Гораздо интереснее разобраться в том, как все устроено на практике. Кто, сколько и за что платит. Минимальные доходы налогом не облагаются. Если вы превысили минимальный уровень, необходимый для выживания, вы начинаете платить муниципальный налог, причем только с той суммы, которая превышает необлагаемый минимум. В среднем это 17%, хотя многое зависит от конкретного города. Самые богатые берут со своих жителей примерно 15%. Порой же доходит до 19%. При низких доходах вы имеете шанс вообще не платить налоги в пользу центрального правительства. Что же до муниципальных денег, то их распределение происходит вполне открыто - для того и существует демократия. Несколько лет назад в Турку кто-то из местных чиновников предложил разрешить городской администрации использовать бюджетные деньги для игры на бирже, обещая сказочные дивиденды. Вопрос обсуждался публично, и в итоге депутаты от левых и «зеленые» провалили предложение. Спустя примерно год автор проекта попался на финансовых нарушениях и сел в тюрьму.
Из муниципальных денег оплачиваются не только поддержание дорог и разные коммунальные программы, но бесплатное образование, бесплатные детские сады. Если вы не хотите отдавать ребенка в детский сад, можете нанять нянечку, город возместит вам сумму, которую он бы затратил на вас, если бы вы воспользовались муниципальным сектором. Частных школ практически нет. И почему-то не слышно жалоб на качество образования.
Государство облагает налогами только средние и большие доходы. Налог - прогрессивный и может достичь 60%. Но здесь действует тот же принцип: повышенной налоговой ставкой облагается только та часть дохода, которая превышает определенную базовую сумму. Иными словами, представитель финского среднего класса обычно платит 17% с одной части своих доходов, 20% - с другой и 50% - с третьей. Система сложная, но здесь не может случиться то, что происходит порой в других западных странах с прогрессивным налогообложением, когда человек, получающий более высокую зарплату, может в итоге из-за высоких налогов получить на руки меньше денег, чем его коллега с более низкими доходами.
Доходы с капитала облагаются отдельно по единой ставке, составляющей 29%. Финн, живущий только на доходы от своего капитала, может в итоге платить меньше налогов, чем его соотечественник, живущий на зарплату.
Государство не только содержит бюрократию и армию и оплачивает всевозможные социальные программы, но и перераспределяет средства в пользу более бедных муниципалитетов, особенно на севере страны. Оно же оплачивает бесплатное высшее образование. Частных университетов здесь нет. Зато есть учебные заведения как на финском, так и на шведском языке. «Шведоязычные» составляют всего около 6% населения (включая часть иммигрантов, которым шведский почему-то дается легче финского), но статус у них с «титульной нацией» равный. Оба языка государственные. А потому финны с недоумением смотрят на братьев-эстонцев, которые отказывают русскоязычным в равноправии. Кстати, православная церковь тоже имеет здесь равный статус с протестантизмом. Если захотите учить ребенка Закону Божьему по православным канонам, расходы оплатит правительство.
При подобных обстоятельствах несложно понять, почему финны удовлетворены высокими налогами. В конечном счете для людей главное не то, сколько они платят в виде налогов, а сколько у них остается в итоге. Финские рабочие очень хорошо зарабатывают, профсоюзы сильны, но товары почему-то конкурентоспособны. Другое дело, что меняется структура промышленности. Финский текстиль никто не будет покупать, он оказывается слишком дорог по сравнению с тем, что производят в Китае или Польше. Текстильные фабрики закрываются, превращаясь в жилые кварталы, музеи индустриальной истории или культурные центры. Зато финны делают мобильные телефоны.
Ясное дело, что Россия, несмотря на сходство климата, не может жить, как Финляндия. У нас своя этика, свои правила, своя история. Мы всегда будем испытывать недоверие к государству. Предлагать скандинавскую модель в России бессмысленно. Лет десять назад, когда один из перестроечных деятелей выступал перед публикой, доказывая, что нам надо принять «шведскую модель», я не удержался и спросил: где у нас он собирается найти столько шведов? И все же урок извлечь можно. Он исключительно прост. Дело не в том, высоки налоги или низки, а в том, как организована система.
Люди из команды Грефа убеждены, что россиянин не платит налоги просто потому, что налоги слишком высоки. Стоит налогам понизиться, как мы дружно понесем наши денежки в копилку государства. Здесь он глубоко заблуждается. Репутация государства не улучшится от введения нового налогового кодекса, дающего скидки богатым и перекладывающего основное бремя на бедных. Те, кто вообще не платил, вряд ли сочтут 13% понижением налогов. Но главное, большинство людей в России не платят налоги не потому, что не хотят, а потому, что это невозможно. Дело не в сумме налогов, а в устройстве экономики.
