Совершенно ясно: эта его презентация приведет к настоящей войне.
Лэнгдона тревожило и собственное участие в программе. Да, для Эдмонда видео из Гарварда – прежде всего дань уважения учителю. Но Лэнгдон, сам того не желая, уже становился причиной религиозных разногласий. И предпочел бы не повторять этот печальный опыт.
Как бы там ни было, Кирш сейчас ведет осознанную атаку на религию, а видео и аудио – его оружие. Лэнгдон начал сожалеть, что так легкомысленно отнесся к сообщению епископа Вальдеспино на автоответчике Эдмонда.
Голос Кирша снова заполнил помещение, вверху вспыхнул коллаж, составленный из религиозных символов разных времен и народов.
– Должен признаться, – говорил Кирш, – у меня были сомнения, стоит ли сегодня объявлять о моем открытии. Особенно беспокоило меня, как оно может повлиять на верующих. – Он ненадолго замолчал. – Поэтому три дня назад я сделал нечто совершенно мне не свойственное. Уважая людей, придерживающихся религиозных воззрений, и желая понять, как примут мое открытие представители разных конфессий, я поговорил с тремя видными религиозными лидерами – последователями ислама, христианства и иудаизма. Я рассказал им о моем открытии.
По залу пробежал приглушенный ропот.
– Как я и предвидел, их реакцией стал шок, а затем и гнев. Несмотря на то что отношение этих людей оказалось негативным, я хочу искренне поблагодарить их за любезное согласие встретиться со мной. Не стану называть их имен, это было бы некорректно, но хочу обратиться к ним напрямую: спасибо, что вы не стали чинить препятствия подготовке этой презентации. – Он снова сделал паузу и продолжил: – Хотя, видит Бог, могли.
Лэнгдон слушал, поражаясь способности Эдмонда ходить по тонкому льду и прикрывать тылы. Решение встретиться с религиозными лидерами говорило об открытости, доверии и непредвзятости – качествах, которые, если учитывать репутацию Эдмонда, были ему не свойственны. Встреча в монастыре Монтсеррат, как теперь видел Лэнгдон, преследовала цель прощупать почву и в то же время была ловким пиар-ходом.
Умно. В некотором смысле подстелил соломки.
– Исторически, – продолжал Эдмонд, – религиозное рвение всегда вставало на пути научно-технического прогресса. Поэтому сегодня я прошу религиозных лидеров всего мира отнестись сдержанно и с пониманием к тому, что я собираюсь сказать. Пожалуйста, давайте не будем повторять ошибки прошлого. Давайте обойдемся без жестокости, крови и насилия.
Изображения на иллюзорном небе померкли, и на их месте возник чертеж древнего города-крепости – правильный круг мегаполиса, расположенного на берегах протекающей в пустыне реки.
Лэнгдон мгновенно узнал древний Багдад, его необычную кольцевую структуру, подчеркнутую тремя концентрическими обводами стен, увенчанных зубцами и амбразурами.
– В восьмом веке, – заговорил Эдмонд, – Багдад был крупнейшим центром знаний на земле. Его училища и библиотеки распахивали двери для всех религий, философских школ и ученых. Пятьсот лет город дарил миру невиданные научные открытия, влияние которых мы чувствуем до сих пор.
Наверху снова появилось ночное небо, но теперь возле многих звезд светились названия: Вега, Бетельгейзе, Ригель, Альгебар, Денеб, Акраб, Китальфа.
– Названия этих звезд пришли к нам из арабского языка, – продолжал Эдмонд. – Сегодня примерно две трети всех звезд носят арабские названия, поскольку их открыли астрономы арабского мира.
Над лужайкой высыпало так много звезд вместе с их арабскими названиями, что, казалось, небо вот-вот взорвется. Но вот имена растаяли, и осталась лишь ширь звездного неба.
– И, конечно, если мы захотим посчитать звезды…
Наверху возле самых ярких звезд начали загораться римские цифры.
I, II, III, IV, V…
Цифры перестали появляться и померкли.
– Ах да, мы же не пользуемся римскими цифрами, – сказал Эдмонд. – Мы пользуемся арабскими.
Наверху снова возникли цифры:
1, 2, 3, 4, 5…
– Мы признательны миру ислама и за другие многочисленные дары, – продолжил Эдмонд. – Кстати, их мы тоже знаем под арабскими названиями.
По небу поплыло слово «алгебра», окруженное разнообразными уравнениями. За ним – слово «алгоритм» с набором формул. Дальше – «азимут» с диаграммой. Поток ускорился – «надир», «зенит», «химия», «алхимия», «эликсир», «алкоголь», «цифра»…
Знакомые слова летели по небу, и Лэнгдон с сожалением подумал, что для большинства американцев Багдад – всего лишь еще один пыльный, истерзанный войной ближневосточный город из сводок теленовостей. И вряд ли они когда-то узнают, что именно здесь в давние времена билось сердце научного прогресса.
