На время моё творение замирает, будто переваривая Солнце. Даже светящиеся щели гаснут, делая звезду абсолютно чёрной. Но потом сфера начинает обрушиваться внутрь себя – кусок за куском. Мгновение, и весь шар сжимается в одну точку. А потом происходит взрыв!
С дикой скоростью во все стороны несётся волна энергии, измельчая в пыль другие звёзды и планеты. Они становятся материей, из которой образуются новые объекты космоса, новый… мир?
Меня взрыв совершенно не задел. Я – наблюдатель. Мой взгляд охватывает почти бесконечное пространство. И повсюду мчится волна взрыва, перекраивая галактики на новый лад. Наша Вселенная уничтожена, но на её месте возникла другая.
Я смотрю, как материя сливается в шары. Образуются звёзды – большие, поменьше. Вижу, как появляются планеты, спутники, астероиды. Наблюдаю, как на некоторых планетах зарождается жизнь. Часть миров процветает, другие погибают.
Одна из таких планет привлекает моё внимание. Бурными волнами появляются на ней миллионы разных существ, заселяя пространство, но раз за разом почти полностью вымирая. Миг, другой – и я уже вижу людей. Они быстро прогрессируют, изобретая новые методы уничтожения лесов, зверей и себе подобных.
Сложно сказать, чем я являюсь сейчас. Скорее просто не существую. Не наблюдаю вокруг никого, кроме людей. Кроме вас. Но и вы не видите меня. Может быть, чувствуете? Замечаю множество разнообразных храмов. Люди верят, что есть некое существо там, наверху. Я слышу ваши молитвы, но могу их не слушать. Точно так же мне открыты любые ваши мысли. Разве я – Бог? Но ведь мы тоже верили во что-то, что выше и старше нас, молили его о помощи. А он точно так же не считал нужным и возможным на что-то повлиять.
Почему я один? Вероятно, потому, что я – создатель звезды, творец нового мира. А может, у каждого умершего своя вселенная, в которой невозможно существовать двоим?
Я размышляю, но смотрю на Землю. И вижу там себя.
Ева Вишнева
…это, конечно, псевдоним. Если бы люди могли изначально выбирать себе имена с фамилиями, меня звали бы только так. Конечно, скажете вы, сделать документы с новыми ФИО не так уж сложно. Но дело в том, что я очень люблю своих родителей, и уважаю их выбор – в том числе, выбор моего имени.
Работаю в сфере связей с общественностью в IT-компании, по образованию журналист. Также окончила колледж по направлению «фотохудожник». В свободное время работаю над романом, иногда пишу рассказы.
Наша длинная секунда
Ее память была цепкой, фотографической.
Рита запрокидывает голову, ветка чернеет на фоне зеленых крон и неба. Часы на правом запястье щелкают, останавливая плавный полет тополиного пуха и облачную гряду, надвигающуюся с востока.
Разбитые коленки, царапина на щеке. Хорошо, что у детства короткая память, и Стаска, прислонившийся к Ритиной двери, забудет, как сильно щипался йод и как царапина отзывалась болью при каждой улыбке.
Мальчишка не помнит ни погибшего три года назад отца, ни похорон: тогда он, Стаска, нежданный, но любимый, без четверти трехлетний, держал свечу и смотрел на мертвеца с недоверчивым любопытством – неужели не встанет? Не помнит, как дрожали руки его мамы Катерины, а оплывший воск обжигал ее кожу. Не помнит Ритиных слез; она стояла среди пришедших и плакала, но не по соседу: в тот момент воспоминания о смерти собственного мужа, Степана, непрошеные, загнанные в угол, вырвались и захлестнули.
Часы на правом запястье щелкнули. Стаска поднял голову.
– Мама опять плачет, разбрасывает вещи. Я говорил ей, но она не слушает, и вот, – рука тянется к щеке. – А колено – это я упал на лестнице.
Рита помогает Стаске подняться, открывает дверь.
– Заходи, горе луковое. Голодный?
– Мама ведь не со зла.
Катерина ласковая и нежная, души не чает в сыне; готовит мальчика к школе, учит читать и писать, балует вкусными обедами; не дружит с соседями, но со всеми здоровается. Она преданно ждет мужа из рейса, пишет письма. Стаска молчит, терпит. И не выдерживает, когда мама в очередной раз «вылизывает» квартиру и на последние деньги покупает галстуки и рубашки; готовит праздничный стол.
«Он умер, – говорит Стаска матери. – Мы его похоронили».
Катерина не верит, но потом, видимо, вспомнив, как дрожала свеча, плачет, крушит все вокруг, отталкивает пытающегося ее успокоить сына. Находиться рядом невмоготу, и Стаска сбегает к Рите, соседке со второго этажа.
Рита не знает, почему он ее выбрал: она и детей-то не особо жалует, не улыбается соседским карапузам. Когда Стаска впервые пришел к ней, Рита нашла несколько телефонных номеров и честно рассказала мальчику о том, что случится, если она позвонит хотя бы по одному из них. Стаска внимательно выслушал и ответил, что никуда не хочет без мамы.
Тогда Рита удержалась от звонка. Удержалась и во второй, и в третий раз.
Конечно, слова мальчишки не имели значения. Просто Катерина быстро приходила в себя и спустя пару дней, бледная, но вполне опрятная, стучала в дверь, протягивала гостинцы и забирала сына, чтобы снова сидеть с ним над прописями и раскрасками. И ждать, когда любимый муж вернется из рейса.
