емья в полном составе заехала в городок. Сашуне понравилось здесь. Отец тут же зашёл в ратушу обделывать дела. Полковнику отказать не смогли. Через некоторое время Сашу оформили спасателем на искусственном озере.
Я стал наведываться к спасателю. Он было словоохотлив. Меня очаровала его русская речь и интеллект – как-никак студент МГУ. Мой русский язык был мало востребован. Только тогда, когда в социологический центр заворачивали гости, меня выталкивали вперёд. Я рассказывал о задачах нашей организации. Один-два раза подвёл товарищей – заявился на службу небритым, и именно в тот день, когда ожидались делегации. Пришлось директору самому отчитываться перед гостями. Делал это заикаясь и с запинками, за что получил замечание от одного из секретарей ЦК.
В какой-то момент меня осенила мысль, а не устроить ли Чепарухина в социологический центр. Я убедил директора: зачем транжирить кадры – Саша вполне мог бы поработать социологом. Ведь никому в голову не приходило в нашей луже купаться.
– Надо было быть дураком, чтобы в ней тонуть и чтобы тебе понадобилась помощь спасателя с комсомольским значком, да ещё такого интеллектуального, как Чепарухин, – заключил я свою аргументацию.
Мой начальник был доволен, кандидат с блеском прошёл собеседование. Но не прошло и получаса, как он уже разочаровывал. Мой протеже на радостях решил поделиться со мной одним из своих талантов: стоя под окнами кабинета директора, Саша достал из кармана мандарин, разобрал его на дольки. Я уж думал, что со мной хотят поделиться, но Чепарухин стал подбрасывать дольки мандарина вверх и ловко ловить их ртом. Оставшуюся последнюю дольку протянул мне и сказал: «Подбрось». Я так и поступил. Чепарухин и её ловко поймал своим ртом. За этим аттракционом наблюдал директор и несколько чинов из ЦК, которые проводили совещание. Как мне передали, они позабавились перед ожидающим их скучным заседанием.
– Это что, ваш сотрудник? – спросил один из них директора.
Шеф отмолчался.
Кстати, доставая из кармана злосчастный мандарин, Саша уронил таблетки и спешно их поднял.
– Что за лекарство? – спросил я.
– Фенозепам, – ответил он.
Директор тоже обратил внимание на заминку с таблетками. Он спросил меня, что принимает мой друг. Получив ответ, шеф отметил в раздумье:
– Сотрудник, принимающий седативные средства, с признаками инфантилизма, без зазрения совести мусорит на территории городка, и это видят сотрудники ЦК…
Тут я вспомнил, что Саша бросил кожуру цитруса прямо себе под ноги. Замусорил территорию. Подобный проступок обычно вызывал у начальства административный раж, переходящий в осатанелость. Не думаю, что это происходило от любви к чистоте, – был бы повод покуражиться.
Директор уже склонялся отказать Саше. Тот не помедлил облегчить ему задачу:
он не засиживался на своём посту, слонялся по городку и своей эксцентричной внешностью и свободными манерами шокировал замордованную комсомольскими порядками публику. На него настороженно смотрел первый секретарь. Визиты первого оживляли жизнь в городке, ибо он вопил на всю окрестность – наводил порядок. При виде комсомольца-оригинала он почему-то терялся. Вроде, даже дар речи терял. Начальство затаилось. Вот попал под машину чёрный лебедь. Птица покинула водоём и почему-то вышла на дорогу. Её переехала выскочившая из-за угла «Волга» мэра городка. Материальный ущерб попытались приписать Чепарухину – недосмотрел. Аргументу, что он спасателем работает, а не гусей пасёт, начальство не смогло ничего противопоставить. Довольно скоро поспел ещё один повод. Спасателя на водах обвинили в том, что он сорвал комсомольскую свадьбу. В тот день Чепарухин наведался в радиоузел. С товарищем Ясоном, который отвечал за радиофикацию, Сашу сдружила любовь к музыке. Они регулярно обменивались кассетами. В результате их отношений возникла путаница. В самый торжественный момент брачной церемонии, когда жених и невеста обменивались кольцами, окрестности городка огласили фривольные ритмы американского джаза вместо ожидаемого грузинского многоголосия. В тот день выходила замуж одна из комсомольских богинь, которую вот-вот должны были записать в старые девы. Если на самой свадьбе инцидент замяли шутками, то на совещании ему придали значение ЧП.
Мэр городка заметил Чепарухину:
– Вы постоянно светитесь. Слишком много экспромта в вашем поведении.
Ему посоветовали не прекословить ВЛКСМ, который достаточно силён, чтобы испортить человеку карьеру. Чепарухина выгнали «по собственному желанию».
Он перестал появляться в городке. Но я не порывал с ним. Не знаю, кто кого к себе привязывал, но то, что мне его не хватало, – факт. С его помощью я совершал побеги из гнетущей обстановки комсомольского городка. Ещё более невыносимой казалась социология. Изучая комсомольские химеры, она сама становилась химерой. Я искал спасение в общении с безгрешным Чепарухиным. Ещё эти мои языковые потребности…
Вместе с ним и другими фанами я участвовал в помянутом штурме филармонии… Мог ли когда-нибудь до этого дойти, если бы не Чепарухин? Он прошёл на фестиваль, я нет.
– С виду не босяк, а туда же, – бросил мне милиционер, когда я делал слабые попытки прорвать кордон.
Вслед за ним я полез на дерево, чтоб взобраться на балкон, где шумела вечеринка. Нас ждали, но не предполагали, что мы заявимся не через дверь. Он залез, а я остался на дереве – ни туда ни сюда. Не мальчиком уже был. На меня гости и хозяева вечеринки пальцем показывали и говорили, что я сотрудник ЦК.