Работнику в конечном счете безразлично, какова его номинальная зарплата. Важно, сколько реально остается в кармане. Предприятия, расплачивающиеся с сотрудниками «черным налом», экономят на налогах огромные суммы. Если бы с зарплаты пришлось полностью платить налоги, это означало бы одно из двух: или увеличение номинальной зарплаты (соответственно - рост инфляции, снижение конкурентоспособности), или снижение реальной зарплаты, причем именно в тех секторах, где сейчас платят «живые деньги». А это мало кому бы понравилось.
Работник, оплаченный «черным налом», практически бесправен, ибо в случае конфликта он не может обращаться в суд, не рискуя выставить самого себя злостным нарушителем закона. Все зависит от неформальной устной договоренности с начальником, а это заведомо ставит человека в невыгодное положение. Наконец, даже если работодатель абсолютно готов идти на все издержки, связанные с «правильными» трудовыми отношениями, он все равно может быть не в состоянии открыто платить большую зарплату, ибо он сам значительную часть денег получает «черным налом», а потому заявить их открыто не может.
Иными словами, какова экономическая система, такая будет и налоговая практика. Финны по-прежнему будут платить высокие налоги и демонстрировать глубокое удовлетворение. А «большой южный сосед» - скрывать доходы от государства и жаловаться на жизнь.
ВЫРОЖДЕНИЕ ЗЛА
Политические процессы перешли в криминальную зону
Подмосковный дачный поселок. Живет в основном интеллигенция, люди спокойные, вежливые. Голосуют в основном за Гайдара и страшно боятся коммунистов (видимо, потому, что в прошлом почти все в этой партии состояли). Стоим в очереди у автолавки, приезжающей два раза в неделю, чтобы снабдить интеллигенцию макаронами, консервами и импортными леденцами.
Вы ведь в «Новой газете» печатаетесь? - оборачивается ко мне пожилой сосед.
Я киваю.
- Правильно ваша газета пишет! Безобразие в стране творится! Черт знает что! Вот, например, в Чечне: год уже воюем, а справиться не можем. Ведь простое же дело! Сколько там народу? Да не больше полумиллиона. Мужиков, значит, тысяч двести. Ясно же, что всех надо убить, и дело с концом. Ну детей можно на перевоспитание отправить. А мы за целый год полумиллиона человек истребить не можем. До чего же страну довели!
Я несколько растерялся от такой «солидарности». И даже непонятно, как реагировать. Нельзя же сразу симпатичного соседа фашистом назвать.
А он продолжает:
- Ну, конечно, мобилизацию надо объявить, для такого дела под ружьем около миллиона солдат нужно. А кто откажется служить - в тюрьму. Пусть посидят.
Этот разговор происходил часа за четыре до взрыва на Пушкинской. А как только рвануло, как только пошли сообщения о жертвах, на редакции обрушился шквал телефонных звонков. Общая мысль та же - всех убить. Истребить чеченский народ. Окончательно решить проблему.
Апеллировать к нравственности бессмысленно. Все нравственные понятия в нашем обществе давно разрушены. Именно поэтому подобная реакция вообще возможна, во всяком случае публично. Ирландская республиканская армия взрывала супермаркеты в Лондоне, пивные в Ольстере, и все же предложение в качестве ответной меры «убить всех ирландцев» или «истребить всех католиков» никем не обсуждалось. Дело не в том, кто на самом деле взорвал, - чеченцы в отличие от ирландских республиканцев или радикальных палестинских групп категорически отвергают свою причастность к подобным акциям. Дело даже не в количестве жертв. Дело в моральном состоянии нашего общества.
Говорить о шоке, порожденном насилием, не приходится. Насилие давно стало частью нашей жизни. Именно поэтому, кстати, призыв «всех убить» не воспринимается как нечто безумное, чудовищное. И так ведь убивают. Просто, видимо, надо убивать больше. Чаще. Систематичнее.
Может, зря мы власть ругаем? На таком фоне правительство кажется чуть ли не «единственным европейцем в России». Оно по крайней мере воздерживается от людоедских заявлений, ограничиваясь двусмысленными намеками. Увы, власть просто реалистичнее. Волна злобы свидетельствует не только о том, что общество утратило моральные критерии. Значительная часть населения, похоже, утратила и чувство реальности. Ибо требование «всех убить» не только аморально, но и совершенно нереализуемо.
«Всех убить» не удалось даже Гитлеру с его отлаженной машиной уничтожения. Геноцид стоит дорого и требует тщательной организации. Его практически невозможно осуществить в условиях коррупции.
К тому же мой симпатичный сосед явно ошибся с цифрами. Чем больше масштабы резни, тем сильнее ответный потенциал ненависти. Тем больше врагов. Ведь, истребив жителей Чечни, государство должно будет взяться за чеченцев, живущих в России. За ингушей, потому что чеченцы будут выдавать себя за них.
Затем придется взяться за остальных кавказцев и мусульман, которых подобная политика сделает непримиримыми врагами России. И наконец, за тех русских, которым все это категорически не понравится. А таких, несмотря ни на что, большинство. Между прочим, даже в Германии в 1933 году лишь треть населения поддерживала нацистов. А потому лагеря придется строить почище сталинских.