На этот раз получилось. Он нашел новый мир, вырезал ножом отверстие и через несколько секунд все четверо стояли на дворе опрятной и, по-видимому, зажиточной фермы в какой-то северной стране, напоминавшей Голландию или Данию. Мощенный плитами двор был чисто выметен, а двери стойл открыты. Солнце светило сквозь дымку, в воздухе стоял запах горелого и еще какой-то, менее приятный. Никаких звуков, выдававших присутствие человека, не было слышно, зато из конюшен доносилось жужжание, такое громкое и энергичное, что, казалось, там работает машина.
Лира подошла к конюшне, заглянула туда и вернулась с бледным лицом.
– Там четыре… – она сглотнула, схватилась за горло, – четыре дохлые лошади и миллионы мух.
– Погляди, – сказал Уилл и тоже сглотнул, – или, пожалуй, не стоит.
Он показывал на заросли малины, окаймлявшие сад за кухней. Из-под кустов, в самом густом месте, торчали ноги мужчины, одна в башмаке, другая босая.
Лира отвернулась, а Уилл пошел посмотреть, жив ли еще человек и не нуждается ли в помощи. Назад пришел смущенный, качая головой.
Тем временем оба шпиона подлетели к приоткрытой двери дома. Тиалис метнулся назад и сказал:
– Там пахнет приятнее, – а затем снова влетел в дом.
Салмакия облетала надворные постройки, а Уилл последовал за кавалером. Он очутился в большой квадратной кухне, обставленной старомодно, с белым фаянсом в деревянном буфете, отмытым сосновым столом и очагом, где стоял остывший черный чайник. Рядом была кладовая: две полки там ломились от яблок, и кухню наполнял их аромат. В доме стояла гнетущая тишина.
Лира тихо сказала:
– Уилл, это и есть мир мертвых?
Ему пришла в голову та же мысль. Но он ответил:
– Нет, вряд ли. Просто это мир, где мы еще не были. Слушай, надо взять столько, сколько сможем унести. Тут какой-то черный хлеб, это хорошо… он легкий… и сыр…
Когда они нагрузились, Уилл бросил в ящик большого соснового стола золотую монету.
– А что? – сказала Лира, увидев, как Тиалис поднял брови. – Если что-то берешь, надо платить.
В это время через заднюю дверь влетела Салмакия и посадила свою ярко-синюю мерцающую стрекозу на стол.
– Сюда идут люди, – сказала она, – пешие, с оружием. В нескольких минутах отсюда. А за полем горит деревня.
Они услышали звук шагов по гравию, голос, отдававший команды, и звяканье металла.
– Тогда надо уходить, – сказал Уилл.
Он ощупал воздух кончиком ножа и сразу ощутил в нем что-то непривычное. Лезвие как будто скользило по очень гладкой поверхности, вроде зеркала, а затем медленно ушло в глубину, так что он мог уже резать, но чувствовал сопротивление, словно бы плотной ткани, и, сделав отверстие, удивленно заморгал: этот новый мир в мельчайших деталях совпадал с тем, где они сейчас находились.
– Что такое? – спросила Лира.
Шпионы смотрели в отверстие с недоумением. Но недоумением дело не ограничилось. Так же, как воздух сопротивлялся ножу, что-то в окне сопротивлялось их проходу. Уиллу пришлось проталкиваться сквозь невидимую преграду, а затем втягивать за собой Лиру. Галливспайны же вообще не могли пролететь. Они были вынуждены посадить своих стрекоз на руки детей, и все равно их пришлось протаскивать словно бы сквозь уплотнившийся воздух: хлипкие крылышки гнулись и скручивались, а маленькие всадники гладили стрекоз по головам и шепотом уговаривали не бояться.
После нескольких секунд такой борьбы они все же протиснулись, Уилл отыскал края окна (хотя увидеть его было невозможно) и закрыл его, отрезав прежний мир вместе с шагами солдат.
– Уилл, – сказала Лира, и он, обернувшись, увидел, что в кухне с ними еще один человек.
Сердце у него упало. Этого человека он видел десять минут назад в кустах, мертвого, с перерезанным горлом.
Мужчина средних лет, худой, судя по внешности, привычный к работе на открытом воздухе. Но сейчас вид у него был потрясенный, он походил на безумного или паралитика. С расширенными глазами, так что вокруг радужных оболочек всюду был виден белок, он трясущейся рукой держался за край стола. Горло его, к облегчению Уилла, было не повреждено. Мужчина открывал рот, но не мог произнести ни слова. Только показывал пальцем на Уилла и Лиру. Лира сказала:
– Извините, что влезли в ваш дом: сюда шли люди, нам надо было спрятаться. Жаль, если мы вас напугали. Я – Лира, а это Уилл, а это наши друзья, кавалер Тиалис и дама Салмакия. Не скажете, как вас зовут и где мы?
Эта простая просьба как будто привела человека в чувство; он вздрогнул, словно проснулся.
– Я мертв, – сказал он. – Я лежу там мертвый. Я знаю, что умер. Вы не мертвые. Что происходит? Господи, спаси. Они перерезали мне горло. Что происходит?
Когда он сказал я мертв, Лира встала поближе к Уиллу, а Пантелеймон мышью шмыгнул к ней на грудь. Что до галливспайнов, они пытались совладать со своими стрекозами – большие насекомые, по-видимому, испытывали отвращение к этому человеку и метались по кухне в поисках выхода.
