Все идет хорошо. Солнышко светит, птички поют, бабочки порхают над лужайкой, Дэвид заливается смехом, когда велосипед набирает скорость, писатель спит, пока пес справляет нужду… Все просто замечательно. Но тут Джефф вспоминает, что не взял дрова и прочие необходимости для костра и, сняв с седла малыша, чтобы тот не грохнулся (а то жена всю кровь через соломинку выпьет), возвращается на задний двор.
Дэвид остался один. С бабочками. Погнался за одной. Та села на дорожку, ведущую в дом. Дэвид подкрался, но бабочка полетела к шоссе и приземлилась на бордюр. Малыш за ней. В самый последний момент она снова вспорхнула и села теперь на край лужайки. Эта игра очень нравилась малышу; он не замечал, что отдаляется от дома.
В тридцати ярдах отсюда – за поворотом, в мусорных бачках кормилась небольшая стая из трех собак. Одна из них, большая, черная, со свирепым взглядом и лохматой шерстью, лежала в стороне и облизывала лапу: битва с енотом псу обошлась дорого. Лапа болела до самой лопатки, слюна капала без остановки, а горло сводило от воды. Она все сильнее и сильнее ненавидела двух других собак из своей стаи, рвущих сейчас целлофан. Просто безумно ненавидела. Мальчик появился в момент наивысшей пытки – когда собака с воем покусывала онемевшую лапу. Увидев малыша, она привстала. Шерсть на загривке приподнялась, и собака медленно двинулась вперед. Две другие собаки с майонезом на мордах посмотрели на нее, рыгнули, и вновь уткнулись в остатки пиццы.
Старик Джефф зашел в сарай, подтянулся, достал с высокой полки сетку для барбекю, сдул с нее пыль, щеточкой согнал паутину и отложил в сторону. Поленья, сухие и ровные, как из супермаркета, сложил в мешок. Нужно поторопиться. Скоро утренняя прохлада сменится жарой, и весь комфорт от поездки обратится в липкий пот в подмышках. Старик, завязывая горловину мешка, вспомнил о сыне. Что он там делает?
Дэвид увидел хромую злую собаку, которая, пригнув голову и брызжа слюной, ковыляла в его сторону. Ее щеки раздувались от тяжелого дыхания, и хрип, смешанный с тончайшим стоном, едва доходил до малыша. Он понял все слишком поздно. Привыкший к туповатому добряку Бэрри, Дэвид не подозревал, что от собак, кроме слюны на лице и удара крепким хвостом, можно ожидать подлости, и улыбался, глядя на приближающегося пса.
Джефф стоял на лужайке. Ровно подстриженный газон, напоминающий прическу соседа Боуи, велосипед, бабочки и редкие машины, в этот ранний час проезжающие мимо. А сына нет. Он тихонько его позвал, оглянулся на свое окно. Жена еще не в курсе, но у него забилось сердце. «Что же я наделал!» – мелькнуло в голове. Он снова позвал. Но сына как будто не бывало…»
Джон Фаулз отложил карандаш и хрустнул от удовольствия пальцами. Катарсис!
Слабак и трус, дрожащий при одном упоминании имени миссис Грейс, на страницах рукописей мог себе позволить убить хоккейной клюшкой белку-летягу, залетевшую к герою в окно («Безупречный день»), или нажать на газ грузовика в момент, когда дорогу перебегает лось («Лесная поэма»), или же загрызть долгожданного сына старика Грейса (соответственно – «Великая потеря»). Удовольствие, как если бы это происходило на самом деле.
Извини, друг мой Джефф, за собаку. Размазать твоего сына по асфальту кадиллаком пьяного Джима слишком банально. Не обессудь, но я продолжу рассказ:
«Из-за боли собака видела перед собой маленький, окруженный тяжелой тьмой, овал – такой, как если смотришь в бинокль. И в этом светлом овале стоял мальчик, закричавший слишком поздно – когда только услышал низкий, грудной рык свихнувшегося от бешенства зверя.
Джефф побежал. Ужасное это чувство – тревога, смешанная с паникой. Вот он, вот здесь, за углом! Но старик ошибся стороной.
Дэвид уже всё понял, попятился, но пес прибавил ходу и, на секунду замерев в трех футах от ребенка, молниеносно прыгнул. Клыки, нацеленные в глотку….»
Джон Фаулз подпрыгнул на стуле и вскрикнул как школьник – потому что вдруг дверь с грохотом распахнулась и в комнату ворвалась миссис Грейс.
– Прогони! Прогони! – визжала она, опрокидывая стол. Ноутбук кубарем полетел на пол и ударился в стену, стакан разбился, а виски пролилось на рукопись и ковер Дороти. Миссис Грейс, как кобра, напала на бумаги и принялась их рвать.
Джон Фаулз, поздно пришедший в себя, схватил ее за руки и швырнул на софу.
– Что ты тут делаешь? – выкрикнул он.
Миссис Грейс, распластавшись в позе краба, смотрела на него мутными глазами.
– Что ты тут делаешь, мать твою? – повторил Джон.
Она еще долго лежала в ступоре, разглядывая стены, потолок, свои руки, гневного беллетриста, но наконец встала.
– Дэвид, – прошептала она.
Джон отодвинул шторку. Маленький Дэвид на лужайке пытался слезть с велосипеда.
