иколоры».
Американец, сделав сальто, бултыхнулся в прибой и на гребне волны вылетел обратно на узкую полоску пляжа.
«Пересох на солнцепеке, — злорадно подумал Вадим, — довыделывался! Так и надо». Он поймал взгляд Сергея, разминавшегося у самой кромки воды. Серега тоже заметил, а вот стадион просто застонал от восторга. Что ни говори, есть чему у конкурентов поучиться. Из такой лажи рекламный трюк сделать! Имиджмейкеры российской команды по сравнению с американскими — слабаки. Однажды во время интервью Вадиму пришлось битый час опровергать расхожий миф о секретных тренировочных базах пловцов на берегу Северного Ледовитого океана, где полярные медведи представляют для бесстрашных русских парней серьезную опасность. Представители зарубежных СМИ все пытались добиться от Танкова точных цифр покусанных…
Санек беззвучно пошевелил губами, подошел и тихонько сказал:
— Дерни его, Вадька. Чтобы чехуя по всей трассе сыпалась!
— На старт приглашаются участники финального заплыва, — провозгласил громоподобный голос.
Стартовые тумбочки, вынесенные в море на расстоянии двадцати метров от берега, как барьер между этим миром ласкового солнца, теплого моря и спортивного праздника и тем, другим. Миром жестокой борьбы и призрачной удачи, отгороженным силовым коридором, непреодолимым для людей. Только волны — неумолимые и вездесущие и истинные обитатели моря имеют право на встречу с участниками марафона… Согласно социологическим опросам спорткомитета — это добавляет остроту ощущений зрителям, пожирающим глазами гигантские экраны на берегу, и тысячам и тысячам любителей водных видов спорта, удобно расположившимся у своих телеприемников.
Стартовые тумбочки имели индивидуальную форму, делались по спецзаказам и путешествовали вместе со спортсменами. Международная федерация регламентировала только высоту и материал, из которого они изготавливались. Во всем остальном национальным сборным предоставлялась полная свобода действий.
Анатомический рисунок модифицированного тела неповторим, как отпечатки пальцев, и проигрывать старт, прыгая с неудобной площадки, никто не собирался.
Впрочем, выиграть старт Вадим как раз не надеялся. Он потоптался на ровной, чуть наклонной поверхности, проверяя устойчивость, улыбнулся в мотавшуюся перед носом видеокамеру. Справа от него американец старательно располагал свои гребные нижние конечности, покрытые люминесцентными татуировками на жутко сложном инженерном сооружении. Слева Серега раскинул руки в стороны и распустил верхние ленты, проверяя натяжение. Их свободно свисавшие концы обвились вокруг лодыжек, отчего спортсмен стал похож на треугольного воздушного змея. Еще чуть-чуть и взлетит. Видимо, морской ветер и в самом деле мешал, потому что Сергей резко опустил руки вдоль туловища. Прочная мышечно-сухожильная ткань, собралась в складки и грубыми воланами повисла вдоль тела. «Человек-скат», как окрестили его журналисты.
Модификация и в самом деле редкая, но на ската он в воде совсем не похож, особенно на финишном рывке, когда растягивает дополнительный позвоночный фрагмент своей уникальной мускулатуры. Санька Вадим не видел. Он стоял где-то между китайцем и французом и наверняка раздувал огромный, хлопающий на ветру мешок, пугая молодняк. В отношении него журналисты не ошиблись. Кальмар, он и есть кальмар. Даже формой похож, только голова спереди торчит. Способ передвижения — реактивная струя. Под водой очень красиво, а на поверхности — больше шума, чем скорости. Почему Санек не ушел в подводное плавание, а третий год болтался в сборной марафонцев, знал только Митрич. Но Митрич много чего знает, из того, что другим знать не обязательно.
— Внимание болельщикам в акватории заплыва! Одна минута до включения силового коридора. Подводным, надводным и воздушным транспортным средствам отойти с дистанции за световое ограждение.
Американец Джон Айрон больше не играл на публику. Серебряный призер двух последних лет, прикусив губу, смотрел прямо перед собой.
Бронзу в прошлом году взял Вадим Танков.
Он догнал своих на Кипре, к концу первой недели тренировок. Тарас Дмитриевич имел с ним длинный и эмоциональный разговор об отсутствии дисциплины и первых приступах звездной болезни у сопливых салаг, которые ничего кроме разгильдяйства команде не приносят. Но к тому времени Вадима называли самым перспективным российским спортсменом уже не только в кулуарах, и Митрич был связан по рукам и ногам. Танков нравился спонсорам.
С Аней Вадим вновь встретился на прошлогоднем чемпионате. И пока над американцем летало белоснежное «чудо в перьях», так приглянувшееся зрителям, рядом с Вадимом скользило под водой длинное гибкое тело, еле различимое в сумраке. Нижняя граница коридора проходила на глубине двадцати метров.
Тогда он первый раз увидел Аню в полной модификации фридайвера. До этого она принципиально не показывала ему всех своих возможностей. Может, не хотела обидеть явным преимуществом, а может, со всей яростью юности доказывала, что она такой же человек, как и все остальные.
— Я там не останусь, — упрямо наклонив голову как-то сказала она, сидя на самом краешке волнореза, — и с тобой — тоже не останусь! Я хочу врачом быть… детским!
И заплакала. Да так неожиданно и горько, что Вадим совсем растерялся.
