Джонатан и ведьмы(Jhonathan and the Witches, 1993)рассказ
Рос на свете мальчик Джонатан. И был он умным и красивым. Но всего лишь сыном сапожника. Когда Джонатан немного подрос, отец отправил его на поиски счастья. Будучи умным парнем, Джонатан, решил отправиться к королю и попросить его о работе.
Жил да был на свете мальчик по имени Джонатан. Он был умным, красивым и очень храбрым. Но Джонатан был сыном сапожника.
Однажды его отец сказал: «Джонатан, ты должен отправляться на поиски счастья. Ты уже достаточно взрослый».
Джонатан, будучи умным мальчиком, знал, что лучше попросить короля о работе.
Итак, он отправился в путь.
По дороге он встретил кролика, который на самом деле был замаскированной феей. Испуганное существо, преследуемое охотниками, запрыгнуло прямо в руки Джонатана. Когда охотники добежали до Джонатана, тот оживленно указал направление и закричал: «Туда, туда!»
После того, как охотники исчезли, кролик превратился в фею и сказал: «Ты помог мне. Я исполню три твоих желания. Назови их».
Но Джонатан не смог ничего придумать, так что фея согласилась выполнить их, когда понадобится.
И Джонатан продолжал идти и пришел в королевство без происшествий.
И он пошел к королю и попросился на работу.
Но, как распорядилась удача, король был в очень плохом настроении этим днем. И он выплеснул свое настроение на Джонатана.
— Есть кое-что, что ты можешь сделать. Вон на той горе три ведьмы. Если сможешь убить их, я дам тебе 5000 крон. Если не сможешь, я отрублю твою голову! У тебя есть 20 дней.
Сказав это, он отпустил Джонатана.
«И что мне теперь делать, — подумал Джонатан. — Ну, нужно попробовать».
Затем он вспомнил о трех обещанных ему желаниях и отправился к горе.
Джонатан находился у горы и собирался пожелать нож, чтобы убить ведьму, когда услышал голос в своем ухе: «Первую ведьму нельзя проткнуть.
Вторую ведьму нельзя проткнуть или задушить.
Третью ведьму нельзя проткнуть, задушить, и она невидима».
С этим познанием Джонатан обернулся вокруг и никого не увидел. Затем он вспомнил о фее и улыбнулся.
Затем он отправился на поиски первой ведьмы.
Наконец он нашел ее. Она была в пещере у подножия горы и выглядела противной каргой.
Он вспомнил слова феи, и прежде чем ведьма сделала с ним что-либо еще помимо мерзкого взгляда, он пожелал, чтобы ведьма была задушена. И надо же! Так и случилось.
Теперь он отправился выше в поисках второй ведьмы. Чуть выше была вторая пещера. Здесь он и нашел вторую ведьму. Он уже собирался пожелать ей задохнуться, когда вспомнил, что ее нельзя задушить. И прежде чем ведьма сделала с ним что-либо еще помимо мерзкого взгляда, он пожелал, чтобы ведьма была раздавлена. И надо же! Так и случилось.
Теперь ему оставалось убить только третью ведьму, и он получит 5000 крон. Но на пути вверх он тщетно пытался придумать как.
Затем у него родился чудесный план.
Итак, он увидел последнюю пещеру. Он подождал снаружи, пока не услышал ведьмины шаги. Затем он подобрал несколько больших камней и загадал желание.
Он загадал, чтобы ведьма стала нормальной женщиной, и надо же! Она стала видимой, и Джонатан забросал ее голову камнями, которые держал в руках.
Джонатан получил свои 5000 крон, и они с отцом жили после этого счастливо.
КОНЕЦ.
Дом Зверя(Mid-Life Confidential: The Rock Bottom Remainders Tour America With Three Chords and an Attitude, 1994)рассказ
Соавторы: Дэйв Барри, Табита Кинг, Ридли ПирсонКомпания американских писателей, позабросив свои дела и организовав рок-н-ролльную группу, колесит по Америке.
Летом 1971 года, когда мне было двадцать три, и я был женат меньше года, неприятная история приключилась со мной на озере Себек. Не скажу, что я почти утонул, потому что этого я не знаю (и не уверен, что хочу знать). Мне известно лишь одно: я чертовски испугался, и этот страх я помню и сейчас, половину жизни спустя.
Чудесным жарким днём в конце июня мы с женой были в Национальном Парке Пикс-Кенни, и пока она укладывала в машину одеяла и принадлежности для пикника, я решил напоследок ещё раз искупаться. Вода была замечательная. Я погрузился в свои мысли, и совсем забыл, куда я плыву и как далеко я заплыл. Когда я развернулся, чтобы плыть обратно, я был поражён и слегка напуган тем, каким далёким казался берег — никогда ещё за всю мою недолгую карьеру пловца я не забирался так далеко. Больше всего меня напугало (и сильнее всего врезалось в память) то, какими крошечными выглядели люди на пляже, и каким крошечным я, должно быть, казался им, если они вообще меня видели. Моя голова была всего лишь чёрной точкой в сиянии солнца на воде.