– Не со зла, – повторяет Стаска.
Рита думает, что позвонить, все-таки, надо: слишком буйными стали приступы Катерины. Сына калечит.
Часы на правом запястье щелкают.
Стаска замирает со «злом», не успевшим сорваться с языка. Рита набирает воду в чайник, достает чашки и сахарницу. Включает телевизор, он рябит, мигает и заунывно тянет букву «а».
Часы снова щелкают, диктор на экране договаривает фразу. Стаска растерянно мигает, глядя на накрытый стол.
– Опять фокус с часами?
Рита кивает.
Она не любит гостей, так и не привыкла притворяться. Подвижная и деятельная, Рита ненавидит проводить свои длинные секунды, не имея возможности сделать что-то полезное – что угодно, только бы не терять время. Свое время, никому не заметное. Пространство между рывками секундной стрелки, расстояние от щелчка до щелчка.
О волшебных часах Рита рассказала Степану после свадьбы: ведь глупо поделиться с человеком жизнью, а тайну нести одной. А Стаска оказался слишком наблюдательным.
Однажды часы щелкнули, когда мальчик, по Ритиным соображениям, должен был спать. Воспылав праведным гневом, экранный герой поднял руку на героиню, да так и застыл в смешной и страшной позе. Рита вздохнула, принялась убирать со стола. К тому времени, как часы снова щелкнули, она успела вытереть крошки и сменить платье на уютный халат.
Стаска, оказывается, не мог заснуть, поэтому изменения, произошедшие в один миг, удивили его и озадачили: стол без чашек, конфеты «Цитроны» и «Ласточки», из которых мальчик строил пирамидку, – снова в вазочке, а сама Рита в другой одежде, распущенные волосы вместо обычного пучка.
Тогда получилось отшутиться: тебе померещилось с сонных глаз.
В следующий раз отшутиться не удалось.
Стаска смотрел на нее с обидой и требовал, уговаривал… И Рита не выдержала, выложила ему все начистоту: мол, часы на ее правой руке достались от бабушки, а той – от прабабушки, а прабабушка была ведьмой.
Часы могут останавливать время – растягивать секунды, по ощущениям – минуты на четыре максимум. Показать? Могу, только если возьмешь меня за руку. Правда, я не знаю, сколько нам ждать, так что держись крепче, Стаска. Может быть, долго. Когда бабушка была жива, часы растягивали сорок вторую секунду двадцатой минуты каждого третьего часа. А потом, видимо, сломались: в иной день время вообще не останавливается – но это лучше, чем растягивать его каждые полчаса, как случилось однажды. Ну а в среднем, мир вокруг замирает пять раз в день. Замирает только для меня, ну и для того, чью руку я держу. Остальным этого не понять, у них же нет часов… А в школе я решала задачки быстрее всех, пока другие застывали, наклонившись к тетрадкам; успевала списать нужные формулы и даты. Иногда шутила, пачкала мелом спины, воровала карандаши и ручки. Даже кнопки, помнится, подкладывала…
Часы щелкнули, забарахлил телевизор. Стаска, увлекая Риту за собой, распахнул окно, забрался на подоконник.
Милиционер замер с поднятой палкой, машины не двигались с места, пешеходы столпились, готовясь ступить на черно-белую спину зебры. Девочка тянулась к шарику с нарисованной собакой, а воздушная собака держалась в воздухе и косила насмешливым глазом.
Часы снова щелкнули, милиционер опустил палку, машины сорвались с места, собака взлетела. Девочка заплакала.
– Как здорово… – прошептал Стаска.
Он до самой ночи не отпускал Ритиной руки и слушал ее, как слушают сказки – с блеском в глазах и закушенной нижней губой. Она сама в детстве также слушала бабушку.
Бабушка пахла лекарствами и липовым чаем; ее голос, словно густой сироп, тек по жаркому дню:
– К старости тебе будет казаться, что ты прожила в два раза больше, чем все остальные. Теперь твоя память как бездонный колодец. Ты запомнишь каждый шорох, звук и запах, каждое слово, каждое движение, свое и чужое. Иногда будешь думать, будто сходишь с ума… У волшебства, милая, как у монеты, своя обратная сторона.
Рита запомнила каждую прожитую секунду, длинную и короткую.
Она любила листать старые календари, смотрела на числа и вспоминала свои дни со своим мужем, Степаном. До мельчайших подробностей, звуков и запахов. Календари заменяли ей фотоальбомы, записи со свадьбы и прочих торжеств.
Особенно она любила первые два года: живых бабушку и родителей, а также долговязого, неуклюжего Степу.
И зачем он пристал к ней, этот прыщавый, странный паренек? Увидел на остановке, увязался следом, отвадить не получилось. Потом завертелось: Степан караулил у института, подруги смеялись, но признавали, что парень очень старается.
Когда ветер сорвал косынку с ее шеи и опустил рядом с мраморной девушкой, Степан перемахнул через бортик фонтана, даже не сняв обуви. «Герой!» – случайные прохожие с интересом наблюдали, как парень пытается сохранить равновесие и подцепить ткань – рыбку, угодившую в плен сильного течения. Он вылезал из воды под беззлобный смех, покрасневший до кончиков ушей, смущенный и мокрый. Еще и поранился.