длиной, прицепилось хвостом к ветке дерева и замерло, изогнувшись, в точности копируя соседнюю ветку. Крылья бесшумно сложились и слились с туловищем. Тварь замерла…
Тяжелый слоновий топот Ганса по пробковой тропе удалялся… Я, очертя голову, бросился за ним. Удушливый воздух благоухающих цветков, казалось, становился все сильнее… Летучки теперь мерещились везде… Каждая ветка, каждый торчащий сучок в сумерках заставляли вздрагивать… Темные проемы между деревьями одурманенный мозг наполнял шевелящейся живой массой…
Неожиданно топот немца стих… Не зная, что ждет меня впереди, я, спотыкаясь об узловатые корни, бежал из последних сил…
Тропа вдруг оборвалась и… уперлась в темнеющий мрачно дурманный лес.
Растерянно притормозив, обведя глазами полянку, я увидел, наконец, его…
Храм… Точнее стену от него…
На поляне стояла стена. Бревенчатая. В один этаж. Толщиной в одно знакомого красно-коричневого цвета бревно. Развернутая ко мне вполоборота. С крышей. С дверью. Дверь была открыта… Ганс, привалившись к дверному косяку, расслаблено прикуривал, посматривая на меня сквозь медленно, с наслаждением выпущенный дым, а за ним, в дверном проеме… был не лес…
Неуверенно коснувшись теплого дерева, я протолкнулся мимо ухмыляющегося Ганса и вошел… или вышел… потому как странно входить в дверь, за которой не видишь дома…
А дома и не было.
Была стена с дверью, в которую я вошел, и огромный пол… Все это висело в воздухе, переливающемся совершенно сумасшедшими, закатными красками. И не было конца полу, и не ясно было, есть ли еще стены у этого безумного помещения, потому что все терялось в воздухе, словно он был не прозрачен.
Я, не раздумывая, шагнул к тому месту, дальше которого ничего не было видно, кроме переливов пространства.
— Не советую… — проговорил за спиной женский голос.
Меня как ошпарило. Откуда… Резко обернувшись, я увидел, как мимо немца, также как я минуту назад, протолкнулась невысокая, худенькая девушка, бросившая обезглавленную летучку на пол и выпнула ее за дверь.
— Если ты не знаешь, что там… — продолжила она, и было непонятно, толи она спросила меня об этом, толи не сомневается в этом.
Я пожал плечами, но промолчал… продолжая разглядывать ее. Смотреть на нее было одно удовольствие. Темные волосы, стянутые хвостом, тяжело падали на спину, большие глаза ее, прищурившись, приглядывались к нам. Одета она была в форменный комбинезон, принятый во многих космопортах объединенной галактики. Рукава его были отстегнуты, открывая загорелые красивые руки. У нее не было больше никаких вещей кроме еще форменной куртки, повязанной на поясе.
— Что же делает Далайя Рив здесь совсем одна и в такое время, когда никто на Порше не сунется в эти проклятые леса?! — наконец, произнес молчавший до сих пор Ганс.
Он по-прежнему стоял у дверей, только теперь уже скрестив руки на груди.
— Значит, — узнал? — бросила в полголоса девушка.
— Кто же не знает тебя? — и, посмотрев на меня, Ганс насмешливо продолжил. — Далайя Рив — защитница коренного населения Порша от экспансии землян — собственной персоной. Кстати, ты вчера видел ее мамашу… бортовой медик на спасательном корабле… Та самая, которая тебя узнала…
Его голос становился все противнее.
— Заткнись… — зло бросил я, — ну, ошибся человек…
Далайя криво усмехнулась, внезапно помрачнев. Она отвернулась, уставившись в переливающуюся пустоту, никак не ответив на выпад Ганса.
После душного леса с нависающими над головой ветвями это пустое помещение вызывало во мне странное ощущение подавленности. Здесь было что-то непонятное. Что за странный храм, чему здесь поклоняются и как?
Ганс в присутствии Далайи заметно притих. Собственно, незаметно было особенной застенчивости в его поведении, но и разговаривать ему по-видимому не хотелось. Он улегся прямо на пол, и, вытянувшись во весь свой не малый рост, молчал, как рыба.
Встретившись со мной глазами, он отчетливо произнес:
— Ждем. Утра.
Я по-прежнему стоял у самого края непонятной среды, продолжая удерживать в поле зрения девчонку и Ганса. Вновь тошнотворное чувство вторичности происходящего подкатило к горлу… Что самое странное эта самая Рив вплыла туда беззастенчиво и, оказавшись маленькой девочкой у меня на руках, заплакала так горько, что мое клоновское сердце затрепыхалось по-идиотски от нежности… Мне это видение почему-то не понравилось, и когда я, сфокусировав взгляд, наконец, раздраженно выбрался из картинки, Далайя удивленно на меня посмотрела. Это была она… та самая, от взгляда которой мне захотелось сделать какую-нибудь глупость… Я отвернулся.
Отвернувшись и оказавшись нос к носу с непонятно чем, которое переливалось у меня перед глазами перламутровыми подтеками, я раздраженно, засунув руки в карманы, стал рассматривать эту дрянь…
— Что это, Далайя? — обернувшись, проговорил я негромко, надеясь, что Ганс не услышит в своем углу и не встрянет.
