Дрожь внутри утихла, но только минут через тридцать, уже на выходе из метро. Пока брёл переходами между станциями, ехал вниз-вверх эскалаторами и трясся в вагонах, мысли, как шарик пинг-понга под ударами ракеток, метались от вредной старушки к вракам Ане – встретил на выходе из универа и наплел, что спешит в ателье, – и успокоил себя: «Встречусь – скажу как есть, и… надо отойти подальше, а то ещё залепит с ноги», но обручальное кольцо с пальца снял, засунув в карман пальто.
Разбитый экран мобильника показал время и угрожающе слабый заряд. «Опаздывает», – подумал он, отходя к памятнику неудавшегося декабрьского мятежа начала двадцатого века. За чёрно-серыми скульптурами – через дорогу – колыхались липы, клены и сирени парка-сквера, где они часто гуляли. Слева от парка расположился светло-серый четырехэтажный дом с двумя полукруглыми мансардными окнами и желтой буквой «М» на фасаде, куда заходили в непогоду пить кофе. Ожидание тянулось, а решимость таяла, как батарея телефона. В задумчивости изучал верхушки зданий Центра международной торговли и Москва-Сити, которые далеко справа тыкали сумрачное небо, когда услышал сзади знакомый голос:
– Привет!
Обернулся, пряча хмурость. Скривил рот, пытаясь подобием улыбки ответить на радостный блеск глаз невысокой девушки квадратного сложения в красно-белом спортивном костюме и сером пуховом теплом жилете. Её тёмно-русые волосы были стянуты в хвост на затылке, и уши торчали как миниатюрные антенны.
– Чего такой тусклый? – скинула она рюкзак и, убирая в него книгу, произнесла: – Прости, так увлеклась, что пару станций проехала. Зато про Раскольникова дочитала.
Ермолай вдохнул, стараясь учуять её парфюм – подарил на день рождения, но в нос ударил запах жареной картошки: рядом два прыщавых юнца жевали яства из Мака, блаженно чмокая. Кристина тоже унюхала ароматы. Но он, заявив, что фаст-фуд подорвет тренировочный настрой, да и погода слишком хороша – солнце уже припекает – чтобы дышать спертым воздухом в кафе, обошелся двумя кофе на вынос, чем еще и спас кошелек от разорения.
Закончив с кофе и трепетной историей про схватку с завкафедрой, Ермолай с удивлением узнал, что Кристина вместо плановой поездки на родину в Астрахань, где ждали ее помощи больная мать и две шустрые младшие сестрёнки, едет на тренировочные сборы, а потом на европейский турнир за рубеж.
– Так удачно получилось, для меня, конечно, не для Светки – она кисть вывихнула. Меня вместо неё берут в команду. Это же такой шанс! – щебетала девушка. – А вот тебе, чтобы не скучал.
Ермолай развернул глянцевый билет. Сердце запрыгало от радости. На него смотрели два голых по пояс бойца: слева – с доброй полуулыбкой и массивным крестом на груди, а справа – с жёстким взглядом и татуировками. По верхнему краю слева направо надпись: «Последний император против Пол копа», между противниками, сверху вниз: «Федорченко VS Миркович».
– Очуметь! Круто! – даже бросил вертеть кольцо в кармане. – И место близко. Сразу не смогу отдать.
– Мне даром достались. У нас же братство, а мы в нём – сёстры, – улыбнулась Кристина. – Все друг друга знают через пятые ноги. Так что есть и такая польза. Кстати, в пятницу подпольные бои. Там же.
Ермолай опять нахмурил брови, опять пальцы крутили кольцо. Он хоть и слышал, что говорит Кристина, но смысла уже не понимал, взгляд блуждал по всему окружающему: по скверу, прохожим, по Кристине, по билету.
– Не сомневайся, Мирза пустит, – иначе поняла его задумчивость Кристина. – Он тебя помнит, как про стиль милитари просветил. Ладно, идём. Пора уже.
Они встали и направились к метро.
На одной из пересадочных станций он чмокнул Кристину в щёку, пожелал удачи, поделился фото с халатом раздора и поехал в ателье.
Спустя час Ермолай прошёл через проходную на территорию бывшей швейной фабрики, где хозяин ателье – черноусый и черноволосый, как смоль, по прозвищу Педро – шил «моднявую» одежду для тех, кто ещё не готов тратить на прет-а-порте.
По коридору, мимо помещения, размером со школьный спортзал, где около двух десятков швей склонили головы над машинками, которые мерно вибрировали и тихо гудели, Ермолай дошёл до кабинета атамана моды – уроженца одной из кубанских станиц. Из приоткрытой двери неслась брань, и кто-то рисковал получить узоры на теле за срыв поставок.
По фразе «Вот бестолочь!» понял: беседа закончилась.
– Здравствуйте, Наум Семёнович!
Педро поднял взгляд от ноутбука, откинулся в потертом кресле из чёрного кожзама.
– Здоров. Ну шо у тебя? Садись.
Присел на жёсткий тонконогий стул. Вся обстановка кабинета была проста и тонка, как усики хозяина. Два металлических стеллажа прикручены к светло-зеленым стенам, подвесной потолок из бежевой плитки, а на пол брошен истертый тёмно-коричневый линолеум под паркет.
– Пальто неделю назад отдал. Есть ещё что-нибудь?
Педро наклонился к ноутбуку и застучал по клавиатуре.
– Помню. Клиент облизывался от твоей задумки.
