Вадим выкапывает наших жен. Валерка, улыбаясь, мнет мою руку. Он совсем молодой, и работает с Вадимом. Если бы не он, то мне не с кем было бы пить. А так, вроде есть компания и повод. Весь этот маскарад по большей части для Ульки. Ленка, его подруга, уже тянет какие-то оранжевые кульки, они шелестят на морозе, от этого звука, почему-то делается холодно.
Почему все так, а не иначе? Думать лениво. Воспринимаешь все спокойно, без истерик. Без надрыва. Остается только Улька, Ульхен, синий цвет на белом фоне. Ей не объяснишь. Замолчит, на глазах слезы закипят и все. Никаких доводов, никаких аргументов. Что скажешь? Ну, что? Чушь все и бред, и не растолкуешь почему тебя завтра нет. То есть: сегодня ты есть, а завтра у тебя выходной. Воскресенье. И никаких шансов.
На коновязи хорошо сидеть, удобно устроив ноги на каком-то столбике. Вокруг только снег, самые отчаянные лепят из него стулья со столами. По мне и так хорошо. Стоит ли тратить время на такую ерунду? Две тысячи восемьсот восемьдесят часов. И два из них уже прошли. Вытекли туда, куда вытекает время. Полностью. И мне их почему-то не жалко. Совсем не жалко. Такой вот я добрый.
В руке у меня бутылка, временами я отхлебываю из горлышка тягучий холодный и от этого кажущийся сладким виски. Валерка с Вадимом копошатся чуть поодаль, моргает огонек зажигалки, они отбегают и в небо с шуршанием вырывается дымный стержень, расцветая яркими искрами. Ракеты взмывают в старом и хлопают уже в новом году, где-то проходит эта грань между этими событиями. Где-то совсем рядом. Они недолго живут, эти ракеты. Живут только в тонком необъяснимом промежутке между годами. Рождаются и гаснут в нигде.
Вокруг все гремит, шумит, свистит. Клубы дыма медленно плывут в дрожащем воздухе. Крики, гам, хохот. Мимо проносятся дети с бенгальскими огнями. Вика с Ленкой чокаются и кричат что- то Я закрываю глаза и втягиваю холод. Может он поможет? Даст еще месяц- другой? Я привыкаю к нему.
— Алик! — Юлька трется рядом, держа стаканчик с шампанским — Ведь хорошо, правда?
— Конечно, Юль, — я обнимаю ее сзади и целую в макушку, она пахнет францией. Синяя балерина на белом фарфоре. Гражданка Фролова. Я ей ничего не скажу. Никогда и ничего. Может быть.
— А дальше, тоже все будет хорошо?
— Конечно, — я улыбаюсь и дышу холодом. Три — четыре месяца. Две тысячи восемьсот восемьдесят часов. Не операбельно.
— С Новым Годом!
— Ура!
Кричат Валерка и грустный зайка Хью Лори. Я машу им и несу какую-то чушь. Сильно бахает, по небу плывут разноцветные фонарики. Лошади ржут, собаки лают. Верблюд выдает соло на горбу. Все будет хорошо. Если будет время.
Жизнь и смерть подполковника Коломытова (2020)
Жизнь
Тринадцатого ноября в четыре часа пополудни на 3-ю областную психоневрологическую больницу упал метеорит. Я отложил в сторону ватник, к которому пришивал оторванные пьяным Прохором пуговицы, и направился изучать странное явление, прибывшее на ржавом «Пежо» с прогоревшим глушителем. Уж не знаю, как выглядела жизнь, занесенная на нашу планету давным-давно из космоса, но из прибывшей машины вылупился небольшой человечек совершенно обычного вида.
«Deus ex machina», — рассудил я, наблюдая гостя, бодро перебирающего конечностями. — «Осень темная пора, счастье жизни подарила. И кому такой гостинец сегодня?»
— Начальство на месте? — осведомился завернутый в брезентовый плащ и запах многодневного перегара марсианин. — Подполковник Коломытов, госпожнадзор. Плановая проверка!
— А какие подполковники в госпожнадзоре, дядя? — спросил я, привыкший ко всяким модификациям головной юдоли прибывающих.
— Настоящие! — заверил меня борец с огненной стихией и добавил. — Будешь комедию ломать, я тебе доставлю неприятности. Ты у меня под себя ходить будешь…. Неожиданно, как-нибудь! Как утка, предположим. Я в отставке, понял, едитя? С Кантемировской перевели, на усиление.
— Извините, — сообразил я, — вы к Марку Моисеевичу наверное?
— Он Фридман? Тут у меня написано: главврач Фридман, — уточнил подполковник, сверившись с неопрятной бумажкой, по чистой случайности избежавшей гибели в ближайшем нужнике. — Комплексная проверка: средства пожаротушения, наличие инструкций, добровольная огнеборческая дружина и так далее… На два дня рассчитано.
— Вот ты. Ты в дружине? — тут же начал проверку хитрый танкист в отставке.
— Э? Нет, — успокоил его я. — Я — сторож.
— Понятно. Сторож, значит. А где врач?
— Прямо по дорожке, белое здание, третий кабинет направо.
— Угум, — поблагодарил меня проверяющий, и двинулся меж темных сиреневых скелетов навстречу неизвестности.
