Лэнгдон обошел «бегущие строки» со всех сторон, внимательно изучая конструкцию.
– Интересная вещь, – неожиданно ожил аудиогид. – Называется «Инсталляция для Бильбао», автор – художница-концептуалистка Дженни Хольцер. Девять светодиодных панелей, каждая высотой около двенадцати метров. По ним бегут слова на баскском, испанском и английском. Речь идет об ужасах СПИДа и страданиях людей, от которых все отвернулись.
Ничего не скажешь, все это завораживало и даже волновало.
– Возможно, вы уже знакомы с работами Дженни Хольцер?
Лэнгдон как завороженный смотрел на бегущие вверх слова.
Я хороню мою голову… Я хороню твою голову… Я хороню тебя.
– Мистер Лэнгдон, – настойчиво повторял гид, – мистер Лэнгдон, вы слышите меня? Ваша гарнитура в порядке?
Лэнгдон наконец отвлекся от своих мыслей:
– Простите, что? Алло? Кто говорит?
– Кто говорит? – удивленно спросил голос. – Я думал, мы уже познакомились. Просто хотел проверить, слышите ли вы меня.
– Простите… извините, – пробормотал Лэнгдон, вышел из ниши в атриум и невольно стал оглядываться по сторонам. – Я думал, это просто запись. Я не знал, что все время со мной говорил живой человек. – Он представил огромное помещение, где сидят три с лишним сотни экскурсоводов в наушниках и с музейными каталогами в руках.
– Ничего страшного, сэр. Я ваш персональный гид. В вашей гарнитуре есть микрофон. Программа предусматривает интерактивный режим. Мы можем беседовать об искусстве.
Лэнгдон заметил, что другие гости тоже говорят как будто сами с собой. Даже пары ходили словно врозь и, обмениваясь смущенными взглядами, больше общались с персональными гидами, чем друг с другом.
– И у каждого гостя персональный гид?
– Да, сэр. Сегодня у нас триста восемнадцать индивидуальных экскурсий.
– Невероятно.
– Эдмонд Кирш большой поклонник искусства и технологий. Эту систему он создал специально для музеев, чтобы упразднить групповые экскурсии, которых терпеть не может. У каждого свой персональный гид, каждый может осматривать выставку в своем ритме, задавать вопросы, которые постеснялся бы задать прилюдно. Индивидуальный подход и эффект личного общения.
– Не хочу показаться старомодным, но почему просто не приставить к каждому экскурсовода?
– Это не очень рационально, – ответил гид. – С персональными экскурсоводами количество людей в залах удваивается, соответственно вдвое уменьшается число потенциальных посетителей. И потом, представьте эту какофонию, когда все экскурсоводы заговорят разом. Согласитесь, не очень комфортно. Главная идея – создать обстановку, максимально благоприятную для дискуссии. Как любит повторять мистер Кирш, одно из предназначений искусства – поощрять диалог.
– Полностью согласен, – сказал Лэнгдон. – Именно поэтому люди часто назначают свидания или встречаются с друзьями в музее. А ваши наушники способствуют разобщению.
– Если вы пришли в музей с друзьями, можете заказать одного гида на всех и устроить обсуждение. Это очень продвинутое программное обеспечение.
– Похоже, у вас на все есть ответ.
– Ну, это же моя работа. – Гид смущенно рассмеялся и резко сменил тему: – А теперь, профессор, давайте пройдем через атриум к окну, посмотрим на самую большую картину в нашей коллекции.
Проходя через атриум, Лэнгдон обратил внимание на симпатичную пару на вид около тридцати. На обоих – белые бейсболки со странной эмблемой, отчасти напоминающей корпоративный логотип.
Лэнгдону был хорошо известен этот знак, но он никогда не видел его на бейсболках. В последние годы эта стилизованная буква «А» стала универсальным символом одного из самых быстро растущих сообществ в мире – атеистов, и они с каждым днем все более открыто и настойчиво говорили об «общественной опасности религиозных верований».
У атеистов появились «корпоративные» бейсболки?
Лэнгдон осмотрелся. Вокруг него компьютерные таланты, люди, отлично знакомые с новейшими технологиями. Все с аналитическим складом ума, и, скорее всего, они так же агрессивно антирелигиозны, как и Эдмонд. Ничего не скажешь, подходящая компания для специалиста по религиозной символике.
Глава 4
ConspiracyNet.com
ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
Обновлено: Полностью раздел «Топ-10 новостей дня» сети ConspiracyNet можно посмотреть здесь. События в режиме реального времени в нашей ленте новостей!
Весь цвет компьютерной индустрии собрался сегодня в Бильбао, Испания, на закрытом мероприятии, которое устраивает в музее Гуггенхайма знаменитый футуролог Эдмонд Кирш. Предприняты беспрецедентные меры безопасности, соблюдается строжайший режим секретности – ни один из гостей не знает истинной цели мероприятия. Однако из инсайдерских источников ConspiracyNet стало известно, что Эдмонд Кирш намерен объявить сегодня о научном открытии мирового значения.
ConspiracyNet следит за развитием событий. Читайте нашу ленту новостей.
Глава 5
Самая большая синагога Европы находится в Будапеште на улице Дохань. Выстроенная в неомавританском стиле, с двумя высокими башнями, она вмещает более трех тысяч верующих. Нижний молельный зал – для мужчин, верхняя галерея – для женщин.