Другой раз зашли на дискотеку. Обстановка была чинная, как на балу. Так у нас в Тбилиси бывает, если не хочешь нарваться на драку. То ли сами девицы – недотроги, то ли их сурово мужики оберегают. Чепарухин был сверх меры весёлым и приставал к девушкам, что выражалось в его буйных танцах и в том, что он пытался вовлечь в них присутствовавших особ женского пола. Его вывели. Я проследовал за ним. Чепарухина завели за угол, и какой-то мужик двинул ему в челюсть. Нокаут. Потом меня спрашивают, не с ним ли я. Получив утвердительный ответ, тот мужик и меня послал в нокаут. Мягкий тычок в челюсть, потом возвращение из шока – сначала забрезжил свет фонаря, затем обозначились фигуры парней. Слышу:
– Оклемались? Вы в наш садик не ходите!
Такое приключение! Кстати, та дискотека не обошлась без массовой драки.
Как забыть?
…Мы стояли у дверей школы. Пришли за компанию с общим знакомым. Тот должен был встретить племянницу-школьницу и сопроводить домой. Пока стояли во дворе и ждали, наблюдали за детьми, первоклашками. Они резвились на школьной лужайке. Тут вижу, Чепарухин слезу пустил. Что такое? А он на детишек показывает и говорит, какие они маленькие и незащищённые. Я говорю, что дети как дети. Нет, мол, очень маленькие и хрупкие. Я ему, что нашло на него что-то. Потом присмотрелся и вижу, как один мальчонка забегался, расшалился. Как козявка мелкий. А за ним физкультурник увязался, чтоб мальчонку утихомирить. Педагог. Нам подмигнул и к мальчонке с деланно дидактическим выражением лица обратился. Первоклашка среди товарищей пытается спрятаться от него. Ребёнок думал, что с ним играет дядя, и залился смехом. Тут Чепарухин чуть ли не в голос заплакал. Я обалдел. А он говорит:
– Как ранит сердце этот смех! Он как переливы золотого колокольчика на шейке агнца в чаще, кишащей волками.
Или стоим мы на улице и наблюдаем съёмку фильма. Разыгрывалась сцена явно надуманная. Девушка с двухместным велосипедом (тандем) должна выйти из-за ворот двора. Девушки на велосипедах мало ездят, а тут такой агрегат, точно на треке позаимствовали. Всё, что от неё требовалось, – выйти, пройтись по дуге, протащить тандем и остановиться. Не получалось у неё. Сколько дублей испортила, чуть не плачет. Народ собрался и комментарии бросает: капризничает дива! Колкости подкидывают. Даже оператор под их влияние подпал. Нервничать стал, упрекает артистку. Публике подыгрывал. Режиссёр к ней подошёл, увещевает. А она молчит. Неожиданно Чепарухин от толпы отделился и к режиссёру с артисткой направился. Я и народ рты поразевали от такого неординарного поступка. Та девица с чудо-велосипедом и режиссёр тоже опешили, когда к ним подошёл верзила. Но разговорились. Девушка отошла, её лицо разгладилось, успокоилось. Режиссёр же руку пожал Чепарухину, за что-то благодарит. Потом дал команду – на сегодня хватит. Толпа стала расходиться. Я спрашиваю его:
– Что ты им такое сказал?
– Я предложил паузу сделать. Не видите, что девочка уперлась, на грани срыва? Ей перестроиться надо. Зачем мучить?
Чепарухин уехал в Москву. С ним отбыли и его родители. Наши отношения прервались. Потом пришли смутные времена. ЛКСМ канул в Лету. С социологией я не порвал, изучаю спорт в социальном ракурсе. Чепарухина не забывал. Но делиться воспоминаниями было не с кем. Общих знакомых не осталось: многие уехали, а те, что остались, свою память не утруждали. Но вот недавно я встретил товарища Ясона, того самого, из радиоузла комсомольского городка. Он тоже в Москву перебрался. Часто встречается с Сашей на разных музыкальных тусовках. Ясон приехал навестить мать. Я ему о городке рассказал, как разгромили его. Теперь там руины. Потом о Саше спросил.
– Мог бы в интернете его фото увидеть. Теперь он довольно известный импресарио, – ответили мне.
– Внешне изменился?
– Полысел.
Пока я думал, как болезненно Чепарухин мог реагировать на утрату своей шевелюры, собеседник добавил информацию:
– Да, ещё он хромает.
– С чего это?
Наш знакомый осклабился и сказал:
– В Америку он возил фольклорный ансамбль из Тувы. За океаном на всём экологически чистом торчат. Фольклор тоже что-то вроде экологии у них. Чем проще, тем лучше. Тувинцы Чепарухину ростом по яйца были. Выйдет этот охламон на сцену, скажет что-то на американском и уходит. Вся роль! И вот в Небраске едут на автобусе по прериям. Сашуня шофёра попросил остановиться. Говорит, что выйти надо народу по нужде. Тувинцы все пьяные были, много жидкости поглотили, а у Чепарухина мания – думал, что постоянно писать хочет. А шофёр говорит, что нельзя, только тогда остановит, когда до туалета доедут. Чепарухин не стал спорить, не Грузия ведь. Вот вышли у туалета. Весь ансамбль уже облегчённый в салоне сидит, а импресарио всё нет. Появился наконец, стоит на подножке у дверей. Ему говорят – поднимайтесь, пора трогать. Шофёр-негр тоже нетерпение выказывает. А Сашуня призывает – давайте воздухом подышем, простор ведь какой. Полюбуемся. Артисты же говорят, этот простор им ещё с Тувы обрыдший. Слово за слово, и один из них возьми и толкни Сашуню. Тот из автобуса вывалился. Так Чепарухин ногу сломал.