И глядя в зеленую брезентовую спину похмельного отставника, я с теплой грустью подумал о милейшем Марке Моисеевиче, за предыдущий месяц сумевшем выгадать два дела: загнать шифер с крыши и, навязшие на губах как оскомина, «Цветные сны». Оказавшимися дамскими принадлежностями циклопических габаритов. Последние были реализованы двум азербайджанцам с восхищением, осматривающим образцы. Впечатленные размерами сыны гор быстро соорудили заказ еще на одну партию.
К счастью, так и не случившийся. Потому что, Юрка — наш основной поставщик бесполезностей, временно пребывал в ином измерении, а к телефону подходила его мама кислым голосом сообщающая, что Юрий уехал по делам.
А шифер с крыши Марк Моисеевич продал, под твердое обещание горздравотдела устелить новый. Через пару недель из одумавшегося учреждения пришло указание, из которого следовало, что шифер нам стелить не будут, а будут через три года повышены оклады медицинскому персоналу и выделены деньги на халаты больным. Перспектива прожить зиму с голой кровлей, через которую светило не знавшее печалей и забот бесхитростное солнце, заставила борца с реалиями, Фридмана Марка Моисеевича нагло обмануть судьбу в очередной раз. Жабивший потратить нажитое на приобретение нового шифера доктор, закупил где-то отходы винилискожи. Которую я вместе с ворчащим Прохором и похмельным Арнольдом приколотили к стропилам. При этом наш приют скорби приобрел совершенно фантасмагорический вид. Отчего посетители, приходившие к больным, надолго застывали с открытыми ртами, рассматривая пестрое творение больного разума.
И вот судьба ответила любезному эскулапу, исторгнув из зловонных глубин отставного бронеподполковника, жаждущего знаний о местных огнеборцах. Я покачал головой, и откусил нитку, пришив очередную пуговицу.
«Маленькая радость, порождает большое горе». — подумал я и принялся ладить последнюю. Горы рождают мышей, океаны инфузорий туфелек, и во всем этом круговороте приходится как-то существовать.
Осень бродила по битым асфальтовым дорожкам, а за дверью с кривоватой табличкой «Главный врач», шел оживленный разговор. Сказать, что наш фюрер был обрадован подарком фортуны, это не сказать ничего. Под его блестящей лысиной, всего в полусантиметре от реальности, происходил мощный мыслительный процесс, вспыхивающий в маленьких глазах за толстыми диоптриями.
— По плану, Марк Моисеевич у вас три стенда с наглядной агитацией и два пункта оказания первой медицинской помощи, — сообщил удобно расположившийся на смотровом стуле подполковник Коломытов. — Надо бы проверить техническое состояние! Наличие медикАментов и перевязочного материала. Стерилизующие средствА. Степень готовности к борьбе.
«Что бы тебе ноги оторвало», — ласково пожелал инспектору психиатр, но вслух выразил полнейшую и неколебимую решимость.
— Несомненно! Полная готовность! Это очень важно… Времена тяжелые. Денег на здравоохранение не хватает, — тут тихий эскулап картинно погрустил пару секунд. И продолжил. — Это вы правильно сказали Геннадий Кузьмич! Все-все проверить! Готовь сани зимой, а…
— Про стредствА не забывай, — закончил за него сочащийся вчерашним поздний подарок осени. — Вот у вас стредствА эти, не просрочены? Антипестики?
Таинственные средствА с антипестиками, усевшись где-то между гипоталамусом и гипофизом, лупили сложный мозг доктора Фридмана частым упоминанием и нелепостью. Не зная, как себя вести с героем воды и пара, он взял паузу и изобразил деятельное раскаяние.
— Ну, может, чуть-чуть просрочены. Но не сильно. За всем не уследишь, но мы будем работать. У нас замечательный коллектив.
— У вас там боец на КПП мне хамил, — наябедничал злопамятный бронетанкист. — Так что работать надо. И потом — «чуть-чуть» это уже не по форме. Как только «чуть-чуть» непременно надо уничтожить. Взял целеуказание, триангулировал два, раз! Все! Списал по акту и спокоен за будущее вверенного подразделения. Что бы все было чисто и по инструкции, как жопа комара, который пять дней не ел. Два литра надо списать, списываем два…и уничтожаем! — добавил проверяющий, подняв палец. — Три литра, списываем три… Все должно быть по нормам!
При упоминании мер объема в интеллигентных извилинах приунывшего Марка Моисеевича, размышляющего: не дать ли броневому командиру денег чтобы не думать больше о средствах, пожарах и прочих неприятностях, вспыхнула праздничная иллюминация, осветившая дальнейшее направление беседы.
— Может по пять капель? Тэкс сказать за начало проверки? Я вам как доктор рекомендую. В асептических целях.
— Ну, если только в асептических, — согласился просветлевший лицом собеседник. — Но потом — наглядная агитация! Сегодня по плану наглядная агитация, завтра — учения огнеборческой дружины. Вводная — возгорания в результате светового воздействия ядерного взрыва.
Милейший психиатр вздохнул и с тоской вспомнил благословенные дни фокусов с шифером и возни с дамским бельем. В воздухе возник явственный аромат сирени и заунывный голос, читающий Бальмонта. Что-то там про чужую сторону, да зверей вокруг. Упорный бронеподполковник опоганил ему еще на пару делений. И ровно через тридцать секунд, сдвинув в сторону папки с делами, на столе обнаружились два граненых стакана и газетка с аккуратно нарезанной вареной колбасой. А собеседники приступили к сближению и выяснению общих жизненных интересов.