очки и взглянул на неё, на этот раз уверенно, без прищура, характерного для близорукости. Совсем рядом она оказалась неожиданно привлекательной – чёрные кудряшки-локоны, серые глаза, нежный рот и здоровые зубы, матового цвета лицо.
Уже в автомобиле я подогревал себя ещё одним впечатлением – её тело было упруго, как молодое деревцо.
В следующее посещение меня ждало ещё более необычное событие.
В тот день в манеже было довольно пустынно. Только в дальнем углу зала прыжками в длину занималась детвора. Её почти не было слышно. Я никуда не спешил, но обошёл тренажёры быстро. Очки были на месте. Вопреки обыкновению, сел на маты, прислонившись спиной к шведской стенке. Непривычная тишина в большом пространстве и спёртые запахи дурманили. Меня потянуло ко сну. Но, стряхнув с себя дрёму, я ещё раз глянул в пространство манежа, привстал, когда вдруг увидел тонкую полоску солнечного луча. Она исходила от глухой, по идее, стены и вдруг прерывалась. В одиноко зависшем лучике бесновался хаос пылинок. Я подставил ладонь, и на её сердцевине запечатлелся солнечный зайчик. По его неправильной форме можно было предположить, что свет проникал сквозь рваную прореху в стене. Эта была незаметная дыра между перекладинами шведской стенки. Я глянул в неё и оторопел. За стенкой находилась женская раздевалка. В мощных потоках солнечного света, валивших сквозь высоко расположенные окна, стояла моя вчерашняя знакомая. Она было только что из душевой, одна и обнажённая. Я отпрянул от глазка в страхе, что меня застукают за пакостным занятием.
До этого случая я ходил в манеж три раза в неделю, заранее планируя свой распорядок дня. Появилось искушение поломать график и явиться в манеж прямо на следующий день. Но я не стал этого делать, хотя, прибыв по расписанию в следующий раз, войти в зал не удосужился.
У здания манежа было много абрикосовых деревьев. Стоял конец июня, самое время собирать урожай. Золотисто-румяные плоды сами осыпались. Наиболее переспевшие разбивались вдребезги об асфальт. Пока я вылезал из автомобиля, несколько плодов упало на его крышу и капот. Одно дерево подальше от входа в манеж трясли основательно, с яростными приступами после каждого перерыва. Крона надрывно шумела, абрикосы барабанили по асфальту. Среди густой листвы я рассмотрел ту девушку. Она, как всегда, была в поношенном зелёном спортивном костюме. Когда я приблизился к дереву, она крикнула:
– Не подходите близко! Вы перетопчете весь урожай! (…)
Я нагнулся и подобрал несколько абрикосин. Среди них были зеленоватые, крепкие, как камешки, плоды.
– Мне кажется, что это дерево не стоит трясти. Опадают неспелые плоды.
– Вы правы, и так много натрясла!
Она ловко свесилась с толстой боковой ветки и повисла на ней, как на турнике.
– Вам помочь? – спросил я и сделал движение в её сторону, но она (как мне показалось) поспешила спрыгнуть на асфальт.
Я опустился на корточки и стал помогать ей подбирать абрикосы. Девушка укладывала их в синее пластмассовое ведро. Часть плодов закатилась в траву на обочине тротуара. Я начал шарить и выуживать их из спутанной несвежей травы. Ни один из них не был побит.
– Я боюсь ходить по траве, – сказала она, – вчера там ребята увидели змею.
– Зато урожай здесь целее.
– Я готовлю из абрикосов разные напитки. Морс, например.
– А сердцевина у косточек этого абрикоса съедобная? – спросил я.
– Даже очень! Я заправляю ею плов. А по вечерам, когда смотрю телевизор, кушаю сердцевину вместо семечек. Говорят, помогает от болезней сердца.
– У меня предубеждение к абрикосовым косточкам. Однажды в детстве я объелся ими и у меня воспалился аппендикс.
– Бедненький! – сказала она, но немного неуверенно. Ей показалось, что она уже фамильярничает.
Мне попался крупный плод, величиной с персик, покрытый бордовыми пятнами, пупырышками и пушком. По тому, какой тугой была кожура, чувствовалось, что он до предела налит соком. Мелькнула шаловливая мысль разделить плод и предложить попробовать ей прямо с моей руки. Но я не решился и бросил абрикос в ведро.
– Я давно наблюдаю за вами, – сказала она.
– Почему? – спросил я, заинтригованный.
– У вас такое шикарное авто, пижаму меняете часто, ботасы у вас фирменные. Всё фирменное. И одеколон тоже. Такой интеллигентный! Трудно не заметить.
Я встал, отряхнулся и глянул на часы. Времени на тренировку не оставалось.
– Вы уходите? – спросила она. – Спасибо за помощь!
Она поднялась с корточек. Я приблизился к ней. Золотая цепочка обвивала её шею и струилась вниз под майку. Я невольно притронулся пальцем к цепочке, где-то у ключицы. Девушка внутренне вспыхнула, замлела. «Нимфа-абрикос», – подумал я.
– Золотая цепочка?
– Мне её подарила мама, – сказала она, почти заикаясь от волнения и смотря мне прямо в глаза, снизу вверх. Она льстила мне своим невысоким ростом.
Я отвернулся и отошёл к машине. Когда повернулся, ни девушки, ни ведра не было.
Мне пришлось сделать недельный перерыв в тренировках. Надо было разобраться с партнёрами. Но лёгкое опьянение от приключения не проходило. Совмещать унылые упражнения с тяжестями с лёгким флиртом – недурно для женатого мужчины! И тут вспомнил, что всё ещё не знаю её имени.
Когда я появился в зале, то, как обычно, снял очки, оставил их у входа и начал с дальнего в ряду тренажёра. Делал вид, что поглощён упражнениями. Уже сменяя третий тренажёр, увидел её – она прохаживалась по залу в нерешительности. Вот сменён пятый снаряд, а она всё ещё мается.
– Эй! Чего слоняешься, как лунатик? Лучше присоединяйся к нам, играем в джокер. Нужен четвёртый, – позвал её один рослый парень. Спортсмены расположились в яме сектора для прыжков в высоту. Она нетерпеливо отмахнулась. Я прекратил качаться и глянул на неё. Девушка подошла, смущённая.
– Почему вас так долго не было? – спросила она.
– Бизнес заел!
– Я вам принесла абрикосового морсу. Сейчас он в холодильнике. Наверное, совсем холодный, столько он там стоит.
Она побежала к служебным помещениям, которые находились в дальнем конце зала. Я переместился к матам, надел очки и стал ждать. За это время вполне остыл после нагрузок. Меня забавляло то, как она ладно и проворно бегала. Девушка принесла бутыль из-под кока-колы и одноразовые стаканчики. Она налила мне.
– Как же вас зовут? – спросил я, потягивая холодный морс.
– Фетида.
– Вы, наверное, гречанка?
– Да, я из Цалки.
– Фетида – имя морской царицы, жены героя Пелея, матери Ахиллеса, – сказал я в тоне, будто занимался ликвидацией безграмотности.
– Вы единственный из моих… – здесь она замялась и потом продолжила, – знакомых, кто знает это, – девушке стало приятно и лестно. Неожиданно она вполголоса начала читать первую строфу из «Илиады». Её серые глаза расширялись в такт гомеровского гекзаметра.
Я был озадачен и даже чуточку закашлялся.
– Наверное, морс слишком холодный?
– Вы достойны своего имени, – сказал я, шутя, но доброжелательно.
– А вас как зовут? – спросила она робко.
Моё имя не давало повода для экскурсов в классику. Хотя видно было, что ей тоже хотелось сказать что-то приятное.
– Вы, наверное, спортсменка?
– Да, бегала на длинные дистанции, хотя начинала со средних.
– Почему так?
– Что – так?
– Почему перешли на длинные дистанции?
– Случайно получилось на одном соревновании. Тренер попросил. Тогда на десять тысяч метров среди женщин у нас никто не бегал. Этот вид только-только зашёл. Достаточно было принять участие и дойти до финиша, чтобы получить очки в зачёт. Кстати, к тому моменту свои три тысячи я уже пробежала.
– Стоит ли уступать каждой просьбе? – сказал я. И, чтобы не получилось двусмысленности, быстро добавил: – Ведь можно было переутомиться.
– Не могу отказывать. К тому же тренер – хороший дядька. Добрый.
Мы сидели рядом на жестковатых матах.
– Трудно возиться с этими матами? – спросил я, щупая указательным пальцем кожаную поверхность.
– Привыкла. Я вообще много работ поменяла: лошадей по кругу гоняла, сторожила.
Её голос стал доверительнее. Она рассказала, что живёт в общежитии. Я перешёл на «ты».
– Ты такая привлекательная! Наверное, не замужем?
Фетида покраснела.
– И руки у тебя красивые, пальцы тонкие, слабое запястье. Хочешь, погадаю?
Я не гадал, а чувственно поводил пальцем по ладошке девушки. Фетиду охватила дрожь. Она потянула другую ладонь к моей голове, чтоб погладить влажные после тренировки волосы. Я не возражал.
– И шампунями вы пользуетесь дорогими, – сказала она, делая усилие, чтобы унять возбуждение. – Вы, наверное, богатый? У вас есть семья?
Я не ответил на последнй вопрос, но рассказал, что торгую компьютерами. Фетида встрепенулась:
– Я увлекаюсь компьютерами, – и стала рассказывать, как осваивала языки программирования по книгам. Девушка даже купила руководство для пользователей «Windows 95».
– Жаль, но компьютеры я видела только издалека, – заключила Фетида.
Я отпустил её руку. Стало ясно, что и «Илиаду» она прочла по своей инициативе! Игривое настроение вдруг сменилось щемящей жалостью к ней. Это не входило в мои планы. Захотелось уйти. Некоторое время мы сидели молча. Было видно, что она готовилась что-то сказать.
– Я хотела бы показать вам свои рассказы. Вы – единственный, кому я могу их показать. Ребята меня засмеют, если узнают. Они хорошие, но простые. Я принесу тетради, можно? – спросила она.
Она собралась уже побежать, но остановилась и, испытующе взглянув на меня, спросила:
– Вы ведь не уйдёте, дождётесь меня?
В её глазах была тревога. Она почувствовала перемену в моём настроении. Из приличия я выразил удивление по поводу возможности её опасений, хотя подозрение, что приключение явно перерастает положенные ему пределы, крепло. Однако я не мог предположить, что окажусь ввергнутым в панику после того, как прочту то, что было в ученических, исписанных неровным почерком тетрадях.