— Анька, не плач, — сказал он, — у меня старт послезавтра. Если что-нибудь выиграю, поговорю с тренером. Может, он придумает, как тебя вывезти.
— А не надо ничего придумывать, — она вытерла слезы, — для таких, как я путь открыт. Восемнадцать лет исполнится — и иди на все четыре стороны. Я уже давно там чужая, к обряду посвящения близко не подпускают. Мне вообще кажется, что им просто в гостинице вкалывать лень! Вот и держат…
— Так чего ж ты…
— Маму жалко и младшую сестру, дождусь дня рождения, чуть-чуть осталось, — она всхлипнула в последний раз, посмотрела на море и решительно заявила. — Я послезавтра приду. За тебя болеть. Не провожай.
Вот такая была встреча. И разговор с самого начала не клеился, и теперь еще это… «Как она придет? — ломал голову Вадим, — сама же говорила — до совершеннолетия никуда не отпускают! А с другой стороны, если уйти хочешь — прощай. Но и о семье забудь. Странные у них порядки».
Вдоль силового коридора на соревнованиях всегда толчея из журналистов и фанатов. А вот под ним, под водой практически никого нет. Все знают, что видеокамеры устанавливаются организаторами через каждые сто метров — проще трансляцию поймать. В прошлом году Вадим, который уже прошел треть дистанции думал, что ему померещилось внизу какое-то движение, пока не сообразил, в чем дело. Когда удлиненное, неестественно гибкое тело уравняло с ним скорость, выдвинувшись на полкорпуса вперед. Так он и дошел до финиша, пытаясь догнать всех троих: именитого австралийца, опытного американца и урожденного фридайвера, в которого, кажется, втрескался по уши.
После заплыва Вадим ее не нашел. Аня пропала, не объяснив причину своего опоздания и внезапного появления. Сгоряча Вадим попытался прорваться в поселение… Его трижды неласково отбуксировали к берегу. И в медпункте, куда бронзовый призер угодил после третьей, самой отчаянной попытки, пришлось выложить Митричу всю историю с самого начала. Тот схватился за голову, но упрекать Вадима не стал, посоветовав забыть обо всем до следующего чемпионата, и широкой огласки инцидент не получил.
— На-а-а ста-а-арт, — протяжно взвыл зычный голос, на миг погрузив трибуны в звенящую тишину ожидания. Смолк голос комментатора, затаили дыхание фанаты, размалеванные в цвета своих клубов, летательные аппараты перешли в режим зависания. Звуковой сигнал стартера Вадим даже не услышал — ощутил. Каждой клеткой своего напружинившегося и уже наполовину видоизмененного тела, рванувшегося вперед.
Полет… Солнечные пятна на поверхности воды, бегущей навстречу… Ощущение разворачивающейся пружины в пояснице после отрыва, когда нижние конечности теряют человеческие контуры, превращаясь в подобие дельфиньего хвоста… И удар. Все-таки удар. «Как же Анька это делает? С любой высоты — ни плеска, ни шума…»
Выплыв у него получился солидный, что позволило скомпенсировать слабенький прыжок. Гребок, выход на вдох… Американец пока впереди. Блеск поверхности воды — прозрачно-зеленая глубина — три минуты скольжения в невесомости — гребок — выход на вдох.
Санек выдохся к первой трети дистанции, и в отрыв они ушли впятером. Джонни-утюг чуть впереди, затем — почти голова в голову Вадим с украинцем Мишей Литвиненко — улыбчивым парнем, в прошлом году пришедшим из юниоров. Еще чуть позади — поляк Доровских, выступающий за французскую сборную и Серега.
Постепенно вода утратила текучесть. Она стала тяжелой, как ртуть и плотной, как студень. Горячий студень, обжигающий лицо при каждом броске вперед. Начались проблемы со зрением — бич всех модифицированных пловцов. Двойная аккомодация, рассчитанная на коэффициенты преломления в воде и на воздухе, не справлялась при повышении кровяного давления из-за рефлекторного спазма дополнительных мышечных волокон. Вадим то необычайно четко видел под водой на несколько десятков метров, то смотрел в зеленоватую муть, рискуя потерять направление. Попытка оглядеться в надводном прыжке приводила к потере стабилизации и драгоценных секунд. Самым надежным ориентиром сейчас было даже не световое ограждение, а пенный бурун, остающийся за неутомимым американцем, размашисто гребущим на поверхности воды.
Последний информационный щит, из тех, что расставлялись для спортсменов в контрольных пунктах, проскочил мимо Вадима мутным бледным пятном. Но он и так знал, что идет вторым, до финиша не больше пятнадцати километров, и американца ему не достать ни за что. «Серебро-серебро-серебро», — глухо бухало сердце у самого горла. И в глубине, ставшей на миг невозможно прозрачной — до слез, до рези в глазах, легко заскользил знакомый гибкий силуэт.
Анька!
Вдох… Раскаленный соленый воздух. Белое расплавленное солнце. Размазанный над морем звук, медленно складывающийся в сознании в слово… «Фи-и-иниш-ш-ш». Значит, пройдено девяносто километров и надо ускоряться на финишной прямой. Он шлепнулся в воду плашмя, ударившись лицом и животом. Митрич наверняка орет в мегафон «Вадик, технику, технику держать!» Губы искривила болезненная судорога, и Вадим понял, что пытался засмеяться.