Влад сначала не мог понять, о чем они говорят, но постепенно ясность сознания к нему возвращалась. «Это они что, меня обсуждают? Да что она о себе думает?»
Ему захотелось встать и посмотреть в глаза этой наглой девице. Влад начал шевелить ногами в разные стороны, правая снова начала болеть, словно ее режут на куски, а левую он не чувствовал. Ему показалось, что они весят как пудовые гири. Наверное, он что-то задел в своих попытках подняться – раздался оглушительный звон.
– О, кажется, наш герой проснулся! – язвительно воскликнула Крис.
Раздались громкие приближающиеся шаги. Влад растерялся. Он привык встречаться с женщинами при полном параде. А теперь он даже не знал, как выглядит.
Над ним нависло лицо молодой женщины лет тридцати пяти. Аккуратный маленький чуть вздернутый нос, пышные коротко стриженные темные волосы, черные как уголь глаза. Она смотрела на него пронзительно и с любопытством. Свет был не яркий, но контрастный. Сочетание первых морщин и детского задорного взгляда обескуражило его.
– Встать сможешь, живчик? – насмешливо поинтересовалась Крис.
– Фыпофофи на ангела, – произнес он и ужаснулся, услышав свой голос. Язык ворочался с трудом, губы распухли словно от укусов целого роя пчел.
– Так, живчик, – лицо Крис тут же стало серьезным,– оставь свои подкаты для бордельных потаскух. Здесь тебе не притон и не развлекательный центр. Я Кристина. С сегодняшнего дня можешь считать меня своим лечащим врачом. А это моя помощница. Будет менять повязки.
Сочувствие, отразившееся на лице медсестры, ему не очень понравилось.
– Что со мной? Я ничего не помню.
– Совсем ничего? – дернула бровью Крис.
– Как я здесь оказался и что это за место? Я ехал после работы в бар на мо́торе, а потом пустота.
– Так и знала, – бросила Крис через плечо. – Ты выехал на встречку и столкнулся с мо́тором одного пожилого мужчины, который возвращался домой с работы. Ты чудом остался жив. А тот мужчина погиб. Из-за тебя.
– Все болит, и я почти не чувствую ног. Я ведь смогу жить как прежде?
– Не знаю. Я тебя сшивала по частям. Разрыв селезенки, большая кровопотеря. Нога сломана и два ребра, будешь в гипсе пару месяцев. Если выкарабкаешься и не подцепишь инфекцию, будешь жить. Все зависит от тебя. Да, кстати, а жить как прежде – это как?
– Как все обычные люди! Быть здоровым, не беспокоиться о будущем. Не ждать смерти. Ходить на работу, наслаждаться тем, что есть.
– И кем же ты работаешь, живчик?
– Я начальник цеха по сортировке мусора, – с гордостью произнес Влад.
Крис прыснула от смеха.
– Я придумала тебе новое прозвище: мусорщик. Живчик – слишком лестно для таких, как ты.
– Крис, не надо, – взяла ее за руку медсестра. – С кем угодно может такое произойти.
– Вот сама с ним и нянчись! – она резко развернулась и пошла к выходу из комнаты. – Он и так тут больше недели! У нас не хватает мест, и ты прекрасно об этом знаешь!
Медсестра выскочила вслед за Кристиной.
– То есть, я мог умереть? – до Влада только сейчас начал доходить смысл слов Крис.
Влад остался наедине со своими мыслями. «Я мог умереть… Черт! Я мог умереть! Реально! По-настоящему. Я могу умереть в любой день, в любой момент! Как мне раньше это не приходило в голову! А я же ничего не успел! Я не разобрался, кем хочу быть, не завел семью, у меня даже друзей нет, кроме Макса. А как мне заводить семью, если я вечный? Дети и жена умрут, я их всех переживу. Проклятая мутация, от нее одни проблемы». Влад то терял сознание от слабости, то приходил в себя от боли. Он не понимал, сколько уже лежит здесь и сможет ли когда-нибудь встать с постели. «Отправили на утилизацию… Чудом остался жив… Да если бы не эта злобная Крис, я бы уже горел в печи!»
Кристина изредка заходила, мерила температуру и пульс, рассматривала зрачки и уходила, не произнеся ни слова. Влад, когда ему стало лучше, попробовал заговорить с ней, но каждый раз она его резко обрывала или вовсе не удостаивала ответом. Окон в комнате не было, и он не понимал, какое сейчас время суток.
– Крис, не молчите, прошу вас! И зачем вы вообще меня спасли, если я вам так неприятен? Что я сделал не так?
– Да просто потому, что ты вечник! Я ненавижу таких, как ты. Сколько тебе уже? Сто или двести лет? А, может, ты один из первых, у кого началась мутация? И что ты сделал в жизни? Как потратил эти годы! Да твоей жизни хватило бы на троих! Почему жизнь одаривает бессмертием самых бесполезных и глупых? Скажи, почему? Тебе открыты все двери, ты можешь учиться, где хочешь, можешь создавать новое, делать открытия. Ты можешь каждые пятьдесят лет менять профессию! Но ты же ничего из этого не делал, ты же ни о чем не думал, кроме сиюминутных развлечений, верно? А ты знаешь, как живут те, у кого прогерия? Ты хоть раз думал о ком-нибудь, кроме себя? Почему те, кто рано умрет, не имеют права учиться и помогать обществу, помогать людям? Да, у нас мало времени в запасе, зато мы умеем его ценить! Зачем идти навстречу таким как ты, даже не понимающим, как им повезло? Не умеющим ничего ценить, даже собственную жизнь!
– Выходит, у тебя прогерия? – воскликнул изумленный Влад. – И сколько тебе на самом деле?
– Девятнадцать. Год назад меня отчислили из медицинского вуза, когда узнали о диагнозе. Каких-то пары месяцев мне не хватило, чтобы получить диплом.
Крис вдруг вся сникла, привычная уже Владу злоба и агрессия испарились. Перед ним сидела молодая девчонка, так рано и внешне, и внутренне, постаревшая за каких-то пару лет. Девчонка без будущего, у которой столько планов и столько надежд. Она присела на край кровати, словно усталость всего мира опустилась ей на плечи. Владу вдруг захотелось ее обнять и утешить. Он приподнялся на локтях, превозмогая боль. Заметив его движение, Крис поспешно встала.
– Вот, теперь ты знаешь. Если бы только у меня была твоя вечность. Или хотя бы нормальная лаборатория…
Крис ушла, а Влад оперся спиной о холодную стену. Теперь он смог окинуть взглядом комнату. Впереди, как он верно угадал, дверь. Точнее, проем, из которого в комнату попадал желтый неровный свет. Справа от него кровать поменьше. На ней, свернувшись клубком, лежал мальчик и таращил на него испуганные глаза. В ногах кровати стояли прозрачные бочки с жидкостью. От бочек к ногам мальчика тянулись трубки. Слева стоял железный стеллаж, за ним еще кровать, но того, кто на ней лежал, не видно. В темном углу слева от дверного проема стояла двухъярусная кровать. Но Влад различил только едва заметное движение на ней. Вскоре вернулась Крис. Она проверила состояние мальчика, долго сидела в темном углу у двери, а потом вышла. Влада она словно не замечала. А он наблюдал, как она самоотверженно спасала людей. Спасала других, а себя – не могла.
Влад был всегда далек от медицины. Тем более, что новая идеология запрещала врачам и ученым делать что-либо по-настоящему серьезное. Решая проблему перенаселения, сейчас она самого Влада чуть не загнала в могилу. Влад рос крепким и здоровым. Даже ни разу не простужался.Еще задолго до того, как стать вечником, Влад был уверен, что уж он-то все успеет в жизни и что с ним не может случиться ничего плохого. Болезни, аварии, несчастные случаи – это про других. Не про него. А когда ему поставили отметку о мутации, он уже вполне осознанно стал воспринимать себя как кого-то исключительного, кого не волнуют проблемы простых смертных. Еще в школе он вел себя высокомерно, считал себя лучше и умнее других. Дети чувствовали его отношение и не любили его. Так он и привык жить сам по себе. А после утверждения статуса вечника он зажил еще более радостно и беспечно. Слова Кристины не выходили из головы: «ты хоть о ком-нибудь думал, кроме себя?». Влад вспомнил маму. Она заболела и просила его приехать, провести вместе с ней оставшиеся дни. А он много работал и не успел с ней попрощаться. Он старался не вспоминать. Загонял подальше мысли. А сейчас эта авария, эта умирающая старухой девчонка Крис, невозможность встать и уйти, невозможность с кем-то поговорить – все это вдруг словно прорвало невидимую плотину в голове, мысли лавиной лезли в голову, сумбурные и невеселые. А он никак не мог их остановить.
Влад тогда не поторопился и даже не ответил на письмо. Командировка, важные встречи и обещание повышения совсем затуманили ему голову. Ему казалось все это таким важным. И вот он опомнился спустя год. Письмо улетело под диван и там пролежало, ожидая, когда его найдут и перечитают. Он сразу приехал. Их старый дом на окраине Котласа ярко заливало солнце. Мама всегда выходила на крыльцо, едва слышала вдали звук его приближающегося мо́тора. Утро вторника оглушило его тишиной. Влад осторожно подходил к дому, боясь разрушить эту хрустальную тишину, словно купол опустившуюся на участок. Под окнами до сих пор росла малина. Он по привычке сорвал несколько ягод. Заметил вышедшую на крыльцо соседку.
– А где мама? – тихо спросил он.
Она молча указала на калитку в изгороди, которая вела на пшеничное поле и ушла по своим делам. Удивленный, но не вполне еще понимающий, Влад направился туда. Поле заросло полынью, пыреем и пижмой. Трава доходила ему до пояса. Поперек поля угадывалась тропка. Влад направился по ней. Он ожидал, что мама собирает травы на чай. Или червяков для рыбалки. Он представлял, насколько она изменилась, и придумывал, что скажет в свое оправдание, чтобы она не сердилась, что сразу не приехал. Тропинка уткнулась в наспех очищенный от травы участок земли. У основания самодельного креста, воткнутого в едва заметный холмик, стояла мамина любимая кружка, наполненная дождевой водой. Влад огляделся по сторонам в поисках объяснения. Но кругом только тишина и пустота. Сзади подошла соседка.
– Ты опоздал на год. Последние два месяца мы не понимали, как она еще жива. Держалась из последних сил, ждала тебя. Но ты так и не приехал. Ты очень переменился, Влад, с тех пор как стал вечником.
– Но как такое могло произойти? – с отчаянием воскликнул Влад. – Я же должен был успеть. Я правда не мог сорваться сразу, не мог. Не от меня это зависело.