Помолчал тот с минуту, а потом молвил. Голос его эхом по полю пронесся:
- Прибыл я из государства далекого. Величают Гарьей, из рода грифонов.
- Величают? – ответила сирина с прищуром. – Голубых кровей, значит? И как же ваше величие сюда занесло?
- Коль прилетел, значит, так надобно было. Кто ж знал, что у вас тут одни душегубы безбожные бродят! Теперь судьба моя – сгинуть на чужой земле.
- Не скажи, тут люди живут богобоязливые, а тебя видать за нечисть какую приняли, вот и подстрелили. Но сгинуть я тебе не позволю.
Порешила Орлица узнать Гарью получше, да и тайны повыведать, посему подошла к грифону, уселась рядышком с раненым крылом и запела песнь особенную – целительную. Голос ее трелью прокатился по округе, Гарья даже в забвение ненадолго впал, а раны затянулись в мгновение ока.
- Вижу, дева ты особенная. Благодарю за спасение от гибели неминуемой.
Грифон крылья расправил, кончики перьев на солнце заискрились, а уж потом поднапрягся и на все четыре лапы поднялся. Ростом он оказался выше сирины, да и в плечах широк.
- И куда теперь направишься? – Орлица с места подскочила и преградила путь зверю спасенному. – Меня с собой возьми. Устала я бесцельно в небесах парить, хочу полетать по местам диковинным.
- Уверена в желаниях своих? – гордо произнес Гарья и щелкнул острым клювом. – А вдруг смерть сыщешь?
- Смерти я не боюсь, мне бы успеть поглядеть на жизнь иную. Сколько историй я слышала о чудесах заморских, сколько снов пересмотрела, в коих вновь и вновь улетала прочь отсюда.
- Ну, коль так… Полетели, - как-то зловеще усмехнулся грифон. – В благодарность за спасение покажу тебе места особенные.
И взмыли двое ввысь, и снова ощутила Орлица ласки ветра и тепло солнышка. Сколько в ее взоре было надежды и радости, повстречала она друга нового, он-то не подведет, слово свое сдержит.
Летели они долго, всю ночь и почти весь следующий день. Леса дремучие пролетали, озера серебристые, деревни людские, но то все слишком знакомо было сирине, посему восторгу не вызывало, дева жаждала приключений и чудес. А грифон все вниз поглядывал, все кого-то высматривал, но не найдя нужного, злобно щелкал клювом и продолжал молча парить.
- Чего злой такой? – покосилась на него дева.
- Не понять тебе забот моих, так что, лучше не спрашивай.
Сирина боле и не спрашивала, только все посматривала на друга грозного. И надо бы бояться его, но что-то не было страха. То ли затмила жажда познания, ослепила деву, отчего не разглядела она в грифоне зверя опасного. А может, хотелось родственную душу встретить, оттого и доверилась. Все ж к людским чувствам и переживаниям сирина была ближе, покуда в груди человеческое сердце-то билось, а вот у грифона – звериное.
К ночи показалось на горизонте бескрайнее море, в свете луны искрилось, переливалось. Орлица аж дыханье затаила, когда узрела сию красоту. А Гарья, заприметив восхищенье, очередной раз усмехнулся, после чего произнес:
- Долго мы так не протянем. Чтобы море пересечь, надобно приютиться на корабле. Есть здесь место, откуда суда уходят в дальнее плавание.
- К людям? Не боишься ли? Мы ж не воробьи … Заприметят.
- А ты меня слушайся, тогда не заприметят.
И правда, недалеко увидели крылатые порт, там множество кораблей собралось, некоторые только прибыли, другие уж отплывать собрались. Высмотрел Гарья нужный, глянул на Орлицу и оба пошли на снижение.
Как коснулась сирина деревянной палубы лапами, так застыла, что-то недоброе сердце почуяло, да и друг спасенный как-то притаился, былая прыть улетучилась, в очах безысходность появилась. Недолго Орлица маялась сомнениями, над нею раздался треск, и огромная клетка сверху рухнула, заточив деву в стальные прутья. Засуетилась несчастная, крыльями захлопала, да только поздно было, отовсюду люди повыходили, скалились ироды, палки в клетку совали, огнем стращали. Ну а вскоре вышел из темноты человек в длинных одеяниях, лицо платком прикрыл, лишь глаза блестели неистово. Подозвал он Гарью, что-то тихо на своем языке произнес, тогда грифон поклонился и послушно зашел в клетку соседнюю.
Спустя какое-то время разошлись душегубы, тут же корабль заскрипел, мачты затрещали, и ощутила Орлица легкую качку. Отправилось судно в плавание.
Осознала краса, что попалась в лапы к хищнику, предал ее грифон… А тот в клетке нахохлился, отвернулся от спасительницы и будто уснул, а на деле смотрел в небо звездное и думу думал. Не по себе ему стало, вроде и выполнил указание, только в душе-то свербело, даже шрам на крыле заныл. И ближе к полуночи не вытерпел грифон, заговорил:
- Отчего молчишь? Почему на волю не рвешься? Другие лапы в кровь раздирали, грудью бились, что аж ребра трещали, но хотели вырваться из клетки.
- А к чему метаться? Коль суждено было попасться в лапы твои…
- Я тебя за собой не звал, сама захотела.
- Значит, так тому и быть. Куда хоть плывем?
