Обязательное условие путешествия - покупка сувениров. Не важно, что две трети подобных безделушек изготовляется в Китае и купить их можно в московском подземном переходе дешевле, чем возле пирамид Гизы. Важно привезти что-то на память. Есть в конце концов восточные базары, где можно и вправду купить нечто местное, а заодно и всласть поторговаться. Языковой барьер не помеха. Отчасти даже подспорье. Однажды я наблюдал, как где-то на краю пустыни совершенно пьяный русский - полуголый, в одних шортах и кепке, - торговался с арабом, пытаясь купить какой-то местный светильник наподобие волшебной лампы Аладдина. Араб перепробовал все известные ему языки - английский, французский, немецкий, даже итальянский, но наш соотечественник говорил только на своем родном. Это не мешало им вести бурную дискуссию минут пятнадцать, пока покупателя не погрузили в автобус и не увезли. Кажется, напоследок он что-то выторговал.
Когда отпуск закончится, вас упакуют в чартеры, которые обязательно пустят в самое неудобное время, чтобы вы лишних два-три часа помучались в аэропорту с плохо работающими кондиционерами (или, наоборот, слишком хорошо работающими, замораживающими вас, как мясную тушу в рефрижераторе). Желательно ночью. Все это подготовит вас к трудовым будням, к суровой отечественной реальности.
Оптимально будет, если туристов еще погоняют по зданию с чемоданами, несколько раз меняя номера стоек. Очень острые ощущения можно получить, когда выясняется, что чартер вообще не прилетел. Вариант - заменили самолет, и теперь мест на всех не хватит. Есть еще один очень удачный вариант - смена аэропорта вылета. Можно еще подать два маленьких самолета вместо одного большого, а родителей с детьми, вписанными в их паспорта, попытаться рассадить по разным машинам и направить в разные московские аэропорты (впрочем, последние два примера относятся уже к ушедшей эпохе 90-х годов).
Вернувшись домой, вы будете счастливы, взахлеб рассказывая знакомым и родственникам про южную экзотику, теплое море и местное гостеприимство. Или, наоборот, станете все это ругать почем зря. И все равно будете счастливы, сознавая свое превосходство.
А машина курортной индустрии, переработав вас, будет, едва заметно скрипнув, загружаться новым сырьем. Механизм не должен останавливаться!
ВОДКА, МЕДВЕДИ И СВОБОДА ПЕЧАТИ
На этой неделе прошел у нас в Москве саммит мировой прессы. Благонравные главные редактора ведущих мировых изданий предсказуемо поругали Россию за нарушения свободы слова. Путин предсказуемо не согласился.
Всё было очень чинно и благопристойно. Критика со стороны гостей была вежливой, ответы хозяев уважительными и корректными. И честное слово, я тоже не слишком бы обратил на всё это внимание, если бы ни одно обстоятельство: почему-то создавалось ощущение, что российские чиновники говорили искренне!
Это действительно пугает.
В чем, собственно, состояли контраргументы отечественных должностных лиц? Во-первых, они приводили статистику, свидетельствующую, что доля государственной собственности в средствах массовой информации неуклонно падает. Значит, торжествует рынок, а вместе с ним приходит свобода! Безупречный либеральный аргумент, который западным коллегам крыть было явно нечем. Во-вторых, все чиновники от президента до второстепенных российских представителей повторяли, что газет у нас очень много, а в них очень много страниц, на которых напечатано ещё больше статей. Короче, всю водку не перепьешь, всех текстов не перечитаешь. Нет у нас занятых людей, времени, чтобы такими мелочами заниматься.
И напоследок телевизор показал нам русскую девушку, учащуюся журналистике где-то в Англии: героиня репортажа сетовала, что у британцев совершенно искаженные представления о нашем отечестве. Стоит упомянуть Россию, как вам скажут: “Холодная зима, водка, медведи”.
Последний аргумент к вопросу о свободе печати не имеет никакого отношения, но почему-то именно его мастера отечественной пропаганды сочли решающим. Сразу же захотелось продолжить игру. Франция - сыры, вино, адюльтер. Италия - опять вино с сыром и адюльтер, но ещё спагетти и опера. Шотландия - мужики в юбках, с волынками. Англия - понятное дело, джентльмены, гвардейцы в меховых шапках. Германия - сосиски и пиво. Чехия - ещё больше пива. И ещё «бархатная революция».
Сила стереотипов в том, что в их основе реальные факты. У нас и водка есть, и морозы есть. А что касается медведей… Кто же виноват, что развесили по всей стране их изображение на эмблеме правящей партии?
Вопрос в том, почему у мужиков с волынками пресса более свободна, чем в стране с водкой и медведями?