Девушка сидела на полу и, откинув голову, наблюдала за мной.
— Другое время… — ответила она коротко.
Надо же… другое время… коротко и ясно… Ничего лишнего… И ничего понятного… Я пожал плечами.
Она усмехнулась.
— Ваш корабль разрезало. Почему? Другое время… — Она, прищурившись своими красивыми в пушистых ресницах глазами, явно издевалась надо мной.
Это становилось забавным. Обо мне все всё знают.
— Что здесь происходит со временем, Далайя? — терпеливо спросил я, опасаясь, что она перестанет отвечать. — Так было всегда? Эти храмы — это временные переходы или что это такое? — меня опять понесло, эти слова не мог говорить я — клон.
Все тот же прищуренный взгляд сверлил меня, словно хотел пробуравить насквозь.
Неожиданно слева, со стороны завихрений времени, если верить девчонке, повеяло холодком. Ветерок был несильный, и я попытался не обратить на него внимания, если бы не Далайя… Ее лицо напряглось. Оторвавшись от стены, она смотрела… Оборачиваясь, я уже понял, что что-то огромное появляется возле меня…
Выступ здания из красно-бурого камня почти оттолкнул меня, появившись из плавающей, непрозрачной массы.
В арочной нише в стене здания, повисшей над пропастью, сидело двое. Они не обращали на нас никакого внимания. Их птичьи глаза говорили об их поршеанском происхождении. Грубый красный камень низкого арочного перекрытия накладывал тяжелые тени на их и так не очень светлые лица. Ниша, обрывавшаяся в пропасть, была не огорожена ничем, но беседующих это, казалось, ничуть не беспокоило. Взгляд одного поршеанина был устремлен вдаль, что-то еще не открывшееся моим глазам притягивало его взор, а второй — помоложе, смотрел, напротив, на своего собеседника.
— Отойди… — тихо, но тоном приказа проговорила Далайя. — Может в воронку затянуть…
Я стал отходить вглубь комнаты, когда молодой собеседник вдруг подошел к краю своеобразного балкона и расправил одним движением то, что я сначала принял за плащ, — крылья! Очень большие, сложенные они касались каменного пола, покрытые коричневым толи пухом, толи перьями, они без особых усилий подняли его сухое, мускулистое тело, открыв взгляду висевший вдоль него короткий меч в плетеных словно из толстой веревки ножнах… Все это пронеслось передо мной в одно мгновение, отчетливо врезавшись в память…
На горизонте, там, куда стремительно стал он удаляться, все отчетливей прорисовывался мир, усеянный красными скалами со множеством ниш. Вся возникшая картинка будто текла потихоньку, и в какой-то момент выступ здания, вписавшегося в нашу комнату и в наше время, выбрался из нее… Здание вдруг пошло помехами как на экране… Его стало стягивать словно полотно в одну точку… Появился тихий звук, похожий на свист, и изображение стремительно стало закручиваться в спираль, ввинчиваясь в пространство и всасывая воздух в себя…
Я уже стоял возле Далайи, когда поток свистящего воздуха зацепил нас, обдав вихрем холодного ветра, но уже через секунду это пространство исчезло из поля зрения, оставив после себя стекать подтеки густых красок этого мира в мерцающей перламутром пустоте.
— У поршеан были крылья? — спросил я в наступившей тишине, сев на пол возле девушки.
Далайя молчала.
— Были, были… — ответил за нее Ганс, приподнявшийся на локте и явно желавший поболтать. — Лео Баг первым делом этим и занялся…
Девушка вздохнула.
— Ты же видел сам… — Говорила она с неохотой.
Голос у нее был не из тех сладких голосов, что ласкают слух, он был даже чуть хрипловат. Она говорила очень серьезно, без тени кокетства или наигранности.
— Лео Баг — мой отец… — продолжила она.
Да что же это такое-то, опять он! Ну и кто она мне после этого… дочь… сестра…?…
— … он принялся истреблять коренных жителей планеты, приняв их или желая, чтобы так думали все, за мутировавших птиц… Поршеане отчаянно сопротивлялись, Пятилетняя война закончилась страшной бойней высадившихся землян и поршеан в Багуте, а потом звездолеты поднялись, и собравшиеся огромные силы поршеан накрыл атомный взрыв… После этого, когда земляне вернулись уже после биологического восстановления планеты, крылатых поршеан больше они не увидели… Их просто не стало… Хотя ходит красивая легенда, что они вернутся когда-нибудь… — Далайя говорила, откинув голову на стену и закрыв глаза.
В приоткрытую дверь доносились отрывистые звуки просыпающегося леса, густой туман сочился в дверной проем. Стало слышно в тишине звук падающих где-то капель воды… Я, бросив на замолчавшую девушку взгляд, увидел, что она смотрит на меня. Не в силах оторваться от этих огромных, темных глаз, я вздрогнул, когда она тихо сказала:
— А ты красивый… Как отец на фотографии… В молодости…
Все!!! Полный звездец!!! Как говорил покойный Олдеман… Я отвернулся. Вспомнилось дурацкое дежавю, где она расплакалась у меня на плече как маленькая девочка, похоже, во мне заговорили воспоминания папаши… Да, не хочу я ей быть папашей… Да у меня и руки к ней тянутся не по-отцовски! Бред! Бред! Бред!