Я поплыл обратно, но, не одолев и пятидесяти ярдов, понял, что порядком устал. Мне было слегка за двадцать, но я уже несколько лет выкуривал по две пачки «Пэлл-Мэлл» в день, а это вредно для дыхания в любом возрасте. А до пляжа было всё так же далеко. Поначалу я плыл сажёнками, но теперь сменил стиль на более медленный, но позволяющий беречь силы (по крайней мере, в моём случае), и поплыл по-собачьи. Я решил несколько минут не смотреть на берег, чтобы не поддаться панике.
Какое-то время я, пыхтя, грёб вперёд — трудно сказать, какое именно, потому что в подобных ситуациях время теряет значение, — и, наконец, решил, что крики детей, доносившиеся с мелководья, огороженного верёвкой, стали ближе, и осмелился взглянуть в сторону пляжа. Но они казались почти такими же далёкими и размером не больше кукол.
Меня охватила паника — я отчётливо помню это ощущение, словно рука сжала мою голову. В моих мыслях вдруг возникла картина: я пытаюсь позвать на помощь, но мой рот заливает холодная вода озера Себек… и наконец, я медленно погружаюсь под воду, а люди на пляже, как ни в чём не бывало, продолжают заниматься своими делами: стряхивать песок с одеял, попивать пиво и газировку из банок, играть в волейбол, обжиматься и плавать на надувных матрасах или автомобильных камерах в стильных солнцезащитных очках.
Я остановился, и, перебирая ногами в воде в двухстах ярдах от берега, вдруг ясно понял, что могу утонуть прямо здесь и сейчас, пока люди на берегу будут наносить крем для загара на свои руки и ноги. Мысль о смерти на глазах у людей слишком занятых своей загорелой кожей, чтобы заметить меня, показалась настолько реальной, что я собрал в кулак всю свою волю и поплыл к берегу, вместо того, чтобы звать на помощь. Теперь, по прошествии стольких лет, одно воспоминание о том дне остаётся ясным и убедительным: если бы я начал звать на помощь, я бы запаниковал, а если бы я запаниковал, я бы, скорее всего, утонул.
Это воспоминание вернулось ко мне около восьми часов вечера двадцать восьмого мая 1993 года, когда я сидел, забившись в один из двух на редкость загаженных сортиров, в баре под названием «Концертный Зал 328» в Нэшвилле. Впрочем, внутреннее убранство туалета, по стилю подходящее под определение Раннее Американское Граффити, не оскорбляло мой вкус, потому что нищие не выбирают. У меня был жестокий приступ дизентерии (то, что моя мама, у которой находилось цветистое определение для всех мелких жизненных неприятностей, называла «Жидкий Шоколад»), и в тот момент даже безобразный сортир казался мне Дворцом Дожей. Моё недомогание, вероятно, было вызвано убойной дозой антибиотиков, которые я принимал, чтобы побороть инфекцию в горле, но тогда причина не казалась мне столь уж важной: проблема поглотила всё.
Мой кишечник очищался последние двенадцать часов, или около того, а к восьми вечера, когда до концерта оставался час, совсем разошёлся. И вот я сидел с брюками, спущенными до колен, ощущая свои внутренности где-то в районе адамова яблока, и слушал грохот разогревающей группы, доносившийся до меня сквозь тонкие фанерные стены (розовые как «Пепто-Бисмол» — этот оттенок я уже не мог спутать ни с каким другим), размышляя о том, что примерно через пятьдесят минут я, возможно, стану первым в истории популярным писателем, с которым приключилась медвежья болезнь на сцене в Нэшвилле. Эта мысль была забавной, но не более того; подобная ситуация могла показаться смешной лишь по прошествии нескольких месяцев или лет (каковой я и пытаюсь её изобразить сейчас). Но в тот момент она казалась неловкой, пугающей и попросту мрачной. Она вызывала чувство, схожее с чувствами человека, осознавшего, что заплыл слишком далеко, так что не было ничего удивительного в том, что именно тогда мне в голову пришло воспоминание о том случае в Пикс-Кенни. Я боялся смерти в июне 1971, и я боялся смерти тем вечером в Нэшвилле в конце мая 1993… хотя эта смерть не была окончательной.
Концертный Зал вмещал 1200 человек, и нам сказали, что большинство мест будет заполнено к началу концерта. Судя по звуку, большинство мест было заполнено к восьми часам, причём не похоже было, что зрители действительно сидят, если вы понимаете, о чём я. C моего места в маленькой розовой комнатке казалось, что все они вскочили на ноги и отрываются за всю рабочую неделю, громко крича. Двери «Зала» открылись в семь пятнадцать, и мы слышали, что за это время градус толпы прошёл отметки «веселье», «лёгкое опьянение», «сильное опьянение», «в хлам». Большая их часть пребывала в полной эйфории, и необязательно было видеть их, чтоб утверждать это. Они были похожи не на людей, пришедших посмотреть, как кучка писателей будет притворяться музыкантами, а на людей, ожидающих увидеть настоящих музыкантов, играющих настоящий джем; и внезапно я перепугался до смерти… но не того, что могу слегка осрамиться на сцене. Я боялся того, что осрамлюсь