Сила оказывалась доброй. Бог способен был сделать с Алией все, что угодно, мог даже уничтожить одним движением руки… но делал лишь то, что было ей приятно. Он держал ее, как держат величайшую драгоценность — крепко, бережно, восхищенно. Объятия мужа чудесным образом расставляли все по местам в этой новой странной жизни.
Хилые кружева, скользкие шелка, горничные, гребни, собственные мертвецки белые руки девушки — все разом вдруг обретало смысл. Алия думала: в навершие своего шлема и в рукоять меча славные лорды вправляют рубины. Камни не сокрушают врага и не спасают от ударов, их единственное назначение — сиять. Но именно они — драгоценнейшая часть доспеха.
Муж не давал Алии упражняться с оружием, и в этом также был смысл. Когда рядом он, ее доброе божество, кажется смешным встревать со своими хилыми силенками — ведь не станешь же укрываться щитом, стоя за крепостной стеной, и не станешь нести жеребца на своих плечах! Теперь девушке понятны были слова матери: муж позаботится, муж защитит. Так правильно, так — по природе.
К слову сказать, мужа Алия всегда называла: муж. Порой говорила: «муж мой». А иногда — «мой господин». Тогда он нежно улыбался и целовал ее, щекоча бородой ее щеку. Однако лишь сама Алия знала, как много весят для нее эти слова. Отец никого и никогда не назвал бы господином, кроме, разве что, своего сюзерена — Желтолесного барона. Так же и Алия с детства привыкла не склонять головы ни перед кем. Беспрекословно подчиняясь мужу, она возносила его надо всеми людьми, ставила на пьедестал — и сама восхищалась своим отчаянным доверием.
Наведываясь с визитом в каменную купеческую усадьбу, мать Алии неизменно приходила в восторг: брак дочки был идеален, безупречен, как часовой механизм, сработанный пожилым мастером. И Алия с гордостью заявляла: «Да, мама, теперь я поняла, что значит женское счастье! Это надо было почувствовать сердцем, и я почувствовала!»
А отец стоял в сторонке — тихий, молчаливый, блеклый. Алия теперь редко заговаривала с ним, лишь иногда спрашивала: «Но тебе ведь нравится мой муж, правда? Ты ведь рад за меня?..» Призрак сэра Харольда медленно кивал головою, она была дымчата и полупрозрачна… Призрак будто бы ожидал чего-то.
Алии было семнадцать, когда она обнаружила, что носит ребенка. Муж еще не знал этого. По торговым делам он часто покидал Желтый Лес, был и сейчас в отъезде. Большая часть слуг сопровождала его, дома с девушкой остались только горничная и повариха. Запершись в комнате одна, девушка пыталась понять, что ощущает от известия: счастье ли, радость, возможно, удовлетворение?.. Приходило на ум одно слово: правильно. Но ведь это не чувство, верно?.. Она не успела разобраться в себе, поскольку именно в тот день случилось невероятное.
Большой отряд варваров прошелся огнем по окрестным селам, и барон отправил из крепости три сотни рыцарей — перехватить и проучить налетчиков. Отчаянно смелые, но недальновидные степняки никогда не славились воинской хитростью, никто не ожидал подвоха и теперь. Как гром средь ясного неба, добрая тысяча всадников обрушилась вдруг на ослабленную крепость, вышибла ворота и ворвалась в Желтый Лес.
Улочки города вскипели и взвыли. На стороне кочевников стояла численность и внезапность. В помощь гарнизону были родные стены. Горожане били врага из окон луками и камнями, заваливали проулки бочками, отсекая конницу, обливали маслом и поджигали. Степняки рубились бешено и беспощадно, пьяные от крови и долгожданного успеха. Впивались в город, вгрызались в него все глубже…
Две девушки прилипли к окну, вслушиваясь в звуки битвы, которая не докатилась еще до их дома. Горничная дрожала от ужаса, Алия горела любопытством и внезапно нахлынувшим азартом. Горничная причитала: «О, боже, как же это! Что нам делать?! Они же доберутся сюда, они придут…» Алия молчала и знала, что кочевники обречены. Кровью в жилах она чувствовала их ошибку: степняки слишком растянулись вдоль улиц крепости, размазались, утратили прочность стального кулака. Теперь орду рассекут на куски завалами и пожарами, по частям перережут. Словно в ответ на ее мысли, звон сражения стал затихать. Она погладила горничную по волосам и сказала:
— Ну, вот видишь!..
И в этот момент вышибли входную дверь.
Горничная взвизгнула. Хозяйка выбежала на лестницу, ожидая увидеть в прихожей кого-то из солдат барона… однако там, внизу, у выбитой двери стоял варвар. Лицо его было смуглым, и гладким, и уродливым от боли. Из-под плетеного шлема на плечи падала густая спутанная грива. Кожаный доспех был прорублен на левом боку, все бедро аж до колена блестело от крови. Вслед за удивлением Алия ощутила жалость.
— Зови мужа! — крикнул ей варвар.
— Это зачем? — спросила Алия. — Чем я тебе плоха?
— Пусть защитит тебя, если может.
Кочевник шагнул к лестнице и выбросил вперед руку с изогнутым кавалерийским мечом. Рука была загорела до бронзы и жилиста, меч багровел. Жест вышел бы устрашающим, если бы не гримаса боли на лице.
Дурное, ребяческое озорство забурлило в груди Алии. Она сняла со стены одноручный клинок и пошла вниз по ступеням.
