сколько жителей, вооружившись распятием, светильниками и колом из боярышника, отправились на кладбище и раскопали могилу Грандо. В ней обнаружился прекрасно сохранившийся, улыбающийся труп. Попытались было пронзить труп колом, но кол отскочил от тела. Тогда священник поднес к лицу мертвеца распятие и вскричал: „Гляди! Ты, стригон! Вот Иисус Христос! Он спас нас от адских мук и умер за нас. И ты, стригон, не будешь знать покоя!“ При этих словах из глаз вампира покатились слезы. Затем один из крестьян, Миколо Ньена, опасливо попробовал дотянуться до тела мотыгой и отрубить голову вампира; все было напрасно. Только смелый крестьянин Стипан Миласич нашел в себе силы подобраться поближе и отделить голову стригона от тела. Могилу вновь закопали, и после этой операции в деревне воцарился мир». Эти времена обогатили общеевропейские знания о вампирах тем, что они боятся чеснока и не отражаются в зеркалах — ведь в зеркале отражается душа, а у вампира души нет. А также словом «вампир»[4]: в 1732 году в «Лондонском журнале»[5] была перепечатана статья журналиста из Белграда, и впервые в английском языке употреблена прямая транслитерация с сербского для обозначения ожившего мертвеца. Что касается неприязни вампиров к серебру, то, скорее всего, это то ли наследие легенды о вервольфах (немалая часть которой перекочевала в суеверия о вампирах), то ли (что, на мой взгляд, более вероятно) общепринятое мнение, что любая сатанинская нечисть боится серебра.
Известия, сведения и мнения о вампирах распространялись подобно лесному пожару. Только в 1732 году вышло из-под пера по меньшей мере пятнадцать книг, трактатов и памфлетов о вампирах, на протяжении следующих тридцати лет появились почти три десятка трактатов. Сербские вампиры стали одной из главных тем светских разговоров, рассуждать о вампирах стало модно даже в женских салонах. «С 1690 по 1735 год только и говорили о вампирах; их подстерегали, их сердца вырывали и сжигали. Но они напоминали мучеников древности — чем большее число их жгли, тем больше их становилось»[6], — писал Вольтер. В 1749 г. папа Бенедикт XIV объявил вампиров «ложными созданиями человеческой фантазии», а позднее в послании к архиепископу львовскому требовал «подавить это суеверие», но всё казалось бесполезным. Конец «вампирской истерии» положила в 1755 году императрица Мария Терезия, приказав тщательно расследовать случай «обнаружения действующего вампира» в городе Гермерсдорфе. По итогам следствия главный придворный врач Герард ван Свитен заклеймил веру в вампиров как суеверие «варварских и невежественных народов», и Мария Терезия выпустила особый рескрипт, запрещавший эксгумацию трупов предполагаемых вампиров и издевательства над ними. Церковным властям отныне запрещалось расследовать случаи вампиризма, а вампиры объявлялись фантомами воображения. Хотя необходимо отметить, что сувенирные наборы «для убийства вампиров» продавались по всей территории Австрийской империи до середины XIX века.
На следующие полвека вампиры остаются немногочисленными обитателями учёных трактатов, где рассуждения варьировались от «нет дыма без огня» до «причины распространения примитивных суеверий в высококультурном европейском сообществе». Но в преддверии XIX века несущие зло ожившие мертвецы возвращаются на страницы литературы, где получают по-настоящему вторую жизнь. Самой знаменитой можно, наверное, считать «Коринфскую невесту» Гёте:
Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
И, покончив с ним,
Я пойду к другим, —
Я должна идти за жизнью вновь![7]
Стоит также упомянуть поэму Байрона «Гяур», были и другие авторы. Тем не менее потребление человеческой крови пока для нечисти не обязательный атрибут, а способ нанести вред или же художественный образ. А само слово «вампир» не употребляется. Самоназванием отдельного вида существ оно станет не скоро, даже в начале 60х годов толковый словарь ещё считает, что «вампир» — это разновидность демона, а вампирический — навеянный дьяволом.
В 1819 году увидела свет первая английская книга в жанре прозы, посвящённая вампирам: новелла «The Vampyre: A Tale» Джона Полидори, в которой описан зловещий и таинственный аристократ Lord Ruthven, питавшийся кровью невинных девушек. Полидори принадлежит и мысль о том, что вампиры — ночные существа, которым луна заменяет солнце. Книга, открывшая читателям жанр «мистического ужаса», становится очень популярной. Всего через год драматург Джеймс Робинсон Планше ставит на сцене драму «Вампир, или невеста островов», основой для которой послужила новелла Полидори (правда отметим, что не напрямую — а через парижскую постановку «Le Vampire»). В 1829 году дирижёр Генрих Маршнер ставит в Лейпциге оперу «Вампир», а в 1851 году состоялась премьера пьесы Александра Дюма-отца «Вампир».