- Далеко… Хозяин мой диковинных созданий ищет по всей земле, отлавливает, а после в заколдованные сады отправляет, там и томятся существа…
- И ты ему прислуживаешь? Негоже такому могучему зверю человеку служить.
- Меня первым привезли в его сады, а когда я возмужал, силой набрался, хозяин предложил служить ему за пределами зеленой клетки. И уж лучше так, чем в неволе томиться, неба не видеть, крыльев не расправлять.
Орлица тогда усмехнулась, но боле ничего не ответила. Не было особой печали у нее в душе, не страшилась она плена…
И лишь пред тем, как уснуть, спросила у Гарьи:
- А есть ли в саду твоего хозяина подобные мне? Знавал ли он сирин?
- Нет, ты будешь первой «крылатой жемчужиной».
- Крылатой жемчужиной? – удивилась Орлица.
- Так нарекли тебя.
Корабль тем временем поскрипывал, волны легонько о борта бились, море шумело чуть слышно. Люди уж давно в каютах спали, только хозяин бдел, в трубу за звездами наблюдал, сидя на палубе. И вдруг, донесся до его ушей голос чарующий, исходил оный издалека, чуть слышно лаская слух похитителя. Хозяин Гарьи хотел было подняться, спрятаться, однако не вышло. Заворожила его песнь, пред очами образы необыкновенные замелькали, будто идет он по своему саду, а тот в запустении, ни зверей, ни волшебных созданий…
На самом-то деле, шел он не по саду, а по палубе в направлении штурвала, после взялся за него крепко и закрутил, будто знал, куда плыть надобно. И правда, устремился корабль в сторону густого тумана, где ни света лунного, ни блеска морского не было.
К сему моменту люди в каютах еще крепче уснули, им также снились сны особенные, лишь Гарья не поддался, он, молча, слушал песнь пленницы. Та же пела и на грифона посматривала, улыбалась, глаза ее радужным светом переливались.
Так бы и лилась трелью песнь, если б не резкий удар. Дерево затрещало, мачты закачались, а после и вовсе попадали, порвав белоснежные паруса, и послышалось бурление отовсюду, вода пробралась во все трещины и пробоины. Море стремительно поглощало корабль вместе с его хозяевами. И перед тем, как опуститься под воду вместе с клеткой, обратилась Орлица к Гарье:
- Не скорбишь ли ты по своему хозяину, грифон?
- Не скорблю… Я благодарен тебе за спасение во второй раз. Быть теперь мне духом свободным.
- Значит, так тому и быть.
Ответила сирина, и погрузились они в пучину морскую…
И вроде бы надо было всплакнуть над судьбами невинных созданий, мол, отдали жизнь за свободу. Только не так все закончилось.
По-прежнему стояла Орлица над телом грифона в том самом поле. Коснувшись его спины, узрела сирина будущее свое, ежели решит отправиться вслед за спасенным зверем. Тут-то и задумалась, а стоит ли вообще спасать чужеземца. Сгинет грифон, и хозяин его уплывет ни с чем восвояси, а коль спасет, то заманит хищник в клетку кого другого. Думала-думала краса и все ж решилась. Залечила-таки раны зверю, когда же поднялся тот, то посмотрела на него Орлица пристально, а потом молвила:
- Свободен ты от рождения. Посему лети куда подальше и горя не знай. Вот тебе мое наставление.
Осознал тогда Гарья, пред ним существо мудрое, поэтому поклонился низко и ответил:
- Могу ли я следовать за тобою?
На что Орлица усмехнулась и кивнула.
Так и полетели вместе, но уже совсем в другом направлении. Однако, то другая история…
Гусли мои гусли
Вот и ночь настала, за окнами темень несусветная, луна-то за тучами спряталась. Мальчик Сашенька нехотя взобрался на кровать, спрятал под подушку горстку ракушек, собранных сегодня на берегу местной речки и даже сверчка, пойманного у калитки, запихнул туда же, только сверчку жить уж очень хотелось и насекомое, не растерявшись, вылезло с другой стороны, ударившись в бега.
Мальчонка тем временем проверил наличие горшка под кроватью, поскольку бывали с ним оказии, повторения которых очень бы не хотелось, затем пощелкал фонариком, а то вдруг, чудище какое ночное заползет в комнату, а света оно боится, а значит, испугается фонарика и за пятку не укусит.
И когда со всеми проверками и приготовления было покончено, паренек уселся в кровати и издал привычный боевой клич:
- Бабу-у-у-усь! Сказку хочу!
- Иду-у-у-у, - раздалось залихватским голосом из другой комнаты.
Вскоре в дверях показалась бабушка Алена во фланелевом халате. Полная такая, седая и с большими серыми глазами, которые, несмотря на годы, блеска и задора не утратили. Она села на край кровати и уставилась на внука:
- Чего рассказать тебе сегодня?
- Ну, ба? Ну, ты даешь!
- Неужто опять «гусли мои гусли»?
- Да, да, гусли хочу.
- И не надоело еще, Шнурок?
На что Шнурок помотал головой, любил он эту сказку. Вот уже на протяжении года бабушка рассказывала ее, да так рассказывала, что каждый раз Сашка слушал, будто впервые.
И только Алена хотела начать, как раздался стук в дверь. Тут же женщина изменилась в лице, вся радость вмиг улетучилась, взгляд наполнился страхом.