Отечественные чиновники, защищая свою позицию, продемонстрировали определенную политическую философию, которая очень многое объясняет. Прежде всего, они совершенно искренне привержены экономическому либерализму и так же искренне считают, что либеральные хозяйственные институты сами по себе составляют суть демократии. Если пресса частная, цензуры быть не может. Могут быть только «споры хозяйствующих субъектов».
То, что в условиях демократии государственные средства массовой информации могут быть не просто свободными, но значительно более свободными, чем частные, им и в голову придти не может. Между тем для граждан Западной Европы это просто очевидный факт. Государственное телевидение, такое, например, как британское Би-би-си обязано по закону руководствоваться определенными правилами. Оно не имеет права отказать в эфире оппозиции, не может высказать одну точку зрения, не осветив другую. Эти элементарные нормы демократического существования не являются обязательными для частных изданий или телестудий, в которых, согласно праву собственности, хозяин может проводить собственную политику. Отсюда феномен Сильвио Берлускони в Италии - монополизировав частное телевидение, он превратил его в инструмент для борьбы за власть в национальном масштабе. Но, даже возглавив правительство, он не сумел в полном объеме подчинить себе оставшиеся государственные каналы, где оппозиция сохраняла возможность высказываться.
Вторая мысль, высказанная нашими чиновниками, не менее поучительна. Под контролем над прессой они понимают повседневное и мелочное вмешательство. Заранее понятно, что такое вмешательство наносит только вред. Для того, чтобы контролировать печатное издание, достаточно иметь право назначать и в любой момент снимать главного редактора. Больше никакая цензура не нужна - всё будет сделано с помощью самоцензуры.
Некоторые западные издания защищены от подобного вмешательства системой контрактов, которая лишает собственника возможности произвольно менять руководящие кадры. В России такая система есть, насколько мне известно, только в “The Moscow Times”.
Из сказанного российскими чиновниками становятся ясны две вещи. Во-первых, они не исключают для себя мелочного вмешательства в дела подконтрольной им прессы, даже тогда когда этого не делают (тут всё по Фрейду: отрицание выдает больше, чем утверждение). А во-вторых, политический контроль над кадровыми решениями кажется им настолько само собой разумеющимся, что они даже не упоминают его в качестве проблемы.
В утешение самим себе можно заметить, что и на Западе со свободой печати всё не так уж радужно, особенно в США, где монополизация основных телеканалов и печатных изданий давно вышла за рамки того, что допустимо в нормально работающей демократии. А если контроль в России пожестче, так у нас и страна победнее. В обществе, где 80% населения относится к категории «бедных», новости приходится более тщательно фильтровать - во имя социальной стабильности. Не надо ругать чиновника, он командует, как умеет.
В конце концов, мы не хуже других, и не лучше.
Только немного наивнее…
Cпециально для «Евразийского Дома»
ВАНДАЛИЗМ
Чем прославились вандалы? Нет, не грабежами и разбоями. Римлян они потрясли другим - совершенной, с точки зрения цивилизованного человека, бессмысленностью своих действий. Стоимость испорченного и разрушенного в результате их набега многократно превышала ценность награбленного.
О том, что российские реформы сопровождались - и по-прежнему сопровождаются - всевозможными видами воровства и грабежа, не написал только ленивый. Говорить подобное в либеральной прессе начала 1990-х годов было, конечно, строго запрещено (иначе прослывешь врагом прогресса и демократии), но сегодня покажите мне либеральное издание, которое не написало бы о разграблении страны?
Однако у нас речь не о разграблении, а именно о разрушении. Награбленное добро можно использовать, краденые деньги можно куда-то вложить. В политической экономии это называется «первоначальным накоплением капитала». А как быть с тем, что разрушается? Особенно если речь идет не о материальных ценностях. Например, о научных или художественных школах. Или просто о человеческих судьбах…
В первой половине 1990-х у нас занимались экономикой. С советской экономикой действительно были серьезные проблемы. Результаты реформ хорошо известны: промышленное производство резко упало, технологии были потеряны, а куча проблем осталась. И если бы не подарок судьбы в виде сверхвысоких цен на нефть, было бы нам сейчас очень грустно.
Нынешние реформаторы занимаются уже не экономикой, а социальной сферой - жильем, образованием, здравоохранением и культурой. По поводу жилья и образования уже началась паника. Где-то выставляют пикеты, где-то пишут протестующие письма. В Южном Бутове дошло до драки с милицией. Жилищный вопрос нас волнует.
С культурой хуже.
Невозможно починить то, что хорошо работает, любил говорить мой знакомый инженер. Эту простую истину, к сожалению, очень трудно усвоить. А потому чинят с энтузиазмом.
Были, например, в Советском Союзе «школы искусств». Целая сеть подобных учебных заведений готовила музыкантов, лучшие из которых потом попадали в консерватории и делали головокружительную карьеру в симфонических оркестрах - на родине и по всему миру.