– Представляю. Довелось лицезреть.
– Весь мир как ошалел от нее! Но знаешь, даже в Штатах гоняют по небесам пока что одни концертные ролики. Мы тоже… Но есть одна задумка. Пора осваивать новые жанры! Пашка Стельных из Ленинграда - не читал в "Огоньке", там его очерки через номер идут? - построил толко-овый сценарий. Такой, знаешь, исторический боевичок с элементами фантастики. Ну, я тебе скажу, круто! Не без чернухи, конечно. Этакое символистское ретро.
– Тридцать седьмой, конечно? - понимающе спросил Белозеров.
– В том числе, - кивнул Каша. - Надо держаться за пульс. Видел, группа со мною приезжала? На днях смонтируем здесь установку и через неделю проведем премьерную проекцию - специально для родного города, прямой эфир. Сейчас как раз в Москве наши люди решают вопрос, чтобы здесь поставили постоянный проектор. На утесе, вон там. Воздух, сам понимаешь, чист и свеж, как поцелуй ребенка, опять же - Китай рядом: они там в Халунцзяне сбацали мощный ретранслятор, оттуда прямой выход на Штаты. Эх, засветим наши картинки не только над Рассеюшкой, но и над всей Земелюшкой!
– Посмотрим - так увидим, - прервал Белозеров это излитие словес. Он повернулся к Обимуру, не понимая, то ли это река волнуется, то ли душа его растревожилась.
Да. И лучше уйти, чтобы не наговорить лишнего Каше… Максиму, Максиму Д., черт подери!
– Искупаемся? Да и пора, у меня дела еще.
Маргаритана охотно вскочила и пошла к воде, огибая осколки раковин. Ее движения наполнили сердце Белозерова нестерпимой тоской. "Уходить!"
– Купайтесь без меня - неожиданно сказал Максим. - Я позагораю.
– А что такое? - удивился Белозеров, мгновенно вспомнив, как, еще голоусыми, они с Кашей дни напролет бултыхались в реке. - Простыл? Радикулит?
Чтобы скрыть свою печаль, он поднял с песка круто выгнутую палку, напоминавшую лук высотой с человека, уткнул один ее конец в песок и сделал вид, что целится в Кашу. Маргаритана, обернувшаяся в этот миг, засмеялась, и Белозеров смущенно уронил "лук".
– Я здоров, - буркнул Каша. - Но понимаешь… я не говорил никому, - он сильно покраснел, - еще давно - сначала вдруг перестало тянуть к воде. Ну буквально водобоязнь, знаешь? До того доходило, что не мог заставить себя принять душ. Аж рвало от страха! Слава прогрессу, сейчас столько дезодорантов и туалетных вод мне из загранки приятели привозят, что в быту обхожусь запросто. А вот так, на пляже, только и могу, что позагорать подальше от воды. Это я тебе как другу.
– И давно такое с тобой? - изумился Белозеров?
– Давно. Может, помнишь, нам тогда было лет четырнадцать. Гроза была ужасная на берегу. Ты тогда раньше ушел, а я вымок, простыл ну и с тех пор. Не помнишь, что ли?! Ну, раковину выбросило в тот день на берег, такую розовую, ну?!
"Пор-фи-рол-л-ла! Порфирол-ла! Порфирола!.."
– Помню. Помню, - быстро сказал Белозеров.
– Раковину? - раздался над ними голос Маргаританы, которая, не дождавшись никого у воды, вернулась. - Вы видели ту раковину? Вы тогда были здесь?
– Ну да! - воскликнул Белозеров. - И ты… вы тоже?
– Я ее нашла.
Глаза светлые-светлые, шальные от восторга. Худые плечи, ободранные загорелые коленки… Она?!
– Ее сломал какой-то мальчишка. Большой, старше меня. Я потом все время искала его, чтобы спросить, зачем он это… Но его лицо как будто вымыло у меня из памяти.
И Максим, и Каша молчали. Белозеров тоже молчал.
– Ну, идите, окунитесь по-быстрому, а я подожду! - велел наконец Максим, поудобнее укладывая на песок свой атлетически-выпуклый торс. - Давайте, идите!
И они пошли.
"Значит, Ритуля - та самая девчонка? Вот совпадение! Надо попросить Саньку не болтать. Ритуля такая впечатлительная. Еще и взбрыкнет. Ну ничего. Я ее люблю, я хочу на ней жениться - и женюсь. Сказать Саньке… хотя, похоже, и он положил глаз на Ритулю. Вон как дергался. А я их еще отправил вместе купаться!"
Максим сел, повернулся к воде. Глаза сперва ничего не видели от солнца, а потом он разглядел, как волны находят на берег - и отступают. И снова. И снова. Ровные, неутомимые волны. Плавные, пологие. А что это с ними? Перламутром отливают! Пленка бензиновая, что ли, на воде?
Вдруг одна из волн вознеслась над другими, высоко-высоко, да так и замерла в воздухе, словно повинуясь неслышному повелению. А на ее гребне возникла… Максим вскочил, бросился было вперед, да замер в непонятном страхе… возникла розовая раковина. В точности та самая - та, что обуглилась и распалась в его руках, давно, давно!
"Только бы Санька и Ритуля ее не заметили! Да где же они?! Эй!.."
Из сердцевины раковины струилось перламутровое сияние, изливалось в воды Обимура, заслоняя от взгляда Максима тех двоих, что плыли сейчас в этих волнах.
*
Белозеров и Маргаритана стояли на морском песке и ждали, когда волны, шелестя, коснутся их ног.
– Вам… не понравился замысел Максима, да? Я заметила, вас передернуло.