— Не шути со мной, женщина! Я не желаю убивать тебя!
— Да и я тебя тоже, — подмигнула Алия. — Только поколочу немного и выгоню вон.
Девушка прикинула свои шансы. Их, шансов, не было бы, будь противник здоров. Однако рана на корпусе всегда замедляет движение. Боль вынудит врага промедлить, прежде чем повернуться влево — пусть лишь на секунду, но этого хватит.
Она бросилась на него, целясь клинком в левый, окровавленный бок. Варвар отшатнулся вправо и рубанул. Боже, как быстро! Ахнул рассеченный воздух, затылок ошпарило холодом от клинка, что пронесся всего в дюйме. В следующий миг Алия обернулась и стукнула плашмя по руке варвара, уже заносящей меч для нового удара. Пришлось по костяшкам пальцев, он выронил оружие. Рванулся к девушке, замахнулся левой рукой. Раненый бок открылся, и Алия с оттяжкой припечатала по нему — прямо по дыре в доспехе.
— Хозяйка смерти… — простонал непонятно кочевник и потерял сознание от боли.
Когда он очнулся, Алия сидела рядом и смотрела ему в лицо. Суровые, точеные черты: обветренная кожа, безжалостно узкие губы, волчьи скулы… Он поднял веки, и лицо вмиг преобразилось: у него были глаза удивленного и обиженного мальчишки.
Заметно было, как он осознавал, что лежит в светлой теплой комнате, освобожденный от доспехов, с туго перевязанной раной и свободными руками. Он был ошарашен и потрясен этим так явно, что Алия несколько минут любовалась эмоциями на его лице. Затем сказала:
— Да, все верно, ты жив. И ты в моем доме, а не в подземелье, темнице или где ты там думал.
— Почему?.. Зачем ты сохранила мне жизнь?.. — только теперь Алия заметила, что он говорит с сильным певучим акцентом.
— А что мне было делать с тобой? Добить лежащего и безоружного? Или выкинуть на улицу подыхать, истекая кровью? Так даже с псами не поступают.
— Значит, ты убьешь меня, когда заживет рана?
— Нет, дурачок, я же сказала: поколочу и выгоню вон. Первое уже сделано.
Девушка чертовски нравилась себе, когда произносила эту фразу. Особенно слово «дурачок».
— Словом, пока что ты мой гость. Привыкай.
— Как тебя зовут?
— Алия, дочь сэра Харольда.
— Так ты — дочь рыцаря?.. — из-за акцента неясно было, чего здесь больше: восхищения, ужаса или ненависти.
— Это не похоже на твое имя. Впрочем, я не знаю, какие у вас в степях имена…
— Я Ритгар, сын Измира, шестой воин в роду.
— Скажи мне, Ритгар, сын Измира, зачем ты хотел видеть моего мужа?
Лицо исказилось страданием.
— Мы были разбиты, хан велел отступать. Я не смог бы скакать верхом из-за… — он тронул повязку. — Хотел умереть в бою, а не истечь кровью.
Алия кивнула. Сэр Харольд бы понял, а потому поняла и она.
— Что ж… Спи сейчас, тебе нужно.
Незваный гость задержался в доме купца. Глубокая рана заживала медленно, первую неделю Ритгар не мог даже повернуться в постели без стона. Позже вернул способность садиться, вставать на ноги… Время шло.
Горничная как-то заикнулась о том, чтобы выдать варвара дружинникам. Алия строго запретила ей думать об этом, и служанка не решалась больше возвращаться к вопросу. Алия не сразу осознала, почему ей хочется сохранить пленника в тайне. Пожалуй, дело в том, что воины барона — отцовские друзья — всей душой ненавидели кочевников, с извечным удовольствием рассказывали истории о гибели степняков, особенно — о гибели в темнице, среди крыс и цепей. Алия, однако, не видела в Ритгаре человека, которого стоит ненавидеть всей душой. Просто храбрый мальчишка, жаждущий быть мужчиной. Красивый мальчишка. Ей нравилось смотреть на него. В его теле не было ни капли лишнего жира. Он не выглядел гигантом, уж тем более — лежа в постели, а мускулы его не бугрились картинно, но были крепки, как канаты, и полны текучей, грациозной энергии — как у кошки. Алия некогда сама мечтала быть такой.
Ей нравилось и слушать его. Отрывистые слова ее родного языка в устах Ритгара переливались одно в другое, текли, подрагивая — словно языки пламени. Он стеснялся говорить, стыдился своего положения раненого и пленного, так что Алия подзадоривала его вопросами. Сколько ему лет? Когда впервые сел в седло? Когда взял в руки меч? Скольких врагов убил? Сколько из них было рыцарей?
Ему было девятнадцать. Верховой езде обучился в пять, а выехал на поле боя впервые в четырнадцать. Он воин в шестом поколении, и это честь: пять колен его предков оказались достаточно искусны в бою, чтобы дожить до рождения сыновей. Он давно перестал считать, скольких врагов убил… Тут Алия лукаво взглянула на него. Он покраснел. Ну, не так давно… сбился со счета… Алия усмехнулась. Троих. Еще пятерых ранил. Девушка сказала: не так уж мало, в девятнадцать-то лет. Ритгар сказал: среди них не было рыцарей. Совсем непросто убить рыцаря в броне, это редко кому удается. Их не берут ни сабли, ни стрелы… Стрелы берут, глухо сказала Алия, уж поверь. Он взял ее за руку и сказал: прости. Твой отец был славным воином, раз т