Ермолай обрадовался, и пальцы в нетерпении забарабанили по колену.
– Правда, когда шили, мои портняжки сбраковали. Недели через две придёт от него оплата, – получил он от кубанца жесткий взгляд и нежданный облом. – Надо было позвонить. А так зря приехал. Хотя сегодня кожаное пальто нарисовалось.
Он взглядом буравил Педро, воображая, как бы сунуть того головой в «гильотину» – между предплечьем и подмышкой, и душить, пока не станет добрее. Подумал об Ане и крохе. Ещё не понимал, но уже ощущал себя центром композиции, называемой семьёй, и уйти пустым не мог.
Стук в дверь, вошла кадровичка.
– Василий Семёнович, билеты на завтра. Обратно взяли на последний рейс, как обычно.
– Хорошо, Света, – и уже Ермолаю: – Не будет меня две недели, к родителям лечу. Сам своих видишь?
– Некогда.
– Это ты зря. Я у своих раз в три месяца бываю. Не хотят сюда переезжать. А без семьи никак. Мне мой комбат так говорил, когда мы с ним в окопе под Грозным лежали, навсегда запомнил, потому что там он остался: «Один, – говорит, – ты быстро по жизни поскачешь, но если есть близкие, с кем успехами делишься, то дойдёшь дальше».
Ермолай перебил:
– Наум Семенович, ну пусть те чайники и сидят без денег. А я-то при чем?
Глаза Педро вспыхнули интересом. Он скрестил пальцы в замок на затылке и откинулся назад.
– Не баламуть. Ведь скоро полгода, как работаем, знать должен: я от своих порядков не отказываюсь. Клиент рассчитался, доволен – и тогда всем радость.
Решимость Ермолая юркнула в пятки, уступая место отчаянию. Но не сдался и сделал выпад на опережение:
– Ладно, подожду. И тогда пальто заберу, но аванс – половина.
По тому, как Педро дернулся телом в кресле, понял свой промах.
– Ты мне условий не ставь! Отдам Линькову. Он и без аванса возьмётся.
Тут Ермолай осознал, что принял за промах обманный финт – Педро раскрылся для болезненного удара.
– Отдавайте. Только ждите такое рубище, что месяц будете клиента умасливать. Вспомните, как тогда с выпускным платьем намучились.
Хозяин умолк – вспоминал.
– Да, суета долгая была, – встал из-за стола, – идем к главбуху.
***
На следующий день после чуждого к покою понедельника он провел не менее жёсткий спарринг с владельцем снимаемой квартиры, который лишил билета и необходимости объяснять супруге, куда идёт воскресным вечером. Выцарапанный аванс, хотя и был выше обычной ставки, не гасил арендного долга, но суровые взгляды Федорченко и Мирковича обещали бугристо-мышечному и бритоголовому собственнику богатый выплеск чувств, чем и покрыли нехватку наличных.
До четверга каждая свободная минута между и после учебных пар, пыхтения над рутинным пальто от Педро, сна и еды – это новые линии, силуэты, наброски платьев: кюлот, труба, бэби-долл, пачка, баллон, с оборками или без. Но раз за разом, постукивая карандашом по подбородку, откладывая рисунок, Ермолай не опознавал свою третью конкурсную модель, и такая болтанка сомнений раскаляла в нем отчаяние. Сюрпризом стала смска от Кристины, что халат понравился Емельяну и если будет к воскресенью, то он купит и выйдет в нём на октагон.
В четверг после занятий эскиз пальто попал в ателье, и там Ермолай озадачил двух швей предложением поработать в выходные. Сам же, думая, где дешевле и лучше взять ткань для халата, отправился в спортзал вуза побить груши и манекены. После полутора часов тренировки смыл пот и ругнулся на мертвый телефон – батарея села, зарядку не взял. А надо бы позвонить: последние два дня Аня была вялая, плохо спала. Сегодня ушла домой раньше. Ермолай беспокоился. И не зря.
***
Дорога до районной больницы заняла чуть больше часа. Ермолай неосознанно отметил резкий силуэт бледно-зеленой униформы женщины-врача, лет за сорок, с тусклым и отечным лицом.
– Вы к Степановой? – прозвучал над бурым кафелем приёмного отделения усталый тихий голос.
Подошел, ожидая беды, сердце ухало в животе.
– Да.
Безучастный взгляд доктора скользнул по нему и остановился где-то за спиной.
– Сейчас ваша жена в норме. Пока. Болезнь редкая, и чтобы исключить риски с ребенком, нужны лекарства. Вот список, – врач протянула листок. – Это хорошие препараты. Чем раньше, тем лучше.
– Можно к ней?
– Нет. Завтра, в часы посещений. Я и так не должна с вами здесь объясняться.
Ермолай вытащил из кармана несколько купюр, не глядя сунул в карман униформы.
– Пожалуйста. Она ждёт. Звонила несколько раз, а у меня телефон сел.
Через десять минут в белом халате вошел в палату. Аня была бледна, как молоко, руки вытянуты вдоль тела, взгляд застыл, а ее каштановые волосы разметались по подушке. Она шевельнула только белками, когда он вошёл и сел на стул рядом с койкой. Стерильность, запах лекарств, красные точки в вене на её руке, следы слёз на щеках жены – Ермолай впал в замешательство, молчал, смотрел и скоблил ногтем кожу на скуле.
Аня всхлипнула:
– Уходи!
Он опешил, вскочил, но снова сел и забормотал: