и номенклатуры радостно захватывали и делили собственность народа. Ясное дело, народ этой собственностью никогда не управлял и не мог воспользоваться, но по крайней мере в теории такая возможность сохранялась. А потому надо было постоянно откупаться от масс - не только социальными пособиями, но и социальной мобильностью, позволяя выходцам из низов занимать позиции наверху. Новое поколение элиты такого уже не допустит. Все, что захвачено и поделено, должно быть сохранено - на правах священной частной собственности.
Золушек больше не будет. По крайней мере в советском понимании этого мифа.
Золушка «новой России» может проложить себе путь наверх уже не своим трудом или своей любовью, а только своим телом. Это путь если не к вершинам власти, то хотя бы к безбедной жизни. Или, на худой конец, пропуск за кордон. Не наверх, так хоть на Запад! Но Интердевочка не может стать позитивным мифом. Ее нельзя публично ставить в пример подрастающему поколению. Ее принято лицемерно осуждать. А потому у новой системы нет своей сказки. Нет мифа.
А миф нужен. Какое же государство без мифа? Кто будет уважать власть, если она даже не умеет рассказывать народу на ночь сказки? Народ должен слушать. Чтобы слушаться.
Пока все делили и растаскивали, правящим кругам достаточно было ниспровержения советских мифов. Позитивная идеология им была не нужна, в лучшем случае хватало картинки с изображением витрины американского супермаркета. Надо было просто сказать, что все советское не имеет никакой ценности. А потому мы еще благодарить должны новых хозяев, что они за бесценок или просто так забрали у нас всю эту рухлядь - заводы, фабрики, нефтяные прииски. Заберут и землю, которая «никому не нужна».
Когда все поделено, нужен порядок. Нужна позитивная идеология. Нужна новая сказка.
Рассказы об американском супермаркете уже не работают, поскольку их очень неприятно слушать на пустой желудок. Американцы, в конце концов, тоже рассказывают детям сказки про любовь и равные возможности «сделать себя», а не про ассортимент товаров в ближайшем магазине. Но сегодняшняя Россия меньше всего хочет стать обществом равных возможностей. Приватизация образования закрывает последние надежды для Золушки.
И вот власть отчаянно ищет новую сказку. И, похоже, находит. Нам нужна преемственность по отношению к советской системе. Но не в смысле социального прогресса, а в смысле порядка, дисциплины, подчинения власти. То же, что объединило сталинский Советский Союз с царской Россией, должно соединить «новую Россию» с Советским Союзом. (Словом, как в гимне: слова другие, но мотивчик тот же!)
Если в советское время нам рассказывали про девочку, ставшую принцессой, то ныне на все лады повторяют сказку про Красную Шапочку. Только рассказывают эту сказку исключительно с точки зрения Серого Волка.
Волк уже проглотил и Бабушку, и Красную Шапочку, и пирожки с горшочком масла давно сожрал. И вернуть их назад не удастся.
Теперь Волк лежит в бабушкином чепце перед растерянными дровосеками и объясняет им, что все правильно. Бабушке как раз положено иметь острые зубы, огромные глаза, большие уши, чистые руки, холодную голову и вот такую вертикаль власти. А разве не так? Иначе с чего бы Красная Шапочка обозналась?
Дровосеки пока чешут затылок и размышляют. Вообще-то аргументы Волка звучат убедительно. Но с другой стороны…
Может, на всякий случай все-таки зарубят.
Поживем - увидим.
ВЫРОЖДЕННЫЕ РЕЗОЛЮЦИЕЙ
Желания у органов - прежние, возможности - увы. И это опасно!
Спецслужбы существуют в любом государстве. Вопрос в том, каковы их функции и какова их ответственность перед обществом. В конце 80-х годов российская «демократическая интеллигенция» испытывала острейшую ненависть к спецслужбам, причем на эмоциональном уровне не делалось никакого различия между политическим сыском и, скажем, контрразведкой.
И в самом деле - если наше государство было «империей зла», то все, кто его защищал, должны были считаться злодеями, даже если защищали его не только от диссидентов, но и от иностранной разведки или от контрабандистов и наркоторговцев. Парадоксальным образом эта неприязнь «демократов» к спецслужбам оказалась одним из важных препятствий для реформы органов госбезопасности.
Для успешного преобразования подобных структур нужно разобраться в их реальном функционировании, в том, какие функции и структуры являются общественно опасными, а какие, напротив, социально необходимыми. На самом деле первая половина 90-х оказалась временем, когда, с одной стороны, спецслужбы постоянно публично ругали и унижали, а с другой - ничего в них принципиально не менялось.