Рядом с синагогой – мемориальное захоронение сотен венгерских евреев, не переживших ужасов нацистской оккупации. Тут же – примечательная скульптура «Дерево жизни»: выкованная из металла плакучая ива, на каждом листочке которой написано имя невинной жертвы. Достаточно легкого ветерка, и металлические листочки начинают шелестеть, словно эхо страшных событий звенит над этим скорбным местом.
Вот уже больше тридцати лет бессменным главой Большой синагоги был выдающийся талмудист и каббалист рабби Иегуда Кёвеш. Несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье, он принимал активное участие в деятельности еврейской общины в Венгрии и во всем мире.
Рабби Кёвеш вышел из синагоги на закате, когда солнце уже скрылось за Дунаем. Мимо бутиков и экзотических руин-баров он шагал по улице Дохань к своему дому на Площади 15 Марта, в двух шагах от Моста Елизаветы, который соединял два старых города – Буду и Пешт, формально объединившихся в 1873 году.
Приближалась еврейская Пасха – самое счастливое время для рабби Кёвеша. Но в этом году все иначе – он не знал покоя с того момента, когда вернулся на прошлой неделе с заседания Парламента религий мира.
Лучше бы я туда не ездил.
Последние три дня он неотступно думал о той ни на что не похожей встрече с футурологом Эдмондом Киршем.
Кёвеш торопливо прошел по уютному садику и отпер дверь своего házikó – небольшого домика, в котором и молился, и работал.
В домике была всего одна комната, заставленная полками, прогнувшимися под тяжестью религиозных книг. Кёвеш подошел к столу, сел и хмуро уставился на царивший перед ним хаос.
Если кто-нибудь это увидит, решит, что я сошел с ума.
На столе в беспорядке валялись с полдюжины раскрытых религиозных трактатов, из которых торчало множество закладок. Рядом на деревянных подставках громоздились три тяжелых тома – Тора на иврите, Тора на арамейском, Тора на английском. Каждая открыта на одном и том же месте.
Бытие.
В начале сотворил…
Кёвеш, конечно, мог цитировать Бытие наизусть на всех трех языках. И ему куда больше пристало читать академический комментарий к Зогару или новые исследования по космологии каббалы. Ученому его уровня перечитывать Бытие – все равно что Эйнштейну штудировать учебник арифметики. Тем не менее рабби Кёвеш занимался этим последние три дня, и блокнот на столе был сплошь испещрен заметками, в которых и сам Кёвеш уже не мог разобраться.
Я схожу с ума.
Рабби Кёвеш начал с Торы – книга Бытие одинаково признается и евреями, и христианами. В начале сотворил Бог небо и землю. Потом он обратился к толкованию этих слов в Талмуде, перечтя пояснение раввинов к Акту Творения в первой книге Моисеевой Брейшит. Потом углубился в мидраш, читая и перечитывая комментарии выдающихся экзегетов, объяснявших кажущиеся противоречия в библейской истории сотворения мира. Наконец погрузился в мистические дебри каббалистической книги Зогар, согласно которой непознаваемый Бог проявил себя в виде десяти различных сефирот, или эманаций, образующих Древо Жизни, которое, в свою очередь, произвело четыре разных мира.
Темнота и сложность иудаизма всегда радовали Кёвеша – он воспринимал это как постоянное напоминание Бога о том, что в мире далеко не все доступно пониманию человека. Но после презентации Эдмонда Кирша, в свете неотразимой простоты и ясности его открытия, все, чем занимался Кёвеш последние три дня, казалось набором безжизненных и пустых противоречий. Оставалось одно – отложить древние фолианты и пойти погулять по набережной Дуная, собраться с мыслями.
Рабби Кёвеш постепенно смирился с невыносимой истиной: открытие Кирша в самом деле разрушительно для верующего человека. «Откровение ученого» прямо противоречит почти всем существующим религиозным доктринам и обладает при этом сокрушительной убедительностью и простотой.
До сих пор не могу забыть эту последнюю картинку, думал Кёвеш, вспоминая заключительный кадр презентации на огромном смартфоне. Это поразит каждого человека – и верующего, и неверующего.
После трех дней размышлений рабби Кёвеш ни на шаг не приблизился к ответу на вопрос: как же быть с тем, что они узнали от Кирша?
И у Вальдеспино, и у аль-Фадла тоже не было ясного плана. Два дня назад все трое говорили друг с другом по телефону. Но так ничего и не решили.
– Друзья мои, – начал Вальдеспино. – Очевидно, презентация мистера Кирша не может не тревожить нас… во многих отношениях. Я попросил его позвонить мне, чтобы обсудить ситуацию, но он молчит. Думаю, пора принимать меры.
– Я знаю, что делать, – сказал аль-Фадл. – Мы не можем сидеть сложа руки. Необходимо взять ситуацию под контроль. У Кирша настоящая информационная бомба, и он воспользуется ею, чтобы нанести религиям максимальный урон. Мы должны обезвредить бомбу. Мы сами объявим о его открытии. Немедленно. Подадим это под нужным углом зрения, максимально смягчим удар и насколько возможно уменьшим разрушительное воздействие на души верующих во всем мире.