А человек их не замечал. Он все еще силился понять, что произошло.
– Вы дух? – осторожно спросил Уилл.
Тот протянул руку, и Уилл хотел взяться за нее, но его пальцы схватили воздух. Он ничего не почувствовал, только холодок.
Незнакомец увидел это и в ужасе уставился на свою руку. Шок уже проходил, и он стал осознавать жалкость своего состояния.
– Правда, – сказал он, – мертв… Я умер и отправлюсь в ад.
– Тихо, – сказала Лира. – Мы отправимся вместе. Как вас зовут?
– Я был Дирком Янсеном, но я уже… я не знаю, что делать… Не знаю, куда идти…
Уилл открыл дверь. Скотный двор выглядел по-прежнему, сад за кухней не изменился, так же сквозь дымку светило солнце. И так же лежало в кустах тело человека.
Дирк Янсен издал тихий стон, словно у него исчезли последние сомнения. Стрекозы вылетели за дверь, пронеслись над самой землей и взвились в небо быстрее птиц. Мужчина беспомощно озирался, поднимал руки и с тихим криком снова опускал.
– Я не могу здесь оставаться… Не могу, – говорил он. – Это не та ферма, которую я знал. Не моя. Я должен идти…
– Куда вы пойдете, мистер Янсен? – спросила Лира.
– По дороге. Не знаю. Должен идти. Не могу оставаться здесь…
Салмакия слетела на руку Лиры. Крохотные коготки стрекозы укололи ее, а дама сказала:
– Из деревни идут люди – такие же, как этот человек, все идут в одном направлении.
– Тогда пойдем с ними, – сказал Уилл и повесил рюкзак на плечо.
Дирк Янсен уже проходил мимо собственного тела, отведя от него глаза. Он шел как пьяный, останавливался, двигался дальше, вилял из стороны в сторону, цеплялся ногами за камни и маленькие рытвины на дорожке, которую знал как свои пять пальцев. Лира тронулась следом за Уиллом, а Пантелеймон превратился в пустельгу и взлетел так высоко, что Лира даже охнула.
– Она права, – сказал он, спустившись. – Из деревни идет целая вереница людей. Мертвых…
И вскоре они увидели их сами: десятка два мужчин, женщин и детей; все двигались, как Дирк Янсен, неуверенно, будто оглушенные. Деревня была меньше чем в километре, и люди шли в их сторону, один за другим, посередине дороги. Дирк Янсен увидел их и побежал к ним, спотыкаясь, а они протягивали ему навстречу руки.
– Может, они и не знают, куда идут, но идут туда вместе, – сказала Лира. – Лучше пойти с ними.
– Думаешь, в этом мире у них были деймоны? – спросил Уилл.
– Не пойму. Если бы ты увидел такого в своем мире, ты бы догадался, что он дух?
– Трудно сказать. Выглядят не совсем нормально… У нас в городе я видел одного человека, он ходил около магазинов, всегда с одним и тем же пластиковым пакетом, ни с кем не разговаривал и никогда не заходил внутрь. И на него никто не смотрел. А я воображал, что он дух. Они на него немного похожи. Может, в моем мире полно духов, а я этого не знал.
– В моем – вряд ли, – с сомнением сказала Лира.
– В общем, кажется, здесь мир мертвых. Их только что убили, те солдаты, наверное, и теперь они здесь – и здесь все так же, как в мире, где они жили. Я думал, в нем будет все по-другому…
– Но здесь смеркается, – сказала она. – Гляди! Она схватила его за руку. Уилл остановился и посмотрел вокруг: она была права. В Оксфорде незадолго до того, как он набрел на окно и шагнул через него в мир Читтагацце, случилось солнечное затмение, и вместе с миллионами других людей он стоял днем на улице и наблюдал, как гаснет яркий дневной свет и погружаются в жутковатый сумрак дома, парк, деревья. Все оставалось отчетливым, как днем, но освещение постепенно уменьшалось, словно вся сила вытекала из умирающего солнца.
Сейчас происходило нечто подобное, только страннее, потому что контуры вещей тоже теряли определенность и становились расплывчатыми.
– И не похоже на то, что слепнешь, – испуганно сказала Лира, – мы же видим вещи, они сами как будто гаснут и растворяются…
Краски уходили из мира, капля за каплей. Вместо яркой зелени деревьев и травы – зеленоватая серость, тусклый серо-песчаный цвет еще недавно желтого поля кукурузы, тусклая кроваво-серая окраска кирпичей, опрятного фермерского дома…
Люди, которых они постепенно нагоняли, тоже заметили это и показывали пальцами, хватали друг друга за руки, прося подтверждения.
Единственными яркими пятнами во всем ландшафте были сверкающие – красно-желтое и ярко-синее – тела двух стрекоз и их маленькие наездники, да еще Уилл, и Лира, и пустельга-Пантелеймон, вьющийся над ее головой. Они почти нагнали процессию, и теперь было ясно: это духи. Уилл и Лира невольно приблизились друг к другу, но бояться было нечего, потому что духи боялись их гораздо больше и не хотели к ним приближаться.
Уилл крикнул:
– Не бойтесь, мы вас не обидим. Куда вы идете? Они посмотрели на самого старшего среди них, словно он был их проводником.
– Идем туда, куда все уходят, – сказал он. – Я как будто знаю, но не помню, чтобы когда-нибудь об этом слышал. Должно быть, по этой дороге. Мы поймем, когда придем в нужное место.