ы его дочь. Мне жаль, что один из нас убил его. Она сказала: нет, тебе не жаль. Если бы это сделал ты, то гордился бы и хвалился бы каждой встречной девчонке. Она выдернула руку и встала. Зачем вы вообще лезете к нам, вот скажи? Зачем вам наши земли, наши жизни? Своих степей вам мало?
Искра сверкнула в его глазах, он приподнялся на локте.
— А ты знаешь, Алия, что находится за степью?
— Будто вы туда пропустите кого-нибудь живым!
— Так знай, Алия. Если ехать сквозь степь на восход, то спустя восемь ночей трава закончится под копытами, и начнется песок. Это зовется белая земля. Там ничто не растет — солнце выжигает любой росток, едва он покажется. Если задержаться в тех землях, то солнце выпьет из тела всю воду, и останутся только кости да кожа. Но если взять с собой много воды и скакать лишь по ночам, а днем зарываться в песок, то еще двадцать ночей спустя белая земля кончится, и будет берег моря. А на берегу стоят города со стенами из резного синего камня, с блестящими куполами, с огромными сладко пахнущими деревьями, с мужчинами в золотой парче и женщинами в прозрачных тканях…
— И что? — спросила Алия.
— А то, дочь рыцаря, что такие, как я, никому не нужны в тех городах. Когда мы показываемся там, нашими головами на пиках украшают тамошние стены. Если же мы показываемся здесь, по эту сторону степи, то рыцари в железе, как твой отец, рубят нас на куски или кидают заживо в могилы. А сама степь при моем деде была вдвое шире, чем теперь. А при прадеде — втрое. Королевство наступает на нас и выжимает прочь стальными клинками да гранитными стенами. Вот так, Алия, дочь сэра Харольда.
С минуту они смотрели друг другу в глаза, буравили раскаленными добела взглядами.
— Бедный-пребедный кочевничек! Смотри, не заплачь! — свирепо прошипела Алия и вышла прежде, чем он ответил.
Но странное дело — вскоре ей стало неловко за свой гнев. Ведь одно дело — честно сразиться с оружием в руках. Другое — ткнуть в рану, но и это простительно: коли противник сильнее и лучше вооружен, позволительно идти на хитрость. Но уж совсем низко — плевать ядом в бессильного и одинокого человека… Она вернулась, села рядом, не зная, что сказать: просить прощения уж вовсе из рук вон… Угадала по его лицу, что он чувствует то же и так же ищет слова…
Сказала:
— Ритгар, расскажи мне о тех землях, что за пустыней. Я ничего подобного прежде не слышала!
Он улыбнулся с облегчением и принялся рассказывать голосом певучим, как ручей.
И рассказывал и в другой день, и в третий… Алия много знала о том, что делается в королевстве, но почти ничего о том, что за его пределами. Она слушала слова кочевника, как дети слушают сказки.
На севере, оказывается, живут люди в мехах. Их лошади рогаты, а их жилища сделаны из шкур медведей. Их очень мало, этих людей, и если пойти на них войной, то они не примут сражение, а будут только отходить все дальше на север, пока войско врага не замерзнет насмерть среди снега. Это проклятая земля: боги заморозили ее в наказание, когда северяне убили священного Серебряного медведя, а шкуру его боги подняли в небо, и порою можно увидеть, как она сияет среди звезд.
А на юге стоят горы. Они так могучи и великолепны, что когда ты видишь их впервые, то сердце замирает в груди на целую минуту, и ты думаешь: вот ради этой минуты я и жил! Но когда ты поднимешься на высочайшую из гор и оттуда глянешь вниз, на всю землю разом, то понимаешь: боже, до чего несчастны те, кто стоят там, внизу! Впрочем, подняться туда еще сложней, чем победить рыцаря: вершина стряхивает с себя людей, как мошкару, порою сбрасывает их даже вместе с кусками собственной кожи — вот до чего она не любит людей.
А на восходе, за белой землей, как и говорилось, стоят величавые города. Их жители дьявольски богаты и до того влюблены в себя, что неспособны любить никого другого. Их женщинам приходится обнажать бедра и животы, мазать свои стройные тела блестящими цветными маслами и танцевать диковинные и страстные танцы, чтобы заставить мужчин хоть раз-другой взглянуть на них. В тех землях все живут во дворцах. Кто живет не во дворце, а просто в каменном доме, тот считается бедняком и от стыда закрывает лицо маской. Но самое странное в тех землях — это их корабли. Они огромные и округлые, в брюхе каждого сидит полсотни маленьких упрямых лошадок, которые зовутся ишаками. Эти лошадки ходят по кругу и вращают в воде разлапистое колесо, как у мельницы. От этого корабль плывет даже без парусов, и на таком корабле можно переплыть море!
А уж за морем…
Алия уже не могла оторваться от этих рассказов. Мир, отгороженной от нее бастионами мужеской опеки, был невообразимо велик, оглушительно разнообразен. Сказки, что рассказывала мать, становились тусклы против этой реальности. Алия боялась даже мечтать своими глазами увидеть все это: вдруг от ее прикосновения дивные картины рассыплются, окажутся будничными и серыми?.. А вдруг, это просто вымысел, вдруг Ритгар сочинил все лишь потому, что ей нравится звук его голоса?..
