доверяем не тому, кто хорош или кажется хорошим, не тому, кто окружает нас заботой и что-то там под ноги стелет, даже не тому, чья душа — нараспашку, как майка, порванная на пузе.
Мы доверяем тому, кто для нас предсказуем.
Ты — мужчина. Санни ждет от тебя всякой дряни. Так выгляди дрянью, и она начнет доверять. Только так она позволит тебе приблизиться.
Одна оговорка: будь нестрашной дрянью. Ты сам по себе не должен вызывать у нее боязнь. Для страха найдутся иные причины.
Несколько слов о мире, в котором ты окажешься: он будет банален.
Фиксы обожают банальщину. Не Алисино Зазеркалье, не тоталитаризм Оруэлла, не «Пикник на обочине».
Будут эльфы с гномами, или вампиры с оборотнями, или боги на Олимпе… А если мир женский, то классика жанра — сборная сказка.
Утро третьего дня.
Если чего-то стоишь в нашем деле, то сейчас ты идешь по Тому Самому Району, и ты — чудище.
Если, например, ты худосочный мозгляк, то ты — гоблин. А если спортивный и плечистый, то — горилла. Ты либо мерзок настолько, что смотреть противно, либо так примитивен и туп, что скучно до зевоты. Вокруг полно женщин — они воротят физиономии, отводят глаза, будто тебя вовсе нет. Прекрасно! Только одна должна тебя заметить, для остальных будь пустым местом.
Горилла — прекрасный образ. Мордатая, как автобус; башка чернющая и вросла в плечи; шерсть в колтунах, а на поясе — килт. Ага, шотландский килт, именно. И еще нужна деталька — крохотная такая, чтобы ее никто, кроме Санни не приметил, но чтобы она — наверняка. Помнишь, на ее десктопе висело фото косматой псины с языком на пол-груди? Помнишь, на шее собаки была красная ленточка — от сглаза? Повяжи себе такую на запястье.
Итак, ты синхронизировал фильтр — этому не мне тебя учить. Бредешь по улице — то вертикально, то на всех четырех, а вокруг тебя — ооо! Вот вокруг тебя стоит поглазеть. И хотел бы не таращиться, да волей-неволей.
Люди здесь живут в чем угодно. Вот особняк — здоровенный череп мамонта; вот небоскреб, как соцветье сирени, и каждый цветок — квартирка с балкончиками; вот Пизанская башня — покосилась уже настолько, что чуть не ложится на купола хрустального дворца. А тут аквариум, ну натуральный аквариум, вместо дома — шар с водой и рыбками! Присмотришься — на уровне третьего этажа кувшинки плавают. Наверное, там на них столики; наверное, это — ресторан…
По дорогам движется все, что вообразишь, а что не вообразишь — тоже. Движется — это значит, катит на литых дисках или кованых колесах, скачет лапищами, ползет на брюхе, несется галопом. Вон птеродактиль шурхнул над головой, вот паровоз дымит и грохочет товарными коробками, а это что у нас — колесная яхта под парусом?..
Люди — почти сплошь женщины. Они не похожи друг на друга. То есть они до такой степени непохожи, что выглядят совершенно одинаковыми. Надрывная попытка быть уникальной роднит их, как сестер-близняшек. Тоги, корсеты, кожа, кружева, лосины, кринолины, золотые локоны, парики, диадемы, соломенные шляпы, спицы накрест сквозь укладку, шпильки, ботфорты, гриндерсы, босые пятки… Спустя пять минут ты теряешься в этом водовороте, все становятся на одно лицо, в глазах рябит.
Встречаются и мужчины — их мало. Они двух типов: отребье (прыщавая щень, рикши, рабы-носильщики) и пафосные принцы верхом на чем-нибудь белом. Глядя на первых, ты радуешься, что ты — горилла в килте. Смотришь на вторых — и радуешься еще больше.
Вот теперь ты готов ко встрече.
Не стану унижать тебя советами о том, как найти ее жилище. Где-то здесь живет ее старинная подруга (причем, давно не виденная). А если не подруга, так, например, отель для фанаток Сейлор Мун, или еще какая-нибудь зацепка. Не зря же Санни выбрала именно этот город.
И вот она.
Вот — Санни.
Причудливый домик, вылепленный из мокрого песка. Дворик. Цветники — неряшливо умильны, их слишком любят для того, чтобы придать им опрятную форму. Молоденький снежный барс, еще котенок, резвится среди хризантем, подбегает за лакомством к хозяйке.
Девушке от силы семнадцать (хотя где-то, задним умом ты помнишь цифру двадцать шесть). Все ее черты — кроме глаз — крохотны: носик-штришок, губки, ямочка на подбородочке, едва заметные брови. Зато глаза — как виноградные улитки: громадны, влажны, уязвимы. Волосы собраны в два хвоста заколками-ромашками. На ней белая блуза и плесированная синяя юбчонка, ниже — лакомые коленки и сумасшедшие полосатые гетры. Ее рисовал для обложки манги молодой художник, и очень старался, и перегнул…
Она глядит на тебя и хмурится, но не убегает в дом (ты ведь не слишком страшен, помнишь?)
Ты подходишь, поднимаешься на задние, лупишь себя в голую грудь.
Она колеблется, шарит по тебе влажным взглядом, силится выбрать между опаской, презрением, любопытством; задерживает фокус на красной ленточке.
— Хорошая зверушка… — говорит с явным сомнением.