– К концу одиннадцатого столетия, – продолжал Эдмонд, – величайшие умы прославили Багдад грандиозными открытиями. Но затем, буквально за одну ночь, все изменилось. Блестящий ученый по имени Хамид аль-Газали – сейчас он считается одним из самых влиятельных мусульман в истории – написал несколько весьма убедительных работ, где ставил под сомнение логику Платона и Аристотеля, а также объявил математику «философией дьявола». С этого момента наука оказалась под подозрением. Изучение богословия стало обязательным, а развитие науки в мусульманском мире постепенно прекратилось.
Научные термины померкли, вместо них вверху засветились исламские религиозные тексты.
– На смену исследованиям пришли божественные откровения. И по сей день научная мысль мусульманского мира не восстановила былую славу. – Эдмонд сделал паузу. – Впрочем, в христианском мире дела обстояли ничуть не лучше.
Теперь все увидели портреты астрономов: Николая Коперника, Галилео Галилея, Джордано Бруно.
– Церковь предавала суду, заключала в тюрьмы и уничтожала наиболее одаренных ученых, отбрасывая развитие человечества как минимум на столетие назад. К счастью, сегодня, осознав преимущества научного прогресса, религиозные институты и организации умерили свой пыл… – Эдмонд вздохнул. – Или нет?
В небе появился логотип: синий глобус, а на нем распятие, обвитое змеей[324]. Под ним текст:
– Прямо здесь, в Испании, Международная федерация католических медицинских ассоциаций недавно объявила войну генной инженерии, объясняя это тем, что «у науки нет души» и потому она должна контролироваться Церковью.
Логотип-глобус трансформировался в другой круг – чертеж гигантского ускорителя частиц.
– А это техасский Сверхпроводящий суперколлайдер. Предполагалось, что он станет самым большим в мире коллайдером, способным помочь пролить свет на сам момент Творения. По иронии, машину разместили в сердце Библейского пояса Америки[325].
Чертеж плавно перетек в массивное кольцеобразное бетонное сооружение, затерянное где-то в техасской степи. Типичный давно заброшенный недострой, покрытый толстым слоем пыли и грязи.
– Американский суперколлайдер мог бы значительно расширить наше понимание Вселенной, но… проект, к сожалению, закрыли. Причина – большие затраты плюс политическое давление со стороны некоторых странных организаций.
На небе включился сюжет из хроники – молодой телеевангелист, размахивая книгой-бестселлером «Частица Бога», сердито выкрикивает: «Мы должны искать Бога в сердце своем! А не внутри атома! Миллиарды долларов, потраченные на абсурдный эксперимент, – позор для Техаса и оскорбление Господа нашего!»
Снова зазвучал голос Эдмонда:
– В таких конфликтах религиозные суеверия берут верх над разумом. Но это лишь небольшие стычки в ходе непрекращающейся войны.
Небо вспыхнуло ярким коллажем: узнаваемые, иногда жестокие эпизоды современной жизни. Пикеты возле лабораторий, где ведутся исследования по генетике, священник, совершающий самосожжение у здания, где проходит форум по трансгуманизму, евангелисты, вздымающие сжатые кулаки и Библию, рыбка-Иисус, поедающая рыбку-Дарвина, злобные транспаранты верующих против исследования стволовых клеток, гей-парадов, абортов и такие же злобные ответные транспаранты.
Лэнгдон, лежа в темноте, слушал стук своего сердца. В какой-то миг ему показалось, что лужайка подрагивает, как будто внизу идет поезд метро. Вибрация усилилась, и он вдруг осознал, что земля и в самом деле трясется. От мощных, глубоких толчков трава дрожала под его спиной, и весь шатер содрогался с громким гулом.
Лэнгдон узнал этот гул: так шумит горный поток на гремящих порогах. Звук шел из динамиков, спрятанных под искусственной почвой. Внезапно он ощутил, что его лицо и тело окутывает влажная холодная взвесь, словно он лежит на камне посреди бурлящей реки.
– Слышите этот звук? – крикнул Эдмонд, перекрывая шум потока. – Река Науки вышла из берегов!
Вода зашумела сильнее, и щеки Лэнгдона покрылись каплями влаги.
– С тех пор как человек научился добывать огонь, – кричал Кирш, – этот поток набирает силу. Каждое научное достижение открывает путь для новых достижений, каждый раз новая капля вливается в Реку Науки. Сегодня мы несемся на гребне цунами, стихия бушует, и остановить ее невозможно!
Весь шатер сотрясался.
– Откуда мы! – выкрикнул Эдмонд. – Что нас ждет! Человечеству изначально суждено найти ответы на эти вопросы! Наши методы исследований эволюционировали в течение тысячелетий в геометрической прогрессии!
В зале бушевал ветер, разбрасывая мелкие капли воды, и шум речного потока достиг почти оглушающей силы.
– Только представьте! – призывал Эдмонд. – Потребовался миллион лет, чтобы человек, добывший огонь, наконец изобрел колесо. Затем еще несколько тысяч лет – чтобы создать печатный станок. Всего лет двести – чтобы построить телескоп. В следующие столетия от парового двигателя мы быстро перешли к автомобилям, работающим на бензине, а от них – к космическим кораблям! И понадобились какие-то