– Было дело, - нехотя согласился Белозеров. - Я все думаю над этим. Мы так охотно рвем на себе одежды нашей истории и посыпаем главу пеплом былого, что я вот чего не могу понять: это ведь все равно, будто бы под микроскопом позор родной матери исследовать - да еще и выставлять на всеобщее обозрение. Ну, было, было все это, но сколько же можно на своем, родном дерзодействовать? Ничего ведь не изменить - и остается, значит, нам только стыд и ненависть? Уничижение! Ну а гордость? Что взойдет в буреломе и на пепелище?
Он и не заметил, как стиснул руку Маргаританы. Было иногда такое, накатывало: хотелось вдруг вынуть душу и кому-то протянуть, отдать… ну хоть показать! Просто показать, что она есть, что она белая, чистая - или многоцветная, ясная. И вот сейчас ему почудилось, что Маргаритана душу его приняла.
Он смутился.
– Смотрите, ветробуйство какое в небесах содеялось! А на волнах тишь. Это верховик играет.
– Говорят, в древние времена стоило только чего-то захотеть, как желание исполнялось, - вдруг сказала Маргаритана.
– А чего бы вы хотели?
– Опять ее увидеть… Чтобы я опять была девочкой и был тот день. Я бы не дала убить раковину, защитила бы! "Порфирол-ла!.."
– Значит, это вас мучило всю жизнь?
– Да.
– И меня тоже… Ну, тогда давайте попробуем как в сказке: зажмурьтесь три раза, шагните три раза - и все желанья исполнятся! - попытался Белозеров свести к шутке этот тяжелый разговор.
Маргаритана послушно закрыла глаза. Белозеров тоже зажмурился.
– Раз!
Волна коснулась их.
– Два!
Вода поднялась до колен.
– Три!
Обимур принял их в свои объятия, и дно ушло из-под ног.
Они оба разом открыли глаза, невольно цепляясь друг за друга. Капли стекали по ресницам Белозерова, и он тряхнул головой.
Лик Солнца смотрел с голубой высоты. И взгляд этот пронизывал Обимур насквозь. Они видели песок, напоминающий чистый бисер, и гальку, подобную рассыпанным нефритовым, яшмовым и сердоликовым бусам, и множество разноцветных раковин на золотом дне. Чудилось, Белозеров и Маргаритана, словно птицы, парят в райском саду.
А ветер все играл, играл над ними, шумел, будто посвистывал стрелами. То не ветер неуемновеющий пролетал над Обимуром - то был златокрылый Эрос, заставивший вдруг два сердца задрожать.
– Клянусь Обимуром, что вокруг нас, и небом, что над нами, - нет в мире никого прекраснее тебя. Словно бы сама Афродита осенила твое рождение, - тихо сказал Белозеров, а Маргаритана ответила:
– Мне кажется, что первый свет, озаривший землю, был свет твоих глаз.
Высоко-высоко, куда не мог проникнуть взор ни одного человека, три Мойры: Лахезис, что поет о прошедшем, Клото, играющая настоящим, и Атропос, ведающая будущее, - встретились со своими сестрами Норнами: Урдр - Было, Вердланди - Есть и Скульд - Будет. Проворными пальцами вытянули они из клубка, который им дали Среча и Несреча, две нити и переплели их так, что теперь никакая сила не могла бы отделить одну от другой.
– Быть бы мне этой волной, что тебя обнимает и нежит! - сказал Белозеров, а Маргаритана ответила:
– Твои ресницы пронзают мое сердце, словно светлые стрелы.
Обимур сверкал, будто был он драгоценным камнем.
Не в силах больше бороться с собою, Белозеров воздел глаза к небу, как бы в мольбе, и увидел, что Порфирола витает над Обимуром, изливая свой радужный свет в его воды, опьяняя их - и тех двоих, что безвольно носились в волнах необоримой страсти.
"Так вот какую награду сулила ты мне за спасение свое!.."
И он медленно увлек Маргаритану на прекрасноструйное ложе Обимура.
Когда они вышли на берег, там было пусто, лишь вдали завивался темный песчаный столб.
– Это уазик, наверное. Максим… он все понял, - сказала Маргаритана, и голос ее дрожал от счастья и усталости - Он уехал.
Белозеров промолчал, целуя ее сонные глаза, и сам подумал, что не иначе это почерневшая душа Максима завивает вдали угрюмые смерчи.
*
Многоглазый проекционный аппарат, словно снайпер, выцеливал что-то в небе. Впрочем, нет: он бил, бил - но мимо, опять мимо!
Серпоносов чувствовал, что у него по-детски дрожат губы. Восьмая сцена мчалась к концу, а что будет с девятой? Вот перед ним на переносном пульте сценарий Пашки Стельных, вот режиссерская раскадровка. Все вроде бы налажено, настроено, отрепетировано. Актеры живут в ролях, мизансцены сцеплены, будто звенья причудливой цепи. И вдруг…
Ну почему, почему это мертвящее ощущение не пришло прежде, почему его не осенило раньше чем он дал пуск, когда еще не поздно было подумать - и придумать, когда еще не заиграло в небе над Обимуром ошеломляющее действо!..
Максим знал - весь город сейчас на улицах, в парке, на смотровой площадке утеса. Сколько раз в спорах с бюрократами от культуры, противниками интертелепроекции, он выдвигал этот довод: массовое действо сближает людей, отрывает от индивидуальной спячки перед "телеками" и "видиками". Интертелепроекция соединяет человечество! Вот как сейчас: и чаша "Орбиты" на обимурском утесе, и лопасти нового ретранслятора та