В любом случае, — думала Алия и жесткой метлой загоняла мечту в подобающий ей темный угол, — в любом случае, я стану матерью. Матери подобает быть дома и растить ребенка. Так правильно.
Правильно.
Правильно — это ведь не чувство, верно?..
Спустя три недели после ранения, Ритгар настолько окреп, что смог свободно ходить. Тогда он попросил Алию вернуть ему меч.
— Ты решил уйти?.. — с огорчением спросила девушка. — Ты еще слишком слаб…
— Но я могу ходить, а значит, смогу уйти из крепости. Я и так утомил тебя, — он и сам не хотел уходить, потому добавил еще: — Да и твой муж может скоро вернуться из дороги. Тогда нам придется сразиться, а я уже достаточно силен, чтобы убить его. Это сделает тебя несчастной.
— Мужа не будет еще добрую неделю, а ты еле ходишь! Останься хоть на три дня.
Он кивнул.
— Но меч все равно верни. Мне нужно упражняться.
Алия принесла его оружие и сказала:
— Можно, я посмотрю?
Грозная быстрота его удара засела в памяти, как и холодок смерти у затылка. Хотелось увидеть со стороны.
— Смотри.
Ритгар начал двигаться. Словно рассказы о дальних странах, это было не похоже ни на что. Мечники барона, рыцари, даже сам отец дрались совсем иначе. Кочевник не старался вложить много силы в удар — плохонькая сталь его меча неспособна была прорубить доспех, и он знал это. Но его движения перетекали одно в другое, как и слова. Невозможно было различить начало и конец выпада, рука с мечом никогда не останавливалась — она плясала непредсказуемый дикий танец, и солнечный блик на клинке чертил в воздухе сияющие узоры. Казалось, по залу летают молнии.
— Я хочу узнать, как ты это делаешь. Можешь показать медленней?
Он перехватил меч за острие и рукоятью вперед подал Алии.
— Держи.
Стал позади от нее и сжал в ладони ее запястье.
— А теперь смотри.
И повел ее рукой. Руби не сверху вниз, а наискось. Вот так. Тут же заворачивай и веди дугой, будто рисуешь подкову. Вот так, таак… Не бей со всей силы — тогда тратишь время, чтобы остановить клинок… Видишь? Так плохо, нужно двигаться непрерывно! Одно движение, и другое, и третье! Никаких остановок, меч течет, как вода… вот, так! Да! А когда видишь, что враг открылся — тогда… ФШШШХ!
Воздух распался надвое под сталью, и они замерли на миг. Сердце колотилось. Глаза горели.
Алия обернулась к нему.
Хотелось того, что неправильно. Совсем неправильно. Нельзя.
Он сжал ее и притянул к своим губам.
Она вырвалась, отскочила, сказала:
— Муж.
Сказала:
— Не смей.
Но продолжала смотреть в глаза.
Меч остался в его руке, и Алия отчетливо поняла, что не в силах помешать ему, если он решит.
— Возможно, у вас иначе. Возможно, ты не поймешь, почему нельзя. Но так нельзя.
— Я пойму, — неожиданно сказал он. — Я понимаю. Извини меня, хозяйка смерти.
— Ты второй раз назвал меня так. Что это значит, Ритгар?
Его брови поднялись дугами: ты не знаешь?! Большинство женщин кочевого народа способны рожать детей и растить их, способны готовить еду, шить одежду и кормить коней… и все. Но есть такие, кто может не только давать жизнь, но и отбирать. Есть женщины, что умеют сражаться. Они слабей мужчин, но яростней в бою, свирепее, безжалостней. Они беспощадны. Мудрые говорят: женщина знает, как подарить жизнь, а если она знает к тому же, как ее отнять, то чувствует власть над жизнью и смертью. Мужчине это не дано. Хуже нет, чем встретиться в бою с хозяйкой смерти. И мало найдется воинов более уважаемых, чем они.
— Ты думаешь, я такая? — спросила Алия.
— Я не знал, что среди твоего народа есть хозяйки смерти. Но ты…
— Я не убила никого.
— Ты сможешь. Это в твоей крови.
Алия хотела возразить, но дыхание сбилось. Жгучая свобода распирала грудь изнутри.
Она взяла у кочевника меч и повернулась спиной.
— Давай продолжим.
Три последних дня пролетели как один.
Вечером третьего Ритгар сказал, что перед рассветом уйдет.
Алия сказала: возьми меня с собой.
И он сказал: я не вор.
Она сказала: а я — не вещь, принадлежащая мужу.
И он сказал: ты носишь ребенка, я заметил. Он вырастет дикарем, а рыцари, как твой отец, будут пытаться убить его.
Она сказала: он вырастет воином, седьмым в роду. Я научу его тому, что знаю, а ты — тому, что знаешь ты. Лучше его не будет.
Он сказал: ты хочешь жить в степи? Ты сможешь?
Она сказала: нет, я хочу увидеть мир. Горы, медведей, корабли, дворцы. Кочевники ведь кочуют, верно?
Еще она сказала: я уговаривать должна, так что ли? Я не стану.
А он сказал: не должна.
И стиснул ее в объятиях.
Алия проснулась от криков.
Тревога ворвалась в ее сон, и девушка оказалась на ногах, и арбалет, висевший на стене, уже был в ее руке, а она все не понимала, почему внизу лают мужские голоса и так громко гудят шаги о доски пола.
Она взвела тетиву и вышла на лестницу.