Бешеная популярность возродившейся вампирской темы, естественно, не обошла и тогдашние аналоги сериалов — еженедельные приложения к журналам. Так в первой половине 40-х годов в приложении к журналу The Penny Magazine («Журнал за пенни») шотландец Джеймс Малкольм Раймер опубликовал ряд рассказов, которые в 1847 году были изданы под единой обложкой и названы «Varney Vampyre». Именно благодаря герою Раймера — некому сэру Варни, убитому солдатами Кромвеля, но продолжившему жить в новой «ночной» сущности — вампир из полуразложившегося мертвеца в саване превратился в симпатичный, довольно дружелюбный, и главное похожий на человека персонаж. Кроме того, этот опрятный и даже несколько привлекательный для девушек дворянин впервые за время существования вампира получил клыки для высасывания крови — непременный атрибут всех будущих «потомков». Ещё одной отличительной особенностью Варни (дотоле ни у кого не упоминавшейся) стала неприязнь к солнечному свету — для восстановления сил ему нужно было искупаться в лунном свете.
В 1872 году литературную традицию вампирологии продолжил ирландский писатель и журналист Джозеф Шеридан Ле Фаню со своей повестью «Кармилла». Здесь мы впервые можем увидеть некоторые в будущем обязательные черты вампира — графиня Карнштейн обольстительно красива, спит в гробу, обладает нечеловеческой силой. Она стала вампиром из-за укуса другого вампира, а убить её можно колом в сердце. Интересно отметить, что одним из признаков негативного персонажа у Ле Фаню стала любовь женщины-графини к дочери приехавшей в Австрию семьи, которая и пала жертвой нечисти. А в 1897 году из-под пера Брэма Стокера вышел знаменитый «Дракула».
Блистательный талант Стокера не просто обобщил всё ранее известное, добавив несколько новых деталей, например такие, как связь вампиров с летучими мышами. Впервые в зарождающейся фантастической литературе — литературе полностью вымышленной, не прикрывающейся имитацией сказок, историй или «мемуарами-первоисточниками» (как вынужден был делать тот же Дэниэль Дэфо) был создан целостный персонаж с уходящей вглубь веков историей. Причём Стокер не просто скопировал имя, титул или кусок реальной биографии — а творчески переработал биографию-прообраз, сохранив при этом историческую достоверность… в качестве побочного эффекта обеспечив мировую славу Владу III Цепешу по прозвищу Дракул (сын дракона). При жизни бывшего, в общем-то, ничуть не более жестоким, чем те же турецкие султаны — но посмевшего заубийство своего брата посадить на кол вместе с семьями не простолюдинов, а знатнейших румынских бояр, чем и прославился в хрониках.
Успех «Дракулы» оказался просто феноменальный. Потому неудивительно, что его захотели перенести и на театральные подмостки, и в молодое искусство кинематографа. В 1922 году немецкий режиссёр Фридрих Вильгельм Мурнау снимает по мотивам книги Стокера фильм «Nosferatu, eine Symphonie des Grauens»[8] (Носферату, симфония ужаса), где вампиры получают одну из визитных карточек-образов в виде лысого старикашки с когтями, второе имя — Носферату (то есть не-мёртвый)… и способность сгорать от лучей солнечного света. Правда, у Мурнау для этого должна ещё пожертвовать собой чистая душой девушка, но вскоре «обязательное условие» осталось «за кадром». В 1927 году Гамильтон Дин и Джон Л.Балдерстон ставят пьесу «Дракула», в который появляется знаменитый «вампирский» плащ — чёрный, с высоким стоячим воротником: режиссёру нужно было на сцене как-то заметно отделить Дракулу от остальных персонажей.
Вампиры остаются одними из популярнейших персонажей в литературе и фильмах ужасов следующие полвека, но ничего нового и оригинального в описании «детей ночи» не добавили аж до 1973 года, когда писателем Марвом Вулфмэном (Marv Wolfman) и художником комиксов Джином Коланом (Gene Colan) был придуман персонаж по имени Блэйд. Гибрид, в котором неугомонная фантазия Вулфмэна скрестила человека и вампира (вампир случайно заразил своим ядом мать героя перед родами). Кроме того, в мифе о вампирах наконец-то появился специальный охотник, который «прореживает популяцию». Вулфмэн и Колан заложили «базовый набор» для такого персонажа: увеличенная продолжительность жизни, умение ощущать проявления сверхъестественного и иммунитет к превращению в вампира после укуса. А также меч, которым и рубят всякую нечисть. Кроме того, отличительная способность полукровок — умение переносить солнечный свет. Дальше идею развили многие, вплоть до экзотики (типа прямого скрещивания мужчины-вампира и женщины-человека с результатом-полукровкой), но ничего особо сверх придуманного Вулфмэном не добавили.
С тех пор прошло больше сорока лет, темой вампиров занимались многие талантливые и не очень авторы, пользовавшиеся самым разными вариациями легенды о вампирах: от Стивена Кинга, в романе «Иерусалим обреченный» вернувшемуся к варианту Брэма Стокера, до Хидэюки Кикути «Ди, охотник на вампиров» и цикла «Киндрэт» Пехова, Елены и Натальи Турчаниновой, которые взяли легенду в различных вариациях современной версии мифа. Но ничего радикально нового все эти книги (и многочисленные фильмы последних десятилетий) в вампирологию не привнесли.