— Нет. Просто хотел понять, с кем имею дело.
Дуглас встретил свирепый взгляд Рича и продолжил несколько мягче:
— Я сразу заметил, что ты — серьезный человек. Готовишь самому себе надгробный камень. Тратишь драгоценный заряд, чтобы написать ученую степень. Опять же, личный корабль-лаборатория тоже кое-что значит. И тут вдруг — самоубийство. Не вяжется как-то…
Рич горько покачал головой:
— Ну, а зачем здесь жить? Чего ждать? Думаешь, нас найдут? Не найдут! Никто не знает, что я здесь. Я ведь летел на Аврору, а зашвырнуло сюда. Ошибка курсового компьютера — та самая, которая одна на десять миллионов… Да еще так неудачно, что я не успел погасить остаточную скорость и впечатался в планету. Как чертова муха в стекло… Словом, все мои цели остались там, за сорок парсек.
Он неопределенно махнул рукой в небо.
— А на Земле ты зачем жил?
— Что значит зачем?..
— Понимаю, это сложный вопрос. Подумай, как следует. Я не тороплю.
Рич закурил сигарету — одну из тех, что берег до последнего — и задумался. Действительно, зачем? Две трети его времени занимали женщины, тусовки, секс, алкоголь, дискотеки, яхты, гонки… И черт знает что еще — яркое, шумное, эффектное. В оставшуюся четверть времени он зарабатывал деньги. Их хватало на многое. Талантливый физик, восходящая звезда. Да уж. Если подумать, причем, как следует подумать, то он попросту прожигал жизнь. Однако было глубоко в душе нечто — и не цель, и не надежда, и даже не мечта, а скорее фантазия, но фантазия столь красивая, что именно ею Рич оправдывал в своих глазах собственное пустое существование. Когда-нибудь он сможет… Придет время, и…
— Я хотел изобрести машину времени.
— Ого! — Дуглас присвистнул. — Похвально. А здесь ты этого сделать не можешь?
Ричард поперхнулся и закашлялся.
— Здесь?..
— Есть лаборатория. Есть голова. Что еще нужно ученому?
Рич давно не слышал подобной ереси. Он мог бы долго перечислять, что еще совершенно необходимо ученому: общение с коллегами, доступ к библиотекам, робофабрика для производства экспериментальных установок. И самое главное — мотивация! Деньги, престиж, слава, успех. А какой тут успех на каменном пустыре?!
Словно подслушав мысль о мотивации, Дуглас спросил:
— Кстати, а если ты построишь машину времени, мы случайно не сможем вернуться в прошлое, до катастроф? Остаться на Земле и никуда не лететь, а?
— Не сможем. Это же движение во времени, а не в пространстве. Мы оказались бы в прошлом, но на этой же планете.
— Ну, нет — так нет, — неожиданно легко согласился Дуглас. — Позволишь заночевать у тебя? Мой кораблик слишком мал и порядком мне поднадоел.
— Без проблем.
Когда на утро Ричард продрал глаза, Дуглас в корабле не было. Впрочем, подумать о том, что вчерашняя встреча ему привиделась, Рич не успел — спустившись по трапу, тут же увидел приближающуюся тощую фигуру. Дуглас поздоровался и сказал, что выходил на утреннюю прогулку. Он был мрачен и погружен в себя. Ричу захотелось развлечь его, подбодрить, однако Рич понятия не имел, как это делается, и лишь неловко молчал. Пришло в голову, что пожилой Дуглас все же напоминает ему кого-то, но весьма отдаленно.
Наконец седовласый стряхнул с себя тяжелые мысли и с неожиданной жизнерадостностью предложил:
— А не сыграть ли нам в городки?
Рич помнил эту игру с доисторических времен детства. Окинув трезвым взглядом пространство, он понял, что плоская каменная равнина идеально подходит для городков, и согласился. В качестве кольев использовали цилиндрические высоковольтные предохранители, бесполезные теперь, после поломки реактора. Вместо бит взяли два резервных «чистых» графитовых стержня. Через час игра шла уже с таким азартом, что по накалу страстей ничуть не уступала футбольным баталиям.
А во время перерыва Ричард уселся на обломок скалы, обтер лоб, блаженно расслабил мышцы и вдруг сказал:
— Понимаешь, Дуглас, проблема движения во времени сейчас — не техническая, а чисто математическая. Гипердвигатели и сжиматели пространства уже позволяют кораблям летать быстрее света, а значит, осуществлять движение в четырехмерном пространстве-времени по некоторому вектору. Проблема лишь в том, что мы умеем направлять этот вектор только в пространстве. Во времени звездолет просто смещается на некоторую величину, которая не зависит от нас.
— То есть наша задача — нацелить корабль на некую точку времени, как направляем его на звезду?
— Примерно. Но как это сделать? В уравнения курса корабля входят пространственные углы и фактор сжатия, но не время! Как проложить курс так, чтобы он был нацелен на эту же точку пространства, но лежащую в прошлом?
— А есть гипотезы?
— Гипотезы есть всегда. Общепризнанная версия сейчас такова: звездолет должен двигаться по кругу. При этом он будет оставаться в прежней области пространства, но временное смещение станет накапливаться, и корабль начнет двигаться по оси t. Мешает одна глупая, но неразрешимая проблемка: при движении по кругу со скоростью света центробежная сила станет бесконечно большой и разорвет корабль.
— Разорвет на куски?
— Ага. Местами даже на атомы.
— А если корабль будет железо-бетонный, а внутри — крайне мускулистая горилла в рыцарском доспехе?
— Ну, разве что, — Ричард заулыбался и поднял биту. — Хватит рассиживаться! За мной реванш!
Шли дни. Недели. Месяцы.
Оба стали жить на «Эврике». Рич хотел сходить поглядеть на корабль Дугласа, но тот отговорил его: на борту нет совершенно ничего полезного, а идти очень далеко — Дуглас сумел найти дорогу только потому, что видел, как падала «Эврика» и хорошо запомнил направление.
Пищи из репродуктора вполне хватало на двоих, запасы чая и кофе были огромны. Друзья по несчастью проводили дни за городками или шахматами, а вечера — за беседами. Компьютерных игр Дуглас не любил, но иногда соглашался проиграть Ричу партию-другую в «Цивилизацию» или «Героев». Они попробовали гольф: высверлили лучеметом лунки и выбили шарики из гигантского подшипника киля «Эврики». Однако базальт никак не подходил на роль лужайки — мячики бессовестно отскакивали от него. Рич много рассказывал о своей жизни и о событиях в мире за последние двенадцать лет. Дуглас любил порассуждать о закономерностях истории, о человечестве, о людской психике. Частенько пересказывал сюжеты книг — оказалось, он был ходячей энциклопедией классической литературы. О себе же Дуглас почти не говорил — видимо, мало что из земной жизни сохранилось в его памяти.
Временами Ричард заговаривал о машине времени. Он частенько думал о своих исследованиях, но говорил о них, как правило, с пессимизмом и в сослагательном наклонении: «Если бы мы могли… Будь нам известна величина…» Дуглас мало что смыслил в физике, но терпеливо выслушивал друга и вставлял остроумные замечания.
Но однажды, во время очередной партии в городки, Ричарда Коннела осенило. После броска один из кольев подпрыгнул вверх, упал на камень и завертелся волчком. Рич остолбенело глядел на него. Подошел ближе, не отрывая взгляда. Когда колышек остановился, ученый вновь закрутил его и заорал:
— Эврика! Эврика, будь я проклят!
— Что случилось, старина?
— Я понял! Я все понял! Движок и сжиматель пространства должны быть направлены перпендикулярно! Тогда корабль закрутится на месте и ввинтится в четвертое измерение. Радиус круга будет нулевым, судно не разорвет центробежной силой!
Забыв обо всем, он бросился к компьютеру.
Было ясно, что один только вывод верной системы уравнений займет месяцы работы, и это наполняло Ричарда счастьем. Из предстоящих ему лет на Второй Дельты Цефея хотя бы месяцы пройдут не бесполезно!
Теперь их режим изменился. Рич проводил за расчетами по десять часов в сутки, отвлекаясь лишь на еду, чай и редкие партии в городки, чтобы дать голове отдохнуть. Но едва способность думать восстанавливалась, он возвращался за экран. Никогда в жизни Ричард Коннел — пьяница, бабник и прожигатель жизни — и близко не работал с таким упоением и остервенением.
А седой старина Дуглас почитывал книги из библиотеки «Эврики» и много в одиночестве гулял по каменной равнине. Он разделял радость открытия, вслух восхищался работой Рича, но с каждым днем им все больше овладевала тоска. Если бы внимания физика хватало на что-либо еще, кроме формул, он заметил бы ввалившиеся щеки друга, черные круги под глазами, частую болезненную дрожь в руках. Заметил бы и то, что седой англичанин совершенно перестал шутить.
Однажды ночью Дуглас умер.
Очень тихо. По-английски — не прощаясь. Когда боль стала нестерпимой, он добрался до аптечки и ввел двадцать кубов успокоительного. Ричард узнал об этом лишь на утро.
Запоздалое сканирование обнаружило опухоль в головном мозге Дугласа. Радиация Дельты Цефея оказалась все же не такой уж безвредной. И хотя со скупым запасом медикаментов, имеющимся на «Эврике», Ричард никак бы не смог помочь ему, но было невыносимо горько от того, что он даже не заметил страданий друга. Не попрощался. Не сказал — ни разу не сказал! — как бесконечно много сделал для него Дуглас!
Эхх… Рич Коннел похоронил тело, выжег на скале имя и отыскал в запасниках корабля бутылку скотча. В первый месяц одиночества, уничтожив все остальные запасы спиртного, он сохранил скотч «на самый черный день» — это помогало верить, что самый черный день еще не настал. Сейчас Рич откупорил бутылку и осушил до дна.
Ночью его выворачивало наизнанку, давило тисками, размазывало по земле. Под утро в совершенном изнеможении он отключился. А когда пришел в себя, выпил чашку крепкого кофе и взялся за вычисления. Теперь у него была цель.
Через два года после крушения Ричард Коннел окончил все расчеты. Он проверял их так тщательно, что сомнений в правильности уже не осталось. Однако, расчеты были лишь малой частью работы — предстояло создать установку!
Прежде Рич осознавал, что человечество никогда не узнает о его открытии, а стало быть, нет большого смысла строить саму машину времени. Для того, чтобы удовлетворить свои амбиции, вполне достаточно лишь создать проект. В конце концов, он ученый, а не инженер.