Еще один исторический парадокс состоит в том, что наиболее серьезные попытки реформировать систему госбезопасности и ввести ее деятельность в строго очерченные законом рамки предпринимались именно во времена «коммунистического режима». Уже замена Ежова Берией означала усиление внешнего контроля над репрессивным механизмом, хотя для миллионов жертв ГУЛАГа мало что изменилось. Первая реформа системы госбезопасности была осуществлена во время хрущевской оттепели и, что бы мы теперь ни говорили, была достаточно успешна. Советским начальством в тот момент руководили не демократизм и человеколюбие, а элементарный инстинкт самосохранения. После того как при Сталине «органы» истребляли партийную элиту целыми съездами, стало ясно, что репрессивные структуры не должны быть непосредственным инструментом борьбы за власть. «Разборки» в Центральном комитете и Политбюро продолжались и после этого, но вопросы решались среди своих, политическими методами. Убитых больше не было.
Кроме того, была предпринята попытка законодательно урегулировать деятельность спецслужб и подчинить ее определенным правилам. Эти правила в целом соблюдались, хотя и не на сто процентов (на все сто закон не соблюдает ни одна спецслужба). И все же для советского общества это было огромным шагом вперед. В условиях формальной законности массовые аресты стали помимо прочего технически невозможными.
Насчет закона надо, конечно, сделать оговорку. Легко было его соблюдать в условиях, когда партия сама для себя законы писала, сама координировала их исполнение. В конце концов 70-я статья Уголовного кодекса РСФСР давала огромный простор для репрессий «в рамках закона». Да, без ордера прокуратуры нельзя было проводить обыски, не говоря уже об арестах. Но какой же советский прокурор рискнул бы отказать в ордере «товарищам из органов»?
И все же это был шаг вперед. Ордер хоть как-то надо было обосновывать, даже у политической полиции появилось какое-то элементарное правосознание, не говоря о том, что отныне репрессивная машина работала довольно медленно (по сталинским меркам, конечно).
Я имел возможность испробовать на себе работу этой системы в 1982 году в качестве обвиняемого по 70-й и довольно экзотической даже для того времени 72-й статье (антисоветская организация). В Лефортовской тюрьме было чисто, сытно кормили, следователи разговаривали «на Вы». Пугали, конечно, но это законом не запрещается. Во время допросов в союзном следственном управлении даже поили чаем.
«Приятно иметь дело с политическими, - рассуждал следователь Гарус, предлагая мне печенье. - Политические - люди интеллигентные, с ними интересно поговорить». Я ответил, что «клиенты» КГБ вообще, по определению, должны обладать некоторым интеллектальным уровнем. «Необязательно, - возразил мой собеседник. - По-разному бывает».
Тут я вспомнил слова другого следователя - капитана Балашова из московского управления, который утверждал, что ему совершенно все равно, кого допрашивать, было бы указание. Впоследствии Балашов сделал большую карьеру при Ельцине, ему, уже в качестве руководителя всего следственного управления КГБ, в 1993 году поручено было разбираться с «коммунистическими мятежниками» и «просоветскими элементами». Видимо, у каждого был свой вкус.
«Нет, правда, политические дела - это очень хорошо. Люблю допрашивать интеллигентных людей», - закончил следователь Гарус и обаятельно улыбнулся.
Во времена Горбачева был сделан следующий шаг. Судебная система и прокуратура в годы перестройки почувствовали ослабление контроля и стали проявлять некоторую самостоятельность, а уж адвокатура по-настоящему осмелела. На собственном опыте я наблюдал это, когда судился с «Комсомольской правдой». Газета опубликовала статью с нападками на «неформалов», где несколько абзацев были просто переписаны из обвинительного заключения по моему делу.
Переписать умудрились самые нелепые фрагменты, которые даже в начале 80-х вызывали у следователей некоторое смущение (из них получалось, что свои статьи и книги я вроде как писал не сам, а мне диктовали их не то ЦРУ, не то «Интеллидженс сервис»). Естественно, я подал в суд, а судья затребовал доказательств. Газетчики откровенно признались, что им в отличие от меня текст действительно надиктовывался сотрудниками спецслужбы, которые в суд, естественно, не явились. Процесс был выигран. «Комсомолка» опубликовала опровержение - к огромному удовольствию не только моему, но и журналистов.
Надо сказать, что к концу 80-х в самих «органах» появилось новое поколение работников, которых мало привлекал политический сыск. Уровень их правосознания был на порядок выше, что проявилось и в достопамятном августе 1991 года. Вопреки страхам «демократической публики» никаких массовых арестов не последовало - в том числе и потому, что сами работники госбезопасности, зная историю, не особенно рвались оказаться в роли Берии или Ежова.
После «торжества демократии» спецслужбы многократно переименовывались и формально реорганизовывались. Теоретически можно было бы ожидать, что произойдет окончательная деполитизация органов госбезопасности. Можно было бы даже предположить, что отныне их деятельность будет протекать исключительно в рамках законов, а сами законы станут реально защищать права личности.
Но не тут-то было! Прежде всего спецслужбы и всевозможные «силовые структуры» начали плодиться и размножаться. Любая государственная организация при малейшем поводе и без стала создавать собственную службу безопасности. Это стало символом престижа, доказательством статуса. Тем временем росли как грибы и частные охранные агентства. В отличие от аналогичных западных контор их деятельность не ограничивается защитой собственности и личности клиента. Одна часть охранных структур представляет собой легализованные бандформирования, другие, напротив, см