– Ты его ненавидишь, – сказала она, пытаясь сглотнуть вязкую слюну. – Вы оба нас ненавидите. Вы, мерзкие, бесплодные твари! Я вас убью, если с ним что-нибудь случится!
Грохнув дверью, она ушла, а на полу остались следы от ее обуви, пролитый алкоголь и жирная ненависть. С отвращением к собственному ничтожеству.
После ухода миссис Грейс черная зависть в его большом, пустом доме сгустилась еще больше. Изорванные в клочья, пахнущие спиртным листы, как цыплята, слабо пищали, когда он блуждал по комнате. «С Дэвидом в этой жизни ничего не случится!» – решительно заявил Джон Фаулз, изумленный сверхспособностью стервы предчувствовать вымышленную угрозу. Что это было: неизвестная науке форма предвидения? Если наука вообще занимается такими вещами. «Как тогда она поняла, – спрашивал себя Джон. – Прочитала мысли? Уловила трагическую атмосферу, созданную при написании рассказа? Неужели идея материализовалась таким образом, что черной тучей висела над моим домом и миссис Грейс все прекрасно поняла? Или поняла, что на рассказе я могу не остановиться и проберусь со своими «собаками» к реальному Дэвиду?»
Ясно одно: мальчик с такой мамашей не может умереть даже в книге.
Он снова выглянул в окно. Дикая миссис Грейс прижимала к себе малыша и смотрела на их окна. Ее блестящие глаза были видны даже отсюда. Джон задернул штору и отвернулся.
– Остается отравить Бэрри, Дороти, – вымолвил Джон Фаулз и взял в руки пылесос.
Екатерина Уланова
Пятый год учусь в институте культуры на документоведа-архивиста. Моя специальность помогает мне структурировать и добавить уникальности собственной вселенной, со своей хронологией и событиями, что связывает мои рассказы и роман «Не меч, но мир».
Пишу в жанре эпической фантастики. Моё творчество нацелено на критически мыслящих людей, хорошо знакомых как с поп-культурой, так и классическими произведениями. Я общаюсь с читателем посредством аллюзий и реминисценций, намеренных отсылок на известных героев и ситуации. Так я заставляю взглянуть на знакомые всем сюжеты под другим углом. Данный рассказ не исключение.
Для отзывов и пожеланий: kitty.lurkin@gmail.com
Снимок сна
Я всё время оступалась и падала на крутом склоне. Тропа заросла сочной влажной травой, что даже горные ботинки скользили по ней как по мыльной пене.
– Посмотрите, здесь как в статье у Картера, да? Только бы вдруг не напороться на очередной водопад, – засмеялся Эрг, начальник нашей экспедиции.
– Мы бы его давно услышали! – серьёзно произнесла Лиза. Моя коллега не любила шутить, когда дело касалось её работы.
– Эй, смотрите – там! – Сергей спустился быстрее всех. Он показывал на густые заросли, находившиеся чуть поодаль от полуразрушенной ограды.
«На что не пойдут писаки, чтобы откопать нечто стоящее…» – подумала я, пыталась очистить свои сапоги от вязкой грязи.
Мы спустились и наконец увидели то, на что указывал Сергей. Серые каменные стены утопали в пожухлой зелени тускнеющих осенних деревьев. От кладки веяло неприятным холодом.
Скрип открывающейся массивной двери, гулкое эхо шагов.
Мраморные колонны и ступени были плотно покрыты пылью, хоть до сих пор хранили первозданный вид обработанного камня. Мутные стёкла преломляли дневной свет, добавляя загадочных бликов на старом ободранном паркете.
– А знаете, – задумчиво произнёс Эрг, – Картер неплохо тогда описал встречу с тем дедом, Человеком-С-Водопада… Даже имя ему оригинальное придумал. Надо нам замутить что-нибудь подобное!
– Спасибо за дельную мысль, но, думаю, надо сначала всё обследовать, а потом написать что-то стоящее, – осадила его Лиза.
– Вот ты и обследуй! Если помнишь, не ты здесь главная, – ответа на колкость Эрга не последовало, но Лиза точно это запомнила.
Здание с большими дверями, окнами и высокими потолками будто строилось не для человеческого роста. Возможно, строители так раньше пытались показать неограниченную свободу и высокий статус владельца, а может всё просто изначально создавалось для великанов.
Почти все окна в зале были заколочены изнутри. На второй этаж вели две изогнутые лестницы.
Пальцы заскользили по стене, цепляясь за остатки обоев.
Мы гуляли по коридорам, словно владельцы, которые пришли посмотреть, как дом пережил все эти годы.
На полу валялись осколки хрустальных люстр. Стены до сих пор украшали зеркала, только уже разбитые и запыленные. Под ногами хрустели останки стульев и кресел. Их обивка грязными лоскутами свисала с покорёженных подлокотников и спинок.
«Что мы здесь ищем?» – промелькнуло у меня в голове.
Медленно продвигаясь по залу, мы рассматривали выцветшие картины, развешанные по стенам. Но, к сожалению, на них сложно было что-то рассмотреть. Время и ветер не пожалели их.
Сергей включил камеру, осветив себе путь встроенным фонариком. Лиза подняла с пола отсыревшую книгу и увлеченно рассматривала её рассыпающиеся страницы.
Возле заколоченных дверей висели таблички с номерами.
Кабинеты.
Внезапно, незнакомый голос затараторил прямо у меня над ухом: