«Среда, пятнадцать ноль-ноль – электричка прибывает в Александровку, оттуда вы идёте в сторону Безымянных озёр. Школа находится в низине, поэтому сразу найти её будет непросто. Постройка ещё дореволюционная – внутри будьте осторожны. По документам числился пансионом для богатых детей – рядом сады, выход в лес – всё как полагается, — перед глазами вдруг появился призрачный силуэт мужчины. Он курил. Сделав очередную затяжку, курильщик продолжил: — Сейчас там всё заросло! Не знаю, почему имение не приспособили под всякие другие нужды, как обычно это делали при советской власти… о его существовании просто забыли. Именно поэтому вы туда едете. Там, определенно, остались следы катастрофы. Кто-то хотел, чтобы так случилось…»
Курильщик исчез. Ветер разорвал видение, словно утренний туман.
Удивительно – откуда здесь сквозняк, в лесном закутке?
Пронзительный скрип двери окончательно вернул меня в реальность.
– Только посмотрите, что я нашёл! Поднимайтесь! – послышался со второго этажа голос Эрга.
По ветхим ступеням мы поспешили наверх.
Здесь уже было намного темнее. Двери остались не забиты досками, и они поразили меня больше всего: невероятно огромные, точно врата в храм, с резными фигурами людей на фасаде и полированными медными вставками. Двери, больше подходившие Исаакиевскому собору, нежели старой школе в глуши, вели в светлый зал.
Здесь танцевали.
Хотелось назвать это место «актовым залом», но я не решалась, ведь раньше вряд ли так говорили.
Заворожённая огромным пространством, я остановила взгляд на стенах. С каждого угла на меня смотрели пятиметровые фигуры людей в полный рост.
Удивительно, как всё здесь сохранилось, в отличие от первого этажа, где царила разруха.
Странные лица и одежды гигантских людей меня испугали, сбили с толку. Некоторые сцены мне напомнили религиозные сюжеты, может из Библии или иных священных книг, с разными героями, но едиными символами.
Только лики святых здесь выглядели иначе, как статуи древних греков или этрусков, перерисованных с натуры кистью мастера эпохи Возрождения.
– Разве в школах делали когда-нибудь такое? – громко спросила я, но никто не ответил.
Присмотревшись, я увидела, что образы всё же не полностью повторяли известные истории из Священного Писания. К центру зала, вереницей тянулись фигуры в тогах и плащах, с обращёнными вверх ладонями. Все герои исполинского рисунка направлялись к мужчине в серебряных одеждах, над головой которого старец держал корону. Подобной сцены никто и никогда не описывал в божественных трактатах и духовной литературе. Мифы и сказки тоже отпадали. В голове не появлялось аналогий, кроме, может быть, кадров коронации Арагорна из «Властелина колец».
Смешно.
Тишина. Я забыла обо всех, кто окружал меня – глаза жадно рассматривали лики загадочных великанов.
Мой взгляд продолжал скользить по стенам, и я невольно наткнулась на огромное полотно, скрытое в полутьме, за рваным бархатом занавеса. Герои с задника сцены смотрели на меня своими большими глазами, будто заклиная подойти ближе и рассмотреть получше.
Ещё несколько шагов.
Я невольно дёрнулась всем телом, и тут же увидела, как правая нога зависла в воздухе. Прямо перед подмостками находилась огромная дыра в полу. Я чуть не провалилась в неё. Осторожно шагнув к краю, я заглянула вниз – первого этажа не увидеть.
Я прикинула, что если залезть на сцену, то весь задник не удастся запечатлеть одним кадром.
Балансируя на перекрытиях, я прошла по самому краю этой дыры, остановившись прямо посередине сцены.
Колени упирались в деревянное возвышение. Опершись руками на настил подмостков, я снова взглянула на фигуры огромных людей.
Как перед нарисованным очагом.
Троица, но не каноничная в виде отца, сына и святого духа или трёх ангелов. Совершенно другая. В центре стоял светловолосый молодой мужчина, в царской короне и вышитой золотом алой хламиде. На поясе в ножнах массивный меч, украшенный драгоценными камнями и яркой надписью на русском языке «СИЛА РАН».
Справа от героя, которого я окрестила королём, стоял мужчина, очень похожий на него, но чуть старше и суровее. Возможно, так только казалось, из-за его густой бороды. Он будто сошёл с рисунков византийских мастеров, изображавших знатных особ. Острый взгляд, которым наделил его художник, завораживал. Он словно смотрел прямо на зрителя.
На противоположной стороне от бородача стояла женщина в расшитом пурпурном платье. Пронизывающий взгляд её голубых глаз был устремлён вдаль, словно с мольбой. И если мужчины стояли прямо, открыто, то она, будто закрываясь от опасности, одной рукой придерживала живот. Такой жест я нередко видела у беременных женщин.
Я назвала их «троицей» из-за одной очень примечательной детали – за головой каждого находилось полукруглое, едва заметное в полутьме, золотое свечение.
– Вот оно! Троица! Это то, что есть в памяти каждого человека ещё при рождении, главные архетипы героев всей истории человечества!
После этих слов я услышала, как заскрипела и закрылась тяжёлая дверь – все мои спутники ушли из зала.
В это же мгновение я почувствовала на себе чей-то взгляд.
«Нет, это нужно сфотографировать», судорожно копаясь в рюкзаке, я пыталась найти телефон. Секунды шли, а пальцы никак не могли ощутить гладкое стекло.
Я подняла глаза. Казалось, из темноты, за складками толстой ткани, закрывающей кулисы сцены, за мной наблюдали.
Там ничего, лишь пустота, успокойся.
Не прекращая поиски, я раскрыла сумку, и принялась выкладывать оттуда вещи. Ощущение чужого взгляда не покидало меня.
Огляделась. Вокруг никого. Я быстро перетасовывала вещи, ведь телефон мог просто проскользнуть между ними.
– Да что ж такое…
Оно приближалось. Прямо передо мной. Ещё, ещё, совсем чуть-чуть!
Мои пальцы вдруг замерли в боковом кармане рюкзака, наткнувшись на гладкую поверхность небольшого, словно мыло, устройства.
Я смахнула пальцем заставку. Наведя камеру на три фигуры великанов, я тут же нажала на экран.
Вспышка.
Тишину разрезал жуткий визг.
Толчок.
Я упала в дыру, на краю которой стояла.
И тут же проснулась.
Сбивчивое дыхание мешало привести мысли в порядок. Будто меня ударили под дых – я лишь продолжала хватать воздух ртом. Кружилась голова.
– Очередной сон, – хмыкнула я, немного успокоившись.
Медленно поднявшись, я села на край кровати, в кромешной тьме и полной тишине, возвращаясь в реальность.
Лежавший на зарядке телефон сверкнул.
Обновился – как обычно, это происходит ночью, для «удобства пользователя».
Я взяла его и разблокировала.
Дрожь.
На экране высветилась фотография той троицы из сна. Фото смазано, будто от резкого толчка.
Моя фотография. На моём телефоне. Прямо из моего сна.
Это снимок сна…
Анна Радзевич
Два высших образования – инженерно-техническое и экономическое. Тринадцать лет работала бухгалтером в крупном издательстве. Живу в Москве. Писать начала пару лет назад, хотя раньше тоже предпринимались слабые попытки: до сих пор помню свой первый опыт написания детектива. Меня хватило ровно на один абзац! Сейчас пишу в жанре фэнтези и магического детектива
Борхесу с любовью!
Любимая женщина Роберта Кольдевея
Очертания телля1 Бабил дрожали в зыбком рыжем мареве. Полноводный весною Евфрат вился зеркальной лентой среди пыльных холмов Аккада в обрамлении скудной зелени. Прохладное дыхание реки – вот что немного примиряло Роберта Кольдевея с тяготами жизни в Нижней Месопотамии. А ведь утренний зной – всего лишь предвестник огненного пекла, что воцарится здесь днем. Ученый вытер лоб платком и вздохнул: перед началом работы в течение семнадцати лет немолодой археолог обходил раскопки, спотыкаясь и оскальзываясь на щебне.
Вчерашнее письмо от герра Делича расстроило его сильнее, чем Кольдевей думал. Неудачник! Профан! Он не оправдал ожиданий директоров берлинских музеев. Немецкие ассириологи жаждали находок, затмевающих крылатых быков Ниневии, а он слал им ящики с осколками глазурованной глины. Лингвисты мечтали о текстах, не уступавших библиотеке Ашшурбанипала, а в развалинах Вавилона экспедиции попадались только клинописные таблички с перечнем хозяйственных расходов. Кольдевей улыбнулся своим мыслям: да, да, для ученых глина ценнее алмазов Голконды! Каблук сапога внезапно подвернулся, и археолог заскользил по щебню настолько стремительно, что слуга не успел его подхватить.
Кольдевей сел, ощущая на губах горький вкус земли и соленый – крови. Сверху тонко зашуршало – слуга осторожно спускался к нему, боясь вызвать оползень. Среди песка рука нащупала нечто гладкое и округлое. Археолог осторожно вытащил на свет маленькую табличку из темно-красной глины без малейших повреждений и сколов. Находка приятно холодила пальцы. С одной стороны на ней была выдавлена фигурка льва, перед прыжком припавшего на передние лапы, а с другой – несколько клинописных знаков. Надпись означала "счастье". Экспедиции уже попадались такие таблички с изображениями газелей, онагров, туров, а вот лев нашелся в первый раз. Надписи не баловали разнообразием: "счастье" или "несчастье". Его друг Вальтер Андре в шутку называл эти таблички вавилонской лотереей.
Резкие крики отозвались звенящей болью в затылке. Староста деревни Квейреш, тощий, загорелый до черноты мужчина с багдадской шишкой на щеке, тащил за собой испуганного мальчишку в перепачканной джеллабе. Из его истошных возгласов Кольдевей понял только то, что староста обвиняет мальчика в воровстве. Поднявшись с помощью слуги, археолог поспешил им навстречу, машинально сунув находку в карман.
Завидев Кольдевея, староста сильно дернул мальчика за ветхий ворот, и прямо под ноги археологу посыпались шарики, блестевшие под лучами утреннего солнца глубоким синим цветом. Кольдевей нагнулся и поднял один – это были бусины из бадахшанского лазурита, оправленные в лепестки тусклого золота, что легко сминались под грубыми пальцами старика, бросившегося подбирать сокровище. Теперь Кольдевею стала понятна причина возмущенных воплей: староста испугался, что за работника, уличенного в воровстве, он не получит свой бакшиш. Еще в самом начале Кольдевей ввел это железное правило, чтобы избежать воровства на раскопках.