйду навсегда,
И светлый двойник в нашем доме,
Обнимет, обнимет тебя...
Двойник вздохнул и в глазах его вспыхнули слезы.
- Это испытание навело тебя на столь печальный лад. - ободряюще улыбнулся Джован первый. А я, пока смотрел на небо, сочинил совсем иные стоки:
- Только в отдалении, понимаем мы,
Как близки нам родины тучные холмы.
Только в одиночестве, понимаем мы,
Как согреют сердце, милые черты.
- Ты про Катрину вспоминал? - спросил двойник.
- Да, в общем - да. - молвил Джован первый.
- И я тоже вспоминал... Ладно, ладно - все, расходимся.
- Сделаем по десятку. Потом, каждый из этого десятка пусть сделает еще по десятку. Двух сотен пока хватит.
* * *
Джован Симерон второй и третий - оба усталые, голодные сидели под небесным оком, время от времени смотрели бросали на эти мириады звезд и туманностей взгляды, но тут же опускали глаза - было страшно смотреть в эту бесконечную высь и вспоминать совершенное:
Джован третий придумал использовать листья для переноски крови "раба". Они сложили листья лодочками и без труда набрали из этого четвертого, лежащего без движенья, с неузнаваемо распухшим лицом, достаточно крови. Они разносили эти капли по ближайшим кристаллам, и когда, появлялась там копия избитого раба, связывали заранее заготовленными изумрудными стеблями. Так сделали около полутора сотен...
Даже третий, чувствующий свое превосходство над этими "булыжниками"; чувствовал некоторую неприязнь к самому себе.
- Натворили дел. - прошептал он, глядя себе под ноги и тут же попытался себя успокоить, даже посмотрел на галактику. - Но они, ведь все двойники... Ведь они - это создания из камня. В них есть только мой облик, и воспоминания, а так они пустышки. Так я говорю?.. - он вздрогнул и вновь смотрел в траву.
- Ну, раз начали падать, теперь за воздух не зацепишься. - слабо прошептал второй. - Ведь ты тоже можешь сочинять стихотворения?
- А кто ж, черт подери, ха-ха, их может сочинять. - нервно отвечал третий.
- Значит и ты можешь... вот пришло тут в голову...
- Темна и бездонна меж звезд тишина,
Во мраке не вспомнить святого лица.
Я в темную бездну со стоном лечу,
И боль в своем сердце, и грезы храню.
- Кого ты сохранишь, кого ты можешь сохранить? - так же нервно вопрошал первый. - Уж не Катрину ли? Впрочем - оставим. Я сочинил - слушай. и прошептал слабым голосом, смотря под ноги:
- Эй, жди меня! - тебе я ввысь кричу,
Ты где-то там, средь звезд - тебя зову.
Эй, скоро я приду! Эй, скоро прилечу!
Не затушить в душе свечу!
Второй вздохнул:
- Ладно, давай спать; завтра нам много дело предстоит.
Они улеглись на исходящей едва заметным бирюзовым сиянием земле; повернулись на бока, чтобы только не видеть галактику и вскоре заснули.
Разбудил их сильный оранжевый свет который лился из облачного покрывала, завесившего небо в версте над их головами. Горы уходили в эти облака и подобны были стенам великанского дома.
Дул непрерывный, медленный, тяжелый и вязкий ветер. Медленно продвигал облачную громаду. Было жарко и душно, как в парилке.
Второй тормошил третьего:
- На утро мне пришло такое соображение: раз уж и ты и я считаем себе Джованами Симеронами, так, давай придумаем, друг другу какие-то новые имена, чтобы не смущаться.
- Пойдет. - зевнул третий. - А рабам дадим просто номера.
- Хорошо. Пусть я буду Хэг. - предложил второй.
- Нет, ты будешь - Везелвул - где-то я это имя слышал.
- Пусть Везелвул. Все равно - это не настоящее имя.
- Конечно. - хмыкнул третий. - Ну а я назовусь Мефистофелем. Наши имена должны, понимаешь, звучать как бич для наших рабов. Не какой-то там Хэг, а Везелвул и Мефистофель.
Но и тот и другой добавили про себя: "Настоящее то мое имя Джован Симерон"