А ты вытаскиваешь из складок клетчатой юбки фотографию. Ее собственное фото, только детское. Подносишь к ее глазам:
— Девушку ищу. Вот эту. Помоги, ну!
Фото лишено сходства с нею теперешней. Почти ничего общего. Совсем иное видит Санни, когда смотрит в зеркало. Однако она вздрагивает и отступает, а барс жмется к ее ногам, почувствовав.
— Нет, нет. Не знаю… никого, похожего на нее! Уходи!
Теперь ты должен задать ей три вопроса. И не просто как-то там должен, а — обязан, согласно действующему законодательству. От ее ответов зависит все дальнейшее. Если хоть на один Санни ответит правильно, следует применить мягкий метод. Если слова еще эффективны, нужно оперировать ими: уговаривать, прояснять, взывать к воспоминаниям, к идентичности, загонять в логические ловушки, цепляться за ассоциации… Но, скорее всего, будет иначе.
Итак, ты хватаешь ее за плечики мохнатыми лапищами и ухаешь из глубины живота:
— Кто ты? Как зовут?
— Эола из рода Хризантем, — испуганно выдавливает она. Минус один.
— Ты где? Где ты сейчас, ну?
— В стране Красоты и Бегущих Туч…
Минус два.
— У тебя какой фильтр?
— Я не понимаю… Отпусти меня. Отпусти!
Минус три. Все три — мимо. А что, ты надеялся на другое?
— Оставь ее в покое сейчас же! Убирайся прочь!
Крик доносится сбоку — подруга Санни, крупная темноглазая девица в сари, возникла на пороге дома.
Ты отпускаешь Санни-Эолу и не торопясь, не отводя взгляда, очень медленно отступаешь. Позволительно сказать напоследок одну фразу. Например, такую:
— Уууу… бедняжка.
Фуга готовится в три этапа: доверие, страх, жажда. Сейчас наступает второй из них.
Главный принцип таков: Санни не должна бояться лично тебя. Если ты сам напугаешь ее, то страх воплотится, получит форму, и тогда девушка сможет сбежать от него. Не ты сам, нет. Кислород, которым Санни дышит — вот что должно ее пугать.
Последующие сутки будь рядом с нею постоянно. Будь так, разумеется, чтобы она не видела тебя и не слышала. Но так, чтобы твое присутствие чувствовалось в колебаниях воздуха, в трещинах на асфальте, в эхе от ее собственных шагов. Если Санни заметит краем глаза тень в переулке — это должна быть твоя тень. Если услышит, как упал камушек за спиной — этот камушек ты бросил. Если увидит гримасу отвращения на встречном лице — это будет отвращение, вызванное тобою.
Санни попадаются символы. Например, фото девочки. Санни найдет его на пороге, когда вновь выйдет из своего песочного замка. Фотография будет надорвана. Санни поднимет ее и добрую минуту будет глядеть, не решаясь: разорвать совсем, выбросить? Склеить и спрятать? Спросить совета у подруги?..
А вот — кукла. На ветке сакуры в ее диковатом садике покачивается клетка, и внутри, подогнув пластмассовые ноги, сидит на коленях большеглазая кукла. Темные волосики — в два хвоста…
Санни попытается вести себя естественно и весело — назло всем знакам; доказать, что ни капли не встревожена. Она нагло выйдет из дому одна, взберется в седло квадроцикла и попрет искать приключений. На рынок, в пиццерию, в кино, а после кино — на дискотеку, отчего бы и нет. Она будет нехотя оглядываться, идя между прилавков — персидские специи, страусовы яйца, икра пираньи, пироги из тростника… суровые торговки в чалмах, дрессированные макаки, мальчики-рабы… но нет, ничего опасного — лишь обрывки иностранного говора, да ветер колышет пологи шатров.
Санни осмелеет, особенно — в пиццерии, после здоровенного куска с тюленьим плавником. За стеклом мелькнет тень — простая карета. Кто-то тычется в дверь — всего лишь дворовый пес.
Вот Санни уже в кино, гаснет свет. И вдруг, краем глаза она не видит даже, а как бы чует — тебя. За пять кресел от нее — черное, мохнатое, здоровенное. Смелость — какая там… Она не решается даже присмотреться. Пробирается к другому концу зала, уходит в самый верх, в последний ряд, садится, оттуда присматривается. Нет, показалось, никого на твоем месте. Пустое кресло. Примерещилось.
Но после сеанса что-то тащит ее туда, к тому креслу. На синем бархате сиденья — фарфоровый слоник. Тот самый, которого ты украл из ее комнаты.
Санни вылетает из кинозала. Она понятия не имеет, чего именно боится. Не тебя — помни это. Ты — только символ. То, что обозначено тобою, — вот это страшно.
Санни рвет с места квадроцикл, думая лишь о том, как бы домой, поскорее… И чуть не сносит голову ездовой черепахе, которая как раз выворачивает с парковки. Матрона в тоге выбирается из паланкина, что на спине животного, и обрушивает на Санни все свое презрение. Дама выглядит на сорок, значит, ей добрых шестьдесят. Она ненавидит Санни уже за один ее возраст. Девушка сжимается, прячется в собственные плечи. Тогда ты подходишь к матроне сзади и кладешь ей на загривок когтистую пятерню.
Та оборачивается — и тухнет. Вот она была и звучала, а вот ее уже нет. Замерзла. Ты говоришь:
— Ух-ух. Уезжай, ну! — и отпускаешь шею женщины. За полминуты след